Удивление обнаруживает незнание человека и побуждает его к разумной деятельности, ведущей к пониманию, дарующему радость познания и переживание счастья

Е.А. Королькова

Предмет философии в контексте мирового философского опыта

ХРЕСТОМАТИЯ ПО ФИЛОСОФИИ

Санкт-Петербург

Королькова Е.А.

Предмет философии в контексте мирового философского опыта: Хрестоматия. Тема I / Е.А. Королькова: ГУАП. – СПб., 2008. – с.

Тексты, включенные в хрестоматию, содержат размышления философов о смысле и предназначении философии. Историко-философский материал позволяет продемонстрировать богатство смыслового поля философии.

Предназначена для самостоятельной работы студентов и аспирантов, изучающих курс философии

Р е ц е н з е н т ы:

кафедра философии и социологии университета им.П.Ф. Лесгафта;

кандидат философских наук, доцент Н.Б. Николаев

Утверждено

редакционно-издательским советом университета

в качестве хрестоматии

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение. 4

§1. Платон. «Государство» (Любовь к мудрости) 5

§2. Аристотель. «Метафизика» (Наука о первопричинах бытия) 10

§2.Фуко. «Забота о себе» (Искусство существования) 15

§3.Боэций «Утешение философией» (Врачевание души) 26

§4.Кант И. «Логика» (Наука о последних целях человеческого разума) 33

§5.Гегель Г.В.Ф.« Лекции по истории философии» (Наука об истине) 36

§6.Бердяев Н.А. «Философия свободного духа» (Конфликт философии с теологией и наукой) 43

§7.Ясперс К. «Философия в будущем» (Пробуждение духа) 46

§8.Хайдеггер М. «Основные понятия метафизики» (Вопрошание как фундаментальный способ бытия человека) 54

§9.Делез Ж. и Гваттари Ф. «Что такое философия?»(Творчество концептов) 62

§10. Мамардашвили М. «Философия – это сознание вслух» (Сознание вслух) 72

Заключение. 79

Введение

Работа содержит историко-философский ответ на вопрос «Что есть философия?». Именно с этого вопроса открывается учебный курс по философии, но следует сказать, что выяснение сути философского знания представляет сложность не только для студентов, но и является важным вопросом для самих мыслителей. Вопрошание философов о предмете и назначении их дисциплины было актуально не только в античности, но и продолжает волновать современную мысль. Можно говорить о существовании проблемы определения статуса философии в культуре с момента зарождения философии. Хрестоматия позволяет студенту выйти за пределы краткого лекционного ознакомления с темой «Смысл и назначение философии». Работа начинается с диалогов Платона и «Метафизики» Аристотеля, поскольку именно Платон и Аристотель сформировали предмет философии. Тексты, включенные в хрестоматию, позволяют продемонстрировать богатство смыслового поля философии.

Хрестоматия рассчитана на использование материала неоднократно: не только при первом знакомстве с предметом философии, но и при повторном обращении к идеям философов в контексте изучаемой эпохи.

§1. Платон. «Государство» (Любовь к мудрости)

Платон (428-347 гг. до н.э.) – древнегреческий философ, ученик Сократа и учитель Аристотеля. В текстах Платона, имеющих форму диалога, Сократ выступает в роли истинного философа, раскрывающего сущность философии в любви к мудрости.

Философ Платона устремлен к истинному и подлинному бытию: вечно сущему и тождественному самому себе. Философия Платона зовет человека к восхождению в мир блага и красоты, пребывание в котором одухотворяет человека.

В работе «Алкивиад–I» Платон рассматривает занятие философией в качестве заботы человека о самом себе, а в диалоге «Федон» мыслитель определяет философию как упражнение в смерти.

В утопическом проекте идеального государства Платон назначает правителями философов, разрабатывающих законы, исполнение которых является необходимым условием достижения общественного блага. В «Государстве» Платон раскрывает тему антагонизма философа и толпы.

«ГОСУДАРСТВО»

КНИГА ПЯТАЯ

— Пока в государствах не будут царствовать философы, либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино — государственная власть и философия, и пока не будут в обязательном порядке отстранены те люди — а их много, — которые ныне стремятся порознь либо к власти, либо к философии, до тех пор, дорогой Главкон, государствам не избавиться от зол, да и не станет возможным для рода человеческого и не увидит солнечного света то государственное устройство, которое мы только что описали словесно. Вот почему я так долго не решался говорить, — я видел, что все это будет полностью противоречить общепринятому мнению; ведь трудно людям признать, что иначе невозможно ни личное их, ни общественное благополучие. [473 d] <…>

— Нужно ли напоминать тебе, или ты помнишь сам, что коль скоро, на наш взгляд, человек что-нибудь любит, он должен, если только верно о нем говорят, выказывать любовь не к одной какой-нибудь стороне того, что он любит, оставаясь безучастным к другой, но, напротив, ему должно быть дорого все.[474]

<…>

— Не скажем ли мы, что и любитель мудрости [философ] вожделеет не к одному какому-то ее виду, но ко всей мудрости в целом? <…>

— А кто охотно готов отведать от всякой науки, кто с радостью идет учиться и в этом отношении ненасытен, того мы вправе будем назвать философом. <…>

— А кого же ты считаешь подлинными философами?

— Тех, кто любит усматривать истину. [475]

<…>

— А тех, кто ценит все существующее само по себе, должно называть философами [любителями мудрости], а не любителями мнений.

— Безусловно.[480]

КНИГА ШЕСТАЯ

— Раз философы — это люди, способные постичь то, что вечно тождественно самому себе, а другие этого не могут и застревают на месте, блуждая среди множества разнообразных вещей, и потому они уже не философы, то спрашивается, кому из них следует руководить государством? [484,b]

<…>

— Относительно природы философов нам надо согласиться, что их страстно влечет к познанию, приоткрывающему им вечно сущее и не изменяемое возникновением и уничтожением бытие, о котором мы говорили.

— Да, с этим надо согласиться.

— И надо сказать, что они стремятся ко всему бытию в целом, не упуская из виду, насколько это от них зависит, ни одной его части, ни малой, ни большой, ни менее, ни более ценной, то есть поступают так, как мы это раньше видели на примере людей честолюбивых и влюбчивых. [485]

<…>

— Так разве не будет уместно сказать в защиту нашего взгляда, что человек, имеющий прирожденную склонность к знанию, изо всех сил устремляется к подлинному бытию? Он не останавливается на множестве вещей, лишь кажущихся существующими, но непрестанно идет вперед, и страсть его не утихает до тех пор, пока он не коснется самого существа каждой вещи тем в своей душе, чему подобает касаться таких вещей, а подобает это родственному им началу. Сблизившись посредством него и соединившись с подлинным бытием, породив ум и истину, он будет и познавать, и поистине жить, и питаться, и лишь таким образом избавится от бремени, но раньше — никак.[490,b]

<…>

— А хоровод остальных свойств человека, обладающего философским складом? Впрочем, к чему сызнова его строить — ты ведь помнишь, что в него должны входить мужество, великодушие, понятливость, память.

<…>

— Следовательно, толпе не присуще быть философом.

— Нет, не присуще.

—И значит, те, кто занимается философией, неизбежно будут вызывать ее порицание.

— Да, неизбежно. [490,d]

«Алкивиад – I»

– Мне, кажется, ты прав, Сократ. Но попытайся объяснить мне, каким именно образом следует нам заботиться о себе.

<…>

– Значит, мой милый Алкивиад, и душа, если она хочет познать самое себя, должна заглянуть в душу, особенно же в ту ее часть, в которой заключено достоинство души – мудрость, или же в любой другой предмет, коему душа подобна.

– Я согласен с тобой, Сократ.

– Можем ли мы назвать более божественную часть души, чем ту, к которой относится познание и разумение?

Нет, не можем.

– Значит, эта ее часть подобна божеству, и тот, кто всматривается в нее и познает все божественное – бога и разум, таким образом лучше всего познает самого себя.

– Это очевидно.

<…>

– Ну а познавать самого себя, как мы согласились, – значит быть рассудительным?

– Несомненно.

– А не познавая самих себя и не будучи рассудительными, можем ли мы понять, что в нас есть хорошего и плохого?

[133].

«ПИР»

– Он (Эрот) находится также посредине между мудростью и невежеством, и вот почему. Из богов никто не занимается философией и не желает стать мудрым, поскольку боги и так уже мудры; да и вообще тот, кто мудр, к мудрости не стремится. Но не занимаются философией и не желают стать мудрыми опять-таки и невежды. Ведь тем-то и скверно невежество, что человек и не прекрасный, и не совершенный, и не умный вполне доволен собой. А кто не считает, что в чем-то нуждается, тот и не желает того, в чем, по его мнению, не испытывает нужды.

– Так кто же, Диотима, – спросил я, – стремится к мудрости, коль скоро ни мудрецы, ни невежды философией не занимаются?

– Ясно и ребенку, – отвечала она, – что занимаются ею те, кто находится посредине между мудрецами и невеждами, а Эрот к ним и принадлежит. Ведь мудрость – это одно из самых прекрасных благ, а Эрот – это любовь к прекрасному, поэтому Эрот не может не быть философом, то есть любителем мудрости, а философ занимает промежуточное положение между мудрецом и невеждой. [204.a,b].

<…>

– Сюда, Сократ, располагайся рядом со мной, чтобы и мне досталась доля той мудрости, которая осенила тебя в сенях. Ведь конечно же ты нашел ее и завладел ею, иначе ты бы не тронулся с места.

– Хорошо было бы, Агафон, – отвечал Сократ, садясь, – если бы мудрость имела свойство перетекать, как только мы прикоснемся друг к другу, из того, кто полон ею, к тому, кто пуст, как перетекает вода по шерстяной нитке из полного сосуда в пустой [175 d,e]

«Федон»

– Клянусь Зевсом, Сократ,… ведь философы… на самом деле желают умереть, а стало быть, совершенно ясно, что они заслуживают такой участи.

– И правильно... Скажи, как мы рассудим: смерть есть нечто?

– Да, конечно, – отвечал Симмий.

– Не что иное, как отделение души от тела, верно?...

<…>

– Стало быть, именно в том прежде всего обнаруживает себя философ, что освобождает душу от общения с телом…

<…>

– И лучше всего она мыслит, конечно, когда ее не тревожит ничто из того, о чем мы только что говорили, – ни слух, ни зрение, ни боль, ни удовольствие, когда, распростившись с телом, она останется одна или почти одна и устремится к [подлинному] бытию, прекратив и пресекши, насколько это возможно, общение с телом.

<…>

– Да, – продолжал Сократ, …В самом деле, тело не только доставляет нам тысячи хлопот – ведь ему необходимо пропитание! – но вдобавок подвержено недугам, любой из которых мешает нам улавливать бытие. Тело наполняет нас желаниями, страстями, страхами и такой массою всевозможных вздорных призраков, что, верьте слову, из-за него нам и в самом деле невозможно о чем бы то ни было поразмыслить! А кто виновник войн, мятежей и битв, как не тело и его страсти? Ведь все войны происходят ради стяжания богатств, а стяжать их нас заставляет тело, которому мы по-рабски служим. Вот по всем этим причинам – по вине тела – у нас и нет досуга для философии.

<…>

– Ну, а рассудительность – то, что так называет обычно большинство: умение не увлекаться страстями, но относиться к ним сдержанно, с пренебрежением, – не свойственна ли она тем и только тем, кто больше всех других пренебрегает телом и живет философией?

<…>

Между тем, истинное – это действительно очищение от всех страстей, а рассудительность, справедливость, мужество и само разумение – средство такого очищения. [64 - 68]

Вышеприведенные фрагменты, данные в квадратных скобках, соответствуют нумерации текстов Патона «Собрание сочинений в четырех томах». Алкивиад-1 // Т1. М, 1990. Пир. Федон //Т.2. М, 1993. Государство // Т.3 М, 1994..

§2. Аристотель. «Метафизика» (Наука о первопричинах бытия)

Аристотель (384 – 322 до н.э.) – древнегреческий философ, ученый-энциклопедист, создавший первую классификацию наук, вершиной которой является философия. Первая философия (метафизика) есть наука о первоначалах и первопричинах бытия. Аристотель формулирует четыре первопричины сущего: материальная, движущая, формальная и целевая. Целевая причина, составляющая предмет этики, отвечает на вопрос: «Ради чего все существует?». «Ради блага», – отвечает Аристотель. «Но что есть благо?» – спросим мы. Благо, согласно философу, заключено в деятельности, «сообразной добродетели», ведущей человека к счастью. Созерцательная же деятельность или любомудрие доставляет человеку наибольшее удовольствие, поскольку ум есть высшее и божественное начало в человеке.

Удивление обнаруживает незнание человека и побуждает его к разумной деятельности, ведущей к пониманию, дарующему радость познания и переживание счастья.

КНИГА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Все люди от природы стремятся к знанию.<…>

Но все же мы полагаем, что знание и понимание относятся больше к искусству, чем к опыту, и считаем владеющих каким-то искусством более мудрыми, чем имеющих опыт, ибо мудрость у каждого больше зависит от знания, и это потому, что первые знают причину, а вторые нет. В самом деле, имеющие опыт знают "что", но не знают "почему"; владеющие же искусством знают "почему", т. е. знают причину. Поэтому мы и наставников в каждом деле почитаем больше, полагая, что они больше знают, чем ремесленники, и мудрее их, так как они знают причины того, что создается.<А ремесленники подобны некоторым неодушевленным предметам: хотя они и делают то или другое, но делают это, сами того не зная [как, например, огонь, который жжет); неодушевленные предметы в каждом таком случае действуют в силу своей природы, а ремесленники - по привычке>. Таким образом, наставники более мудры не благодаря умению действовать, а потому, что они обладают отвлеченным знанием и знают причины. Вообще признак знатока - способность научить, а потому мы считаем, что искусство в большей мере знание, нежели опыт, ибо владеющие искусством способны научить, а имеющие опыт не способны.

Далее, они одно из чувственных восприятий мы не считаем мудростью, хотя они и дают важнейшие знания о единичном, но они ни относительно чего не указывают "почему", например почему огонь горяч, а указывают лишь, что он горяч.

Естественно поэтому, что тот, кто сверх обычных чувственных восприятий первый изобрел какое-то искусство, вызвал у людей удивление не только из-за какой-то пользы его изобретения, но и как человек мудрый и превосходящий других. А после того как было открыто больше искусств, одни - для удовлетворения необходимых потребностей, другие - для времяпрепровождения, изобретателей последних мы всегда считаем более мудрыми, нежели изобретателей первых, так как их знания были обращены не на получение выгоды. Поэтому, когда все такие искусства были созданы, тогда были приобретены знания не для удовольствия и не для удовлетворения необходимых потребностей, и прежде всего в тех местностях, где люди имели досуг. Поэтому математические искусства были созданы прежде всего в Египте, ибо там было предоставлено жрецам время для досуга.

В "Этике" уже было сказано, в чем разница между искусством, наукой и всем остальным, относящимся к тому же роду; а цель рассуждения - показать теперь, что так называемая мудрость, по общему мнению, занимается первыми причинами и началами.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Так как мы ищем именно эту науку, то следует рассмотреть, каковы те причины и начала, наука о которых есть мудрость. Если рассмотреть те мнения, какие мы имеем о мудром, то, быть может, достигнем здесь больше ясности. Во-первых, мы предполагаем, что мудрый, насколько это возможно, знает все, хотя он и не имеет знания о каждом предмете в отдельности. Во- вторых, мы считаем мудрым того, кто способен познать трудное и нелегко постижимое для человека [ведь воспринимание чувствами свойственно всем, а потому это легко и ничего мудрого в этом нет). В-третьих, мы считаем, что более мудр во всякой науке тот, кто более точен и более способен научить выявлению причин, и, [в-четвертых], что из наук в большей мере мудрость та, которая желательна ради нее самой и для познания, нежели та, которая желательна ради извлекаемой из нее пользы, а [в-пятых], та, которая главенствует, - в большей мере, чем вспомогательная, ибо мудрому надлежит не получать наставления, а наставлять, и не он должен повиноваться другому, а ему - тот, кто менее мудр.

Вот каковы мнения и вот сколько мы их имеем о мудрости и мудрых. Из указанного здесь знание обо всем необходимо имеет тот, кто в наибольшей мере обладает знанием общего, ибо в некотором смысле он знает все подпадающее под общее. Но пожалуй, труднее всего для человека познать именно это, наиболее общее, ибо оно дальше всего от чувственных восприятий. А наиболее строги те науки, которые больше всего занимаются первыми началами: ведь те, которые исходят из меньшего числа [предпосылок], более строги, нежели те, которые приобретаются на основе прибавления [например, арифметика более строга, чем геометрия). Но и научить более способна та наука, которая исследует причины, ибо научают те, кто указывает причины для каждой вещи. А знание и понимание ради самого знания и понимания более всего присущи науке о том, что наиболее достойно познания, ибо тот, кто предпочитает знание ради знания, больше всего предпочтет науку наиболее совершенную, а такова наука о наиболее достойном познания. А наиболее достойны познания первоначала и причины, ибо через них и на их основе познается все остальное, а не они через то, что им подчинено. И наука, в наибольшей мере главенствующая и главнее вспомогательной, - та, которая познает цель, ради которой надлежит действовать в каждом отдельном случае; эта цель есть в каждом отдельном случае то или иное благо, а во всей природе вообще - наилучшее.

Итак, из всего сказанного следует, что имя [мудрости] необходимо отнести к одной и той же науке: это должна быть наука, исследующая первые начала и причины: ведь и благо, и "то, ради чего" есть один из видов причин. А что это не искусство творения, объяснили уже первые философы. Ибо и теперь и прежде удивление побуждает людей философствовать, причем вначале они удивлялись тому, чти непосредственно вызывало недоумение, а затем, мало-помалу продвигаясь таким образом далее, они задавались вопросом о более значительном, например о смене положения Луны, Солнца и звезд, а также о происхождении Вселенной. Но недоумевающий и удивляющийся считает себя незнающим (поэтому и тот, кто любит мифы, есть в некотором смысле философ, ибо миф создается на основе удивительного). Если, таким образом, начали философствовать, чтобы избавиться от незнания, то, очевидно, к знанию стали стремиться ради понимания, а не ради какой-нибудь пользы. Сам ход вещей подтверждает это; а именно: когда оказалось в наличии почти все необходимое, равно как и то, что облегчает жизнь и доставляет удовольствие, тогда стали искать такого рода разумение. Ясно поэтому, что мы не ищем его ни для какой другой надобности. И так же как свободным называем того человека, который живет ради самого себя, а не для другого, точно так же и эта наука единственно свободная, ибо она одна существует ради самой себя.

А именно: божественна та из наук, которой скорее всего мог бы обладать бог, и точно так же божественной была бы всякая наука о божественном. И только к одной лишь искомой нами науке подходит и то и другое. Бог, по общему мнению, принадлежит к причинам и есть некое начало, и такая наука могла бы быть или только или больше всего у бога. Таким образом, все другие науки более необходимы, нежели она, но лучше - нет ни одной.

Вместе с тем овладение этой наукой должно некоторым образом привести к тому, что противоположно нашим первоначальным исканиям. Как мы говорили, все начинают с удивления,…

.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Совершенно очевидно, что необходимо приобрести знание о первых причинах: ведь мы говорим, что тогда знаем в каждом отдельном случае, когда полагаем, что нам известна первая причина. А о причинах говорится в четырех значениях: одной такой причиной мы считаем сущность, или суть бытия вещи [ведь каждое "почему" сводится в конечном счете к определению вещи, а первое "почему" и есть причина и начало); другой причиной мы считаем материю, или субстрат; третьей-то, откуда начало движения; четвертой - причину, противолежащую последней, а именно "то, ради чего", или благо [ибо благо есть цель всякого возникновения и движения). Итак, хотя эти причины в достаточной мере рассмотрены у нас в сочинении о природе все же привлечем также и тех, кто раньше нас обратился к исследованию существующего и размышлял об истине. Ведь ясно, что и они говорят о некоторых началах и причинах. Поэтому, если мы разберем эти начала и причины, то это будет иметь некоторую пользу для настоящего исследования; в самом деле, или мы найдем какой-нибудь другой род причин, или еще больше будем убеждены в истинности тех, о которых говорим теперь.

Так вот, большинство первых философов считало началом всего одни лишь материальные начала, а именно то, из чего состоят все вещи, из чего как первого они возникают и во что как в последнее они, погибая, превращаются, причем сущность хотя и остается, но изменяется в своих проявлениях, - это они считают элементом и началом вещей. И потому они полагают, что ничто не возникает и не исчезает, ибо такое естество [physis) всегда сохраняется; подобно тому как и про Сократа мы не говорим, что он вообще становится, когда становится прекрасным или образованным, или что он погибает, когда утрачивает эти свойства, так как остается субстрат - сам Сократ, точно так же, говорят они, не возникает и не исчезает все остальное, ибо должно быть некоторое естество - или одно, или больше одного, откуда возникает все остальное, в то время как само это естество сохраняется.

Примечание:

Метафизика – (греч. «после физики»)иное название философии, включающей раздел онтологии: учение о сверхчувственных (трансцендентных) основах и принципах бытия

Аристотель. Метафизика // Аристотель. Соч. в 4 т.: Т.1. М., 1976. С.65-73

§2.Фуко. «Забота о себе» (Искусство существования)