Собрание представителей протестантских церквей

Не один Генрих III имел трудности с выборным органом. Его зять тоже не был склонен соглашаться на парламентскую монархию. Однако Генрих Наваррский пообещал созвать депутатов от церквей в Ла Рошели, поэтому послал своего эмиссара Де Рео в Гасконь, Лангедок и Дофине, чтобы ускорить выборы. Собрание продолжалось с 14 ноября по 17 декабря. Депутатам было что сказать своему «защитнику», и Генрих Наваррский счел целесообразным опередить их, чтобы порох его хулителей подмок. Он «уверен, что труды его некоторыми не признаются, что {288} его действия этими же людьми осуждаются, а его намерения неправильно истолковываются». Однако он стремится к единству движения и заверяет о своей преданности делу Реформации. Но депутаты не намерены были его щадить. Один за другим они обвиняли его в желании созвать собор для улаживания религиозных распрей, в самочинных переговорах с королем, в перераспределении церковных доходов в пользу сторонников Лиги, в продаже острова Олерона Сен-Люку, бывшему фавориту Генриха III.

Самые непримиримые, особенно пастор Жан Кардези, бичевали Беарнца за его частную жизнь, за его распутство, вспоминая об обесчещенных им девушках Ла Рошели. К тому времени у Генриха родилось два внебрачных сына, один от «дамы Мартины», а другой — от Эстер Эмбер. Получивший при крещении библейское имя Гедеон, последний воспитывался как признанный бастард с положенным ему штатом слуг. Его мать в прошлом году получила на содержание 2200 экю, но несчастный Гедеон умер в ноябре 1588 г. «Я очень опечален, — писал Генрих Коризанде, — смертью моего малыша, который умер вчера. А что было бы со мной, если б умер мой законный сын? Он уже начал говорить». При изучении счетов его двора обнаружились и другие расходы, вызвавшие нарекания ларошельцев: шелковые ленты, кружевные сорочки, кольца с опалами в форме лилий, пряжка на шляпу из бриллиантов и рубинов, другая — из аметистов и жемчуга, жемчуг для его сестры, заказы на картины, содержание собак, птиц и обезьян, которые безобразничали в городских лавках и кусали лакеев... и, наконец, прискорбные карточные долги. Но, по крайней мере, эти счета скрупулезно {289} велись неподкупным и аккуратным человеком, Морнеем, который не положил в свой карман ни одного су, кроме своего скромного жалованья в 1200 экю в год. В течение четырнадцати лет он совершал чудеса, чтобы финансировать войну.

Однако главной целью собрания было уточнить в соответствии с уставом отношения церквей между собой и с их защитником. Генриха призвали также поклясться, что он положит свою жизнь для защиты партии и восстановления справедливых законов, а также, что он будет следовать решениям Совета протестантской церкви. После этого он был утвержден командующим армиями и за ним оставили право назначать судейских и финансовых чиновников, кандидатуры которых будут предлагать провинциальные протестантские советы.

В совете будет 10 советников, «неподкупных и верных», назначенных региональными собраниями, и 5 — общим собранием; кроме них, туда войдут принцы крови, пэры Франции и еще несколько авторитетных персон — Ла Ну, Тюренн, Монморанси, Ла Тремуй, Шатильон, Ледигьер. Члены Совета должны следовать за королем Наваррским в его передвижениях и заседать в его покоях по понедельникам, четвергам и субботам. Он будет вместе с ними принимать решения по делам государственного значения, по вопросам финансов, правосудия, дипломатии, войны, налогов. Общие собрания, как и национальные синоды, будут собираться каждые два года, а провинциальные собрания и синоды — каждый год. Таким образом, депутаты навязали Беарнцу настоящий конституционный режим и такие процедуры решений, что его собственные инициативы были сведены {290} до минимума. Сверх того, общее собрание оставалось высшей инстанцией.

Генрих терпеливо вынес унижения и посягательства на его личную власть. Секретный агент сообщил ему обо всем, что против него затевается, поэтому он был готов к защите, и во время сессии оставался спокойным, ни разу не вспылив. Но как только заседание закрылось, Генрих дал волю своему раздражению. Его вывели из себя судейские педанты и святоши. «Клянусь, еще одно такое собрание, и я сойду с ума. Слава Богу, все закончилось», — писал он Коризанде 22 декабря.

Расправа с Гизами

Освободившись от разглагольствований, Генрих вскочил в седло и поскакал в Сен-Жан-д'Анжели к своим войскам. Герцог Неверский его не ждал — в ноябре он взял Молеон и Монтегю, осадил Ла Гарнаш. Пришла пора скрестить шпаги... но вдруг всех ошеломило невероятное известие из Блуа. Выведенный из терпения, Генрих III 22 декабря приказал убить герцога Гиза, а 23 декабря — его брата, кардинала. Он поручил убийство своим верным телохранителям, так называемому отряду «Сорок пять». «Наконец я — король!» — воскликнул он. Папский нунций и испанский посол в растерянности не знали, что сказать. Ошарашенные депутаты Генеральных Штатов, сбавив гонор, послушно продолжали заседания до 16 января. Вся лигистская парижская депутация была арестована: три члена незаконно избранной «новой коммуны», старшина купцов и два эшевена. Генрих III грозился их повесить. Смог бежать {291} только один Лотарингец, герцог Майенн. Король держал под надзором сына Меченого, маленького принца Жуэнвилля, ставшего теперь новым герцогом Гизом, а также кардинала Бурбонского.

Король Наваррский узнал о расправе из письма герцога д'Эпернона. Для подтверждения своих слов герцог в качестве вещественного доказательства приложил к письму перстень Меченого. Можно представить радость Генриха, который немедля перешел в наступление. Гугенотская армия напала на близлежащие города и взяла их почти без единого выстрела.

Уничтожение Гизов породило у Генриха кощунственные желания: «Дождусь ли я того часа, когда услышу, что удавили покойную королеву Наваррскую (его жену Маргариту)? Узнав об этом, а также о смерти ее матери, я спою песнь Симеона», — писал он Коризанде. Если он благополучно овдовеет, то кого он выберет? Саму Коризанду, на которой он, разумеется, обещал жениться? Или католическую принцессу? Небо не услышало его первого заклинания, но вскоре выполнило второе: Екатерина Медичи умерла 5 января. За десять дней до этого он написал: «Я узнал, что королева-мать умирает. Скажу как добрый христианин: да свершится воля Господа». Но желание смерти ближнему не осталось без возмездия — он тоже чуть было не умер. По дороге в Ла Гарнаш он заболел пневмонией. 9 января ему пришлось остановиться в ближайшей деревне. Мастер на все руки, Морней сделал Генриху кровопускание до прибытия личного врача. «Его состояние было крайне опасным... Но Господь в конце концов смилостивился над нами и вернул его нам здоровым». Жители Ла {292} Рошели всю ночь провели в молитвах. Что до Генриха, то он думал, что пришел его последний час: «Я уже видел разверзнутые небеса, но, видимо, не был достоин туда подняться. Еще немного, и я бы отправился на пищу червям». Его увезли на носилках, но он быстро восстановил силы и сел в седло. Между тем герцог Неверский взял Ла Гарнаш, но кампания в Пуату для него была закончена, так как Генрих III послал его на подмогу маршалу д'Омону, который сражался с лигистами Орлеана.

Сближение двух королей

В обычное время для Генриха Наваррского это был бы благоприятный момент для того, чтобы захватить несколько городов в Сентонже, но время для таких игр миновало. «Негоже, — говорил Морней, — дряхлеть в своих болотах», когда судьба Франции решается на севере Луары. Нужно было брать дерзостью, невзирая на малочисленность войск. Генрих взял Луден, Туар, Мирбо, Вивонн, Л'Иль-Бушар, не имея возможности оставить там сильные гарнизоны. Шателльро открыл ему ворота по приказу владелицы города Дианы Ангулемской, внебрачной дочери Генриха II. После трагедии в Блуа отношение принцев к Беарнцу сильно изменилось. Диана даже предложила ему посредничать в переговорах с Генрихом III. Теперь Морней знал, что события будут развиваться быстрее, чем он предполагал. 11 февраля он попросил свое доверенное лицо, де Морля, прощупать короля относительно плана соглашения, как «этого хотят другие». «Другие» — это, вероятно, д'Эпернон и Матиньон. Сделать это следовало осторожно, так как {293} нужно было опасаться реакции гугенотских экстремистов из главного штаба.

Генрих III думал о том же демарше. Он поручил Матиньону сделать первые шаги. «Я жду вашего сообщения, — писал он ему из Блуа 26 февраля, — о деле, которое я вам поручил. Находясь на месте, вы лучше, чем кто-либо, можете знать о всех препятствиях и возражениях». Поскольку Матиньон не мог покинуть Бордо, где бушевали лигисты, король обратился к своей сводной сестре Диане Ангулемской. В конце февраля принцесса тайно встретилась с Беарнцем в Л'Иль-Бушаре. Генрих III начал энергичнее проявлять свою волю. Принцы-лигисты Майенн и Омаль, которые противились сближению, были объявлены виновными в оскорблении величества.

4 марта король Наваррский обратился к нации. Им не движет жажда власти или личные амбиции, он всего лишь намерен восстановить общественное благо и посвятить себя этой цели. «Какой позор, что на ассамблее в Блуа никто не осмелился произнести это священное слово «мир»!» И напрасно думают, что сын Жанны д'Альбре с нетерпением ждет смерти Генриха III, чтобы унаследовать его корону. Пройдет немало времени, пока «он умрет от старости». Лигистам же он советует забыть «личное ради общественного», пожертвовать своими страстями «на благо Франции, нашей матери». Кроме того, король Наваррский пообещал уважать верования и католический культ, он уже взял под свою защиту собственность католиков в городах, которые захватил.

Не прошло и недели, как Генрих III возобновил свои попытки к сближению. С его предложениями к Беарнцу был послан старший брат Морнея де Бюи, {294} выехавший из Тура под предлогом урегулирования личных дел. «Государь, хвалите Господа, мой брат приехал не ко мне, он приехал говорить с вами по поручению короля». Генрих Наваррский в это время был в Сен-Море, там он принял другого эмиссара, которого задержала в дороге болезнь; он прибыл тоже из Тура и с теми же предложениями, это был Рони. В бешенстве, что его опередили братья Морнеи, он надолго сохранит неприязнь к ним и даже вознамерится оставить службу у короля Наваррского и перейти на службу к Генриху III — по крайней мере, так он напишет в своих мемуарах, — но всем известна обидчивость любого незаурядного человека и его старания a posteriori выставить в выгодном свете свои действия. Однако кому бы ни принадлежала пальма первенства в этих переговорах, именно Морней был послан к Генриху III для обсуждения основных положений договора. Он прибыл в Тур 14 марта. Генрих III принял его только на следующий день и под покровом тайны, так как боялся реакции католиков. Лигисты повсюду восстали против него, особенно в больших городах, которые недавно перешли к врагу. В Тулузе были зверски убиты два члена местного парламента. В Париже публично создавался культ Гизов, как будто они были святыми мучениками и покровителями столицы. Повсеместно разбивали изображения и гербы «тирана», «отступника» и «предателя». Священник Жан Буше требовал его низложения. Сорбонна объявила его низложенным и освободила подданных от присяги на верность. После убийства в Блуа Майенн стал главой дома Гизов. Когда он 12 февраля вошел в город, парижане восторженно его приветствовали, ему присвоили высокий {295} и доселе небывалый титул «наместника королевского государства и короны Франции». Таким образом, ему было поручено руководить всей страной. Но поскольку никто не хотел автократии, его заставили дать соответствующую клятву. Её принимал Барнабе Бриссон, новый глава Парламента, который наконец мог считать себя совещательной палатой, управляющей нацией.

Несмотря на мятеж, Генрих III все еще терзался угрызениями совести. Чтобы не чувствовать себя одиноким, он вызвал герцога д'Эпернона, недавно подвергшегося в Ангулеме странным злоключениям, в которых он винил короля. Если Генрих III его и призвал, то «скорее по необходимости, чем из любви», так как плохо переносил его надменность. А герцог как раз благоволил к Беарнцу. Но Генрих III в случае необходимости хотел изыскать возможность договориться с Майенном, поэтому Морнею рекомендовали приехать тайно и переодетым. В первый же день гугенот предложил короткое перемирие и, чтобы угодить католикам, согласился на временное запрещение протестантского культа в недавно занятых городах. Спор возник из-за срока перемирия. Генрих III хотел продлить его по меньшей мере на год, даже если придется восстановить протестантский культ через шесть месяцев, но Беарнец боялся возможной перемены настроения своего шурина и отказался связывать себя более, чем на пять месяцев.

«Нас хотят одурачить и заставить потерять время, тогда как мы можем с пользой его употребить. Я знаю, что за нашей спиной ведутся переговоры с Лигой, и мне кажется, что за неимением других нуждаются {296} в нас». Король Наваррский очень хорошо понимал игру короля Франции, поэтому потребовал в залог один или несколько укрепленных городов, и прежде всего Сомюр, вожделенный ключ к Луаре. Генрих III отказался под тем предлогом, что город ему понадобится для наступления против лигистов. Он предложил взамен Божанси, Монришар и Мен-сюр-Луар. Но для него идти в Бретань, поручил ответить Генрих, это чистое безумие: скажут, что он бежит от Майенна, и города Луары по-прежнему будут переходить на сторону неприятеля.

Его нетерпение возрастало по мере приближения к цели. Нужно было любой ценой настоять на своих требованиях и отказаться от городов, которые трудно защитить. Он даже хотел вступить в тайный сговор с Сомюром, чтобы овладеть этим городом. Морней, испуганный этими планами, которые все бы испортили, ускорил переговоры и добился своего. Договор был подписан ночью 3 апреля 1589 г. представителем короля, Гаспаром де Шомбером. Говорят, что Генрих III, скрепляя его подписью, не смог удержаться от слез и дал приказ держать его втайне две недели. По природе склонный к двурушничеству, он хотел использовать отсрочку для переговоров с Майенном. Потом можно будет легко найти предлог для нарушения перемирия, заявив, что оно было нарушено Беарнцем. А пока договор был подписан на год. Король Наваррский получил Сомюр. Он должен был перейти Луару и двинуться против герцога Майенна, и только против него. Города, которые будут взяты у врага, отойдут королю.

Передача Сомюра была назначена на 10 апреля. Чтобы провести ее тактично, без эксцессов, нужен был {297} подходящий человек. Им оказался Филипп Дюплесси-Морней, и это было справедливое вознаграждение за столь удачно проведенные переговоры. Генрих III послал в Сомюр одного из государственных секретарей, который вручил новому губернатору ключи от города и принял у него присягу. На следующий день прибыл король Наваррский, и Морней приветствовал его от имени протестантской армии, а его брат де Бюи — от имени католической. Наследник трона наконец перешел Луару! Трудно преувеличить значение этого события. Претендент был признан королем Генрихом III, он командовал армией, в которой объединились две соперничающие религии. И последнее, но не менее важное: ни одна река больше не преграждала ему дорогу на Париж.

Во главе войска Лиги Майенн направился в Вандомуа, где не отказал себе в удовольствии опустошить домен Бурбонов, потом подошел к Луаре и недалеко от Амбуаза 27-28 апреля обратил в бегство королевскую армию. Это говорило о том, что он отказывается от всякого компромисса с убийцей своих братьев.

Кроме последних угрызений совести, ничто больше не могло уже разубедить Генриха III разыграть карту Беарнца. 26 апреля соглашение о перемирии было официально объявлено, и через три дня его зарегистрировал Турский Парламент. 24 апреля перед переходом через Луару король Наваррский снова обратился ко «всем добрым французам, верным королю, любящим свою родину, ревнителям справедливых законов». С предварительного одобрения Генриха III он объявил им, что восстановит власть короля и просит для этого их помощи. {298}

26 апреля взял слово Генрих III, чтобы оправдать свое поведение; это было обращение, озаглавленное «Заявление короля о перемирии, пожалованном Его Величеством королю Наваррскому и содержащее перечень причин, побудивших к этому заявлению». Королю нужно было безотлагательно объяснить, что, выступая против лигистов, он хочет покарать мятежников, которые угрожают его короне и договариваются с чужеземным врагом «под облыжным предлогом преданности католической религии». Под занавес Генрих III сделал еще один шаг. Первоначально было предусмотрено, что оба короля поведут свои войска раздельно, однако король предложил своему шурину объединиться.

Посольство Плесси-Ле-Тур

Узнав об этом неожиданном предложении, Беарнец, продвигающийся в сторону Вандомуа, повернул назад. Двадцать два часа он без остановок скакал по дороге на Турень и остановился в Майе, чтобы разбить там лагерь и посоветоваться со своими приближенными. Большинство было против его отъезда к королю. В глазах его друзей Генрих III был вероломным врагом, а его приглашение не более чем хитрость, еще одна западня. Однако некоторые из них понимали, что такой случай упускать нельзя, и он стоит риска. В их числе были Франсуа де Шатильон, вероятно, Морней и, разумеется, Рони, который, как он писал, всегда умел склонять Генриха IV к решительным действиям. Они без труда убедили его, что убийство Гизов и изоляция короля являются новым благоприятным фактором. К тому же, можно {299} принять меры предосторожности. Генрих согласился. Ему не терпелось встретиться с тем, кого он отныне называл в письмах «своим повелителем». Только личное примирение могло открыто соединить их судьбы.

Утром 30 апреля 1539 года он отправился в путь со всей своей армией. Через час он был в четверти лье от Тура, на северном берегу. Маршал д'Омон выехал ему навстречу и предоставил для переправы через Луару корабли, приготовленные по этому случаю. Генрих выслал вперед большой отряд дворян, потом переправился сам со своей гвардией. На всех были белые перевязи. Встреча была назначена в парке Плесси-ле-Тур, у выхода из города. Современники взволнованно рассказывают нам об этом чрезвычайном событии, настолько оно казалось им невероятным. Генрих III, раздраженный задержкой, ходил взад-вперед по аллее парка. Наконец ему сообщили, что его зять прибыл, и он послал ему навстречу Карла Валуа, внебрачного сына Карла IX, и несколько рыцарей ордена Святого Духа. «Дорогу, дорогу королю Наваррскому». Генрих Наваррский прошел через замок и спустился по ступенькам, ведущим в парк, оставив основную часть своего эскорта снаружи. Толпа придворных медленно расступилась. Оба короля были взволнованы. Они не виделись тринадцать лет и почти непрерывно воевали. Но в этот миг оба осознали свою принадлежность к высшему и героическому миру самодержцев, которых для этого предназначения избрал Творец. Невзирая на раздоры, их общность очевидна, она главенствует над всеми интересами и претензиями. Их человеческие силы предназначены для свершения божественной {300} миссии, а происхождение связало их братскими узами. Жизнь и смерть ничего не значат. Два Генриха наконец объединились, чтобы победить или умереть в борьбе с феодальными и народными силами, разрушавшими цитадель монархии.

Огромная толпа устремилась в парк, деревья превратились в гроздья зрителей, придворные и простолюдины города Тура утирали слезы. Несколько минут короли стояли в четырех шагах друг от друга, «протянув руки, но не в состоянии приблизиться из-за скопления народа». Этого времени было достаточно, чтобы рассмотреть и узнать друг друга. Генриху Наваррскому тридцать пять лет, он очень постарел с 1576 года. К сожалению, утрачен портрет, написанный в Ла Рошели Франсуа Бюнелем за несколько недель до Кутра, но мы можем судить по гравюрам, изготовленным в Англии, Италии и Нидерландах. Продолговатое лицо кажется треугольным из-за острой бородки; длинный, загнувшийся к губе нос; вьющиеся, зачесанные назад волосы с прядью, ниспадающей за ухом на гофрированный воротник. Усы совсем седые, борода с проседью, волосы все еще русые с рыжеватым отливом, кожа смуглая и морщинистая. Лицо воина, на котором сверкают, как огни в ночи, глаза, взгляд насмешливый, живой, острый, всевидящий и всезнающий. Он похудел, одет с подчеркнутой небрежностью в истертый доспехами на плечах и на боках камзол и в бархатные короткие штаны цвета опавших листьев. Поверх камзола перевязь из белой тафты, знак отличия партии, и пурпурный плащ римского императора. В руке серая шляпа с белым пером.

Генриху III тридцать семь лет. Щеки и подбородок обвисли, лоб и виски полысели, небольшая круглая {301} бородка, над верхней губой мушка и тонкие усы. Взгляд живой и высокомерный, в ушах жемчужные серьги грушевидной формы. На пышные, зачесанные назад волосы он, вероятно, надел свою обычную черную шляпу с узкими загнутыми полями, украшенную в центре бриллиантовым крестом и маленьким султаном. На нем элегантный придворный костюм из темного шелка, плащ до колен и цепь ордена Святого Духа.

Наконец им удалось приблизиться друг к другу. Беарнец стал на колени и собрался поцеловать ноги короля, но тот его поднял и заключил в объятия. К великой радости толпы, они облобызались. Генрих III собирался повести его на прогулку в парк, но из-за большого скопления народа пришлось от этого отказаться. Они вернулись в замок, где беседовали два часа, потом Беарнец проводил Генриха III до предместья Тура. Сам же из осторожности переправился на другой берег Луары и поселился в северном предместье Сен-Семфорьен. Он ликовал. Сразу же после возвращения он взялся за перо, чтобы разделить свою радость с Морнеем: «Лед сломан. Я прошел по воде, препоручая себя Богу, который по своей доброте не только меня сохранил, но и вызвал на лице короля радость, а у народа — бурные рукоплесканья и даже крики: Да здравствуют короли!»

На следующий день, в шесть часов утра 1 мая, король Наваррский был в покоях своего шурина. Через два дня Беарнец отправился со своими войсками в Шинон, лишив таким образом короля своей поддержки. Генрих III, пребывавший в состоянии эйфории, не подумал, что он стал из-за этого легкой добычей для врагов. Герцог Майенн дерзко продвинул свою {302} кавалерию до Божанси. 8 мая король отважился перейти на северный берег с небольшим отрядом и натолкнулся на лигистов, которые за ним тут же погнались. Он галопом вернулся к воротам Тура, но командующий авангардом Майенна д'Омаль проник за ним в предместье вплоть до моста через Луару. Его остановили, но королевских войск было явно недостаточно, чтобы его удержать, и пришлось призвать гугенотских командиров — Шатильона, Ла Тремуй и Ла Рошфуко, чтобы укрепить оборону моста. Едва только они появились, лигисты попытались переманить их криками: «Храбрые гугеноты, вы люди чести, мы ненавидим не вас, а этого вероломного человека, этого труса, который вас не единожды предал и предаст еще не раз». Генрих Наваррский, уведомленный гонцом короля, повернул назад и увидел своих гугенотов на передовой линии вместе с самим королем, сражавшимися с необыкновенной храбростью. После ожесточенных боев Майенн отступил, но его войска всю ночь зверствовали в предместьях. «Не пощадили ни святого, ни мирского. Разграбив дома, солдаты обрушились на церкви, где укрылись женщины и дети... Они грабили алтари, насиловали девушек и женщин на глазах у мужей и отцов. По ходу этой чудовищной вакханалии лигисты бахвалились говоря, что им все дозволено, ибо они сражаются за правое дело и с благословения папы, а стало быть, им заранее отпущены все грехи». (Де Ту).