Мотивы. Все они втроем задумались о мотивах. Ради чего это все?

ВРЕМЯ ВСКРЫВАЕТ КАРТЫ

Москва, СССР

Входя в дом она, как всегда, думала о жизни.

"Когда уже все успокоится! Когда уже жизнь станет жизнью, а не вечным выживанием!" — думала она, поднимаясь по узкой и крутой лестнице.

Да, сегодня уже шестое февраля. На улице жуткий холод, скользкие дороги. Сегодня к ней обратилось пять человек с переломанными конечностями. И при этом, не только дети. Трое из этих пациентов были взрослыми людьми. Сейчас очень скользко!

В подъезде она встретила спускавшуюся ее соседку. Соседка была около ста пятидесяти килограмм в весе, но при этом считала себя красавицей. Сама соседка больше походила на свинью. Вера постоянно недоумевала, как при всем этом вечном кризисе она может так толстеть! Увидев ее, поднимающуюся по лестнице, соседка заверещала:

— Ой, Вера Андреевна! Как же давно я вас не видела! Куда вы пропали!

Она остановилась и громко выдохнула.

— Работы много. Сегодня столько народу было с переломами и вывихами!

— Ой, и не говорите! Моя мама в больнице работает в Петербурге, так она приезжала вчера и рассказывала, что люди очень сейчас часто ноги ломают! А это все этот лед проклятый! Вчера ребеночка видела, так он бежал, бежал за мячиком по дороге и поскользнулся! Упал, я кинулась помочь ему, а он встать не может! Поломал обе ноги! — рассказывала соседка Инга Серафимовна.

У Веры потекли слезы и она, оттолкнув Ингу, побежала наверх. Инга, поняв, что она сделала не так, крикнула вслед соседке:

— Я не хотела! Прости! Извини!

Но Вера ничего не слушала. Из-за слез, она не видела лестницу. Она бежала, не видя ничего. Потом, когда Вера уже почти добежала до своего этажа, она упала. Присев на лестнице Вера рыдала и не могла остановиться!

Какая же гадкая эта Инга! Она же знает, как трудно Вере слушать про детей или просто видеть их! Это связано с тем, что произошло девять лет назад.

* * *

В 1921-м году у Веры родился мальчик. Она назвала его Димой. Все было хорошо. Отец Димы любил и Веру, и Диму. Но потом отец Димы — Максим ушел от Веры. И когда Диме исполнилось девять лет, Дима упал с моста.

Вера несколько раз пыталась убить себя. Но ее спасли ее родители — Андрей и Мария Роянские. Они инвалиды. Еще Вере тогда помогли ее сестры и брат. Старшего брата Веры зовут Георгием, он тоже инвалид. У него нет правой ноги. Георгий живет с родителями. Ему тридцать два года. Сестра Веры — Надежда, которой тридцать три года. Вот Надежда сейчас живет во Франции. С трудом, не за один год, но она добилась переезда во Францию. Живет в Париже. В последний раз Вера общалась с Надеждой, когда погиб Дима. Еще есть младшая сестра Веры — Люба. Ей двадцать пять лет. Она тоже уехала с Надеждой в Париж. Родителям Веры по шестьдесят лет. Живут они в деревне, под Москвой.

* * *

Самой Вере три дня назад исполнилось тридцать лет. Она блондинка, с карими глазами, среднего роста, худая. В ее семье вообще все худые. Работать врачом она хотела с шести лет. Она мечтала о том, что изобретет лекарство от всех болезней! Но сейчас, точнее, с момента смерти Димы, она мечтает о том, что изобретет лекарство, которое воскресит человека! Но пока она работает в маленькой больнице, в которой с прошлого века не было ремонта.

Вера кое-как дошла до своей квартиры. Немного поковырявшись в замке, открыла входную дверь и вошла внутрь. В тесной прихожей с высокими потолками она оперлась на стену и стянула с себя бежевое пальто и обнаружила на рукаве, в районе локтя, что пальто немного расшилось. Но ей было все равно. Она пошла в кухню. Ее квартира, как и все квартиры Москвы, была как спичечный коробок и с высокими потолками. Вера пришла в тесную кухню, села за стол и взяла свежий выпуск газеты "Правда".

Первая же статья звучала так:

"Всесоюзная перепись началась. Вчера, 17 января, началась всесоюзная перепись, которая должна дать точные данные о численности и составе населения великой советской страны…

Затем была статья: "Вручение орденов и медалей Союза ССР..."

Минут двадцать почитав газету, Вера кинула ее на стол и подумала:

"Сколько можно! Когда уже наступит нормальная жизнь, без Сталина, без вечных воин и нехватки денег!"

* * *

В дверь кто-то постучал. На стене, возле окна, висел огромный портрет Иосифа Сталина. За столом сидел худой, бородатый, лысый мужчина. Он что-то писал. На столе были целые горы бумаг. Самого его зовут Анатолий Павлович Мамонтов. Родился в 1900 году и уже стал доверенным лицом самого Николая Вафина. А заслужить доверие Вафина ох, как трудно. Вафин - начальник Мамонтова. У Николая Вафина какая-то патология! Он никому не доверяет и никому не верит! Но Анатолий Павлович почему-то ему не показался угрозой с самого начала.

Мамонтов никогда не был женат. Сам он объясняет это так: "Семья - это что-то безумно дорогое. Я работаю на очень опасной работе. Каждую ночь я прихожу домой в час ночи и считаю то, что я пришел сегодня домой, счастьем. Тем более дома я нахожусь только три часа ночью. Все остальное время я провожу, сидя в засаде или еще где-нибудь из-за бесконечных распоряжений Сталина. Женщина, которая будет терпеть мой график работы, это миф, ее нет. Пусть, я и нашел эту женщину, но я не могу рисковать ее жизнью! Вон, у Кистина жену убили из-за его работы! Я не хочу, чтобы из-за меня умирали хорошие люди!"

Кистин был сослуживцем Мамонтова. Виктор Михайлович Кистин не раз прикрывал Анатолия Павловича Мамонтова, чтобы тот смог хоть на пару дней съездить домой и хоть немного отдохнуть. Кистину было тридцать лет, когда к власти пришел Иосиф Сталин, и когда его позвали в секретную службу.

Кистин всегда ездил на задания с Мамонтовым. У Виктора Михайловича была красивая молодая жена Юлия и сын Владимир. Но, не смотря на семью, Виктор Михайлович никогда не жаловался, что ему дают слишком много работы, что он неделями не бывает дома...

Мамонтов всегда чувствовал перед Кистиным чувство большого долга. Иногда Анатолий Павлович не выдерживал и говорил Кистину:

— Слушай, я тебе денег не должен?

На что Кистин спокойно отвечал:

— Нет. Тебя, что склероз мучать стал?

В 1936 году у Мамонтова и Кистина была последняя для них операция. В тот день погиб Кистин Виктор Михайлович. Для Анатолия Павловича смерть единственного друга стала настоящим кошмаром. Он дико разозлился. Когда Мамонтов приехал в здание их службы, он закатил жуткий скандал Вафину.

— Мне надоело! Я все расскажу прессе о нашей службе! Ведь газета «Правда» не знает о нашем службе?! То-то же! Я точно знаю, они будут очень рады узнать про то, что мы здесь делаем! — кричал Мамонтов.

Вафин подпрыгнул из-за стола и шепотом пробормотал:

— Тихо, не ори! Если кто-нибудь услышит твои слова, тебя мигом убьют! Убивать тебя, или нет, не мне решать! Так что замолчи!

— Нет. Умер мой друг! Я не буду больше на вас работать! — стоял на своем Анатолий Павлович.

Высокий, худой, с седыми усами и с такими же седыми волосами, Николай Вафин подошел к Мамонтову.

— Анатолий Павлович, ты прекрасно знаешь, ради чего мы все здесь работаем, — пробурчал Николай Вафин.

— Я не знаю. В том-то и дело, что я не знаю, ради чего это все! — кричал Мамонтов.

— Ради страны! Ради мира! — наивно, но с огромной верой, проговорил Вафин.

— Вы сами в это не верите!? Может и будет мир в нашей стране, но не с тем человеком у руля, который там сейчас!

— Не смей так говорить, — прошипел Вафин.

— Мне надоело пресмыкаться! Пусть меня убьют! Мне терять нечего!

— Нет!

— Очнитесь! Мы делаем это не ради страны! Стране не нужны убийства и исчезновения невинных граждан! — убеждал Вафина Мамонтов.

Вафин глянул на Анатолия Павловича, как волк на беззащитного кролика. Но Мамонтов не поддавался и ничуточки не боялся.

— Тем, чем вы с Кистиным занимались, занимается только один отдел. Есть множество других отделов. Я не хочу, чтобы ты так умер. Согласись работать дальше! — молил Вафин.

— Если я и продолжу здесь работать, то хочу бумажную работу, — поставил свои условия Мамонтов.

Вафин согласился. Вот уже Анатолий работает в кабинете три года.

* * *

Мамонтов сидит за столом и перелаживает очередные документы. Вдруг в дверь крохотного кабинета постучали. Он резко поднял голову. В кабинет широким шагом вошел Гена Мостов.

Евгению Мостову двадцать семь лет. По характеру он очень похож на покойного Виктора Кистина. Гена работает здесь всего год, но, как и Мамонтов, уже обзавелся доверием со стороны Вафина. Гена выполняет ту работу, которую когда-то выполнял Мамонтов. Мостов худой, высокий, с темными волосами. Он пришел в деловом костюме. Вид у него был взволнованный.

— Что случилось? — нервно спросил Мамонтов.

— Вафин вас к себе зовет. Сказал, что это очень серьезно, — немного запыхавшись, сказал Мостов.

— А что именно он от меня хочет, он не говорил? — нервно спросил Мамонтов.

— Нет. А что? — тихо ответил Мостов.

— То, что я не понимаю кое-что. Не вяжется здесь что-то.

— А где именно?

— Да, что я буду тебе объяснять! Ты же не в курсе дел! Я лучше у Вафина спрошу.

Мостов тем же широким шагом вышел из кабинета, закрыв за собой дверь.

Мамонтов бросил все документы, с трудом вылез из-за стола и пошел к двери, прихватив с собой картонную, увесистую папку. Открывая дверь он невольно глянул на стену, на которой висел огромный портрет Сталина. Когда он увидел лицо правителя, у него в глазах отчетливо виделось презрение.

Он никогда не понимал, как люди могут верить этому человеку! Он - зло! Он погубит страну! Почему все верят ему и слепо следуют его указаниям!

Сам Анатолий Павлович Мамонтов согласился на такую работу, потому что тогда, в 1929 году, искренне верил, что Сталин может исправить жизнь в лучшую сторону. Но нет. Он жутко ошибся. Когда он осознал, что ошибся, что его провели, как дурочка, было уже слишком поздно. Уйти из этой службы можно только в ад. Не в рай, а в ад. Мамонтов убил очень много людей. Он и сам готов убить себя. Согласился работать с документами из-за того, что у него нет ни какого другого образования. Он всегда был военным.

Он пошел по узкому кабинету и в конце коридора вошел в кабинет Вафина.

Тот сидел за большим столом и разговаривал с напарником Мостова Карнизиным. Карнизин высокий, лысый, с незапоминающимся лицом.

Карнизин стоял и держал, как и Мамонтов, толстую картонную папку.

— О, Анатолий Палыч, проходи! — увидев Мамонтова, вскрикнул Николай Николаевич Вафин.

— Зачем вы меня звали? — бесцеремонно спросил Мамонтов.

— А что, не имею права? — с иронией спросил Николай Николаевич.

— Ну, я не успеваю с документами по поводу металлургического завода под Москвой. Вы говорили, что я должен сделать это к двадцатому января. А сегодня девятнадцатое января.

— Глупости! Я хочу тебе дать новое задание, — проговорил Николай Николаевич. — Карнизин, можешь идти.

— Нет! Никаких заданий! Я же уже третий год работаю в кабинете! — возразил Мамонтов.

— Нельзя! Мне лично Иосиф Виссарионович приказал заняться этим делом в первую очередь! Никого убивать не надо! Ты должен просто съездить в Берлин и...

— Нет, — отрезал Анатолий Павлович.

— Да, из-за тебя всех нас убьют! Это тебе не игры! Надо было раньше думать! Обратного пути нет! Привыкни уже к тому, что ты, как и мы все, машина для исполнения любого приказа! Если мне прикажут взорвать бомбу на улице с жилыми домами, я не думая взорву! — разозлился Николай Николаевич.

— Неужели в вас не осталось ничего человеческого! — наивно проговорил Анатолий Павлович.

— Нет. Я — машина, а машины и не должны ничего чувствовать, — серьезно проговорил Николай Вафин. — Чего ты эту папку в руках держишь?

— Хотел у вас кое-что спросить.

— Ну, спрашивай.

— Вы мне неделю назад подсунули дело. В нем говорилось об анонимном письме.

Мамонтов покопался в папке, достал лист бумаги и начал читать:

"На улице Московской, дом 19 происходят какие-то странные вещи. Точнее, я думаю, они происходят в подвале. Дело в том, что жители первого этажа умирают, то от удушения, то от сердечного приступа. За последние три месяца погибло более десяти человек. Первый этаж в этом доме теперь признан мертвой зоной! Помогите!"

— Ну, и что тебя волнует? — спросил Вафин.

— Все! Можно я разберусь с этим делом?

— Но это не настолько важное дело, чтобы наша служба им занялась.

— Мне что-то подсказывает, что именно это дело представляет для нас особую ценность.

— И ты этим хочешь заняться?

— Именно, товарищ Вафин.

— Ладно. Делай. Что б через пять дней у меня на столе лежал отчет о проделанной работе, — строгим голосом сказал Николай Николаевич.

Мамонтов в спешке вышел из кабинета. Как только он закрыл дверь Вафина, в животе закрутило. Было чувство, что он не ел дней пять! Но, почему же?! Он ел… шесть дней назад. Столовой здесь никогда не было, а домой он приезжал в последний раз неделю назад. Все эти дни он пил воду из графина, который стоит у него в кабинете.

Живот еще сильнее заболел, когда он вошел в кабинет. Он съежился и схватился за живот, упустив из рук папку. Бумаги рассыпались. В эти секунды его не интересовало то, что теперь целый день уйдет на то, чтобы разложить все эти документы как надо.

Через несколько минут боль стихла. Он воспользовался случаем, схватил бумаги и кучей положил их на стол. Потом он засунул руку в карман куртки, взял свой кошелек и быстро вышел из кабинета.

Он вышел из здания и мигом пошел в сторону небольшого продуктового магазина.

* * *

Вера глянула в окно. Радио все бубнило. Веру начинало раздражать радио. Ей больше нравилось читать газеты. Но, ни на радио, ни в газетах ничего хорошего никогда не говорили. Говорили только о политических событиях.

Вера обожала политику. Читать газеты — счастье для нее. И это учитывая то, что в газетах бесконечно говорят о нацизме, о Гитлере и о Сталине. Но ей это нравится. Она читает газеты не как о реальных событиях, а как какую-то выдуманную книгу, события которой к ней отношения никакого не имеют.

Отойдя от окна, она одела куртку и вышла из квартиры. 19-е января, восемь часов вечера, темнота на улице немного устрашала. На улице не было никого. Но она шла не на улицу. По лестнице она спустилась до подвала, вошла туда. Сырое, темное, грязное помещение. По углам прячутся крысы и насекомые.

Вера прошла до самой крайней стены подвала и надавила на небольшой камень, торчащий из стены. Кусок стены, больше смахивающий по форме на дверь, отодвинулся в правый бок.

Вера вошла в то помещение. «Дверь» снова закрылась. Потом возле этой «двери» она нажала на кнопку. В помещении стало очень светло.

Помещение было очень просторным, белым, с высокими потолками. Вера подошла к стене, у которой стояли большие столы. Возле столов, в углу стоял огромный холодильник. На одном столе, к которому подошла Вера, стояли клетки с белыми крысами. Крысы бегали, суетились. Вера посмотрела на них и эти крысы ей напомнили людей, бегающих на улице. Она улыбнулась, открыла клетку и взяла крысу в руки.

— Ну, что? Хочешь умереть? — спросила Вера у крысы.

Крыса отвернулась.

— Я тоже не хочу, что бы ты умирала, — жалобно проговорила Вера. — Но еще я хочу увидеть живым своего сына! — прокричала Вера и положила крысу в отдельную, пустую клетку и закрыла в ней дверцу.

Потом он взяла шприц и вколола его в крысу. Та мгновенно упала. Крыса умерла.

Вера подошла к холодильнику, достала оттуда еще один маленький шприц, подошла к крысе и вколола его в крысу. Эффекта никакого не было.

Вера в ярости стукнула по столу. Вдруг крыса шевельнула задней лапой. Вера дернулась. Она взяла стетоскоп и приложила его к крысе. Сердце не билось. Она по-прежнему мертва. Но что означала та дернувшаяся лапа?

С того момента, как погиб Дима, Вера Роянская ищет средство для воскрешения сына. Об этом никто не знает. Это помещение в подвале — ее тайная лаборатория. Поиски лекарства пока не увенчались большим успехом. Большим прогрессом за все это время стала эта дернувшееся лапа. Конечно, для такой работы нужна хорошая современная лаборатория и большая команда лучших биологов не только СССР, но и Европы. А сейчас она одна пытается изобрести, грубо говоря, эликсир, который сможет воскрешать людей и давать им вечную молодость. Но Вера, не смотря ни на что, верит и надеется на то, что она сможет изобрести то, что вернет Диму к жизни.

Она вышла из подвала в два часа ночи. Тихо она добралась до своей двери, открыла ее ключа и вошла в квартиру. Дома она, даже не читая газеты, легла спать, как всегда, со слезами на глазах.

Берлин, Германия

"Доктор Эрик Вельнштейн, родился в 1896-м году. Женат на Гертруде Амман, родилась тоже в 1896-м году. Есть ребенок, сын по имени Генри Вельнштейн, родился в 1926-м году..."

Дальше читать этот ужас он не мог. Сразу видно, что это полный бред!

— Гертруда родилась в 97-м, идиоты! — злобно прошипел доктор Клаз.

Седой, сзади лысый, не высокий мужчина в белом халате закрыл папку и прочитал: "Личное дело доктора Эрика Вельнштейна".

Папка была толстой. Хотя, почему она такая толстая, никто не понимал. В жизни Эрика Вельнштейна, как и в жизни всех работников секретной службы Адольфа Гитлера, не было ничего кроме работы. Семьи работников этой службы — очень терпеливые люди. Мало кто из работников, работая здесь, сумели сохранить семьи. Мало кто может вытерпеть вечные командировки и поездки. Доктор Клаз — наглядный пример сбежавшей семьи. У Августа Клаза была прекрасная семья, жена, сын, дочь, мама, отец,… но все разрушилось в тот день, когда его похитили и заставили работать на Гитлера. Он согласился. Было это все в 1927-м году. Уже в 1930-м году от Августа Клаза ушла вся семья, даже родители. Тогда-то доктор Клаз с головой окунулся в работу.

Клаз растворился. Да, да, растворился, по-другому и не скажешь! В последний раз доктор Клаз выходил на улицу, или просто ел, четыре дня назад. Ел он тогда, когда он ездил на совещание работников лаборатории службы. Там выступал сам Гитлер! Клаз восторженно хлопал и радовался каждому слову вождя.

Доктор Клаз уверен в том, что именно Адольф Гитлер своими «вдохновляющими» речами помог ему найти другой смысл существования, кроме семьи. Теперь Август Клаз уверен, что ему ничего не надо, кроме «вдохновляющих» речей Гитлера и работы на благо Германии. Теперь смыслом его существования стала работа для усовершенствования Германии.

В лабораторию Клаза вошел доктор Эрик Вельнштейн.

— Привет, Эрик, — вяло пробормотал Август Клаз.

Эрик Вельнштейн посмотрел на него и так же вяло ответил:

— Привет.

Доктор Вельнштейн сел за свой стол, открыл какую-то толстую папку и начал в ней что-то писать.

Доктор Вельнштейн был похож на доктора Клаза внешне, но внутренне… Эрик не любит детей, у него никогда не было семьи, он не приветствует все, что он здесь делает. Для Эрика Вельнштейна настоящей пыткой является то, что он постоянно сидит в этой гнусной лаборатории.

Жизнь доктора Вельнштейна сложилась немного не так, как он мечтал. Вельнштейн потерял родителей и сына во время Первой Мировой войны, тогда у него и случился первый нервный срыв. Вернее, нервный срыв случился в 1921-м году, когда Вельнштейн узнал о смерти родителей. До 21-го года родителей Эрика считали без вести пропавшими. Но только в 1921-м году их нашли закопанными в лесу. Вот тогда-то случился первый нервный срыв. Тогда Вельнштейн уже работал в одной из институтов Берлина.

Справиться с нервным срывом доктору Вельнштейну помог психиатр Роберт Рельт. Доктор Рельт был очень добрым и хорошим человеком.

Второй нервный срыв случился после смерти его сестры Мари. Но на этот раз Вельнштейну никто не помог. Доктор Рельт погиб в автокатастрофе. Но и сам он сумел справиться со срывом. Это случилось в 1935-м году. Эрик Вельнштейн месяцами неустанно повторял себе:

— Надо жить дальше. Надо жить дальше. Депрессией ее все равно не вернешь.

Надо признать, что вклад Гертруды и Генри в его успешное выздоровление тоже не мал. Именно эти два человека помогли доктору Вельнштейну в то время. И не помог ему Август Клаз или Адольф Гитлер.

Работать на Гитлера Эрик стал в 1926-м году, но тогда он и не подозревал, на кого и ради чего он работает! Сначала все было легко. Ну, первыми просьбами были привезти документы в лабораторию под Берлином. Потом проанализировать отчет о работе с какими-то новыми лекарствами, но когда, в один из таких случаев, доктор Эрик Вельнштейн заметил, что состав, который указан на бумаге, не совпадает с тем, который указан на другом отчете, он рассказал об этом одному из оперативников секретной службы Гитлера — Арну Риппару. Арн побежал к высшей категории агентов, короче, так дошло до Гитлера. Тот велел организовать смерть Эрика Вельнштейна, но не реальную. Самого Эрика похитили прямо из больницы, где он раньше работал.

В архиве хранились личные дела всех, кто работал в секретной службе. Вельнштейну было интересно узнать про Клаза хоть что-нибудь.

Он быстро нашел папку «Личное дело доктора Августа Клаза». Он открыл папку. Он внимательно читал всю биографию доктора Клаза, через минут двадцать он увидел кое-что интересное. В 1930-м году, когда от Клаза убежала вся семья, у него случился жуткий нервный срыв. Два года он пробыл не в особом секторе, а в психиатрической клинике! Еще в личном деле была и его больничная карта из психиатрической клиники. Согласно карте, у Августа Клаза были сильные проблемы с общением. Его психиатр Марк Роундлер лечил его полтора года. Последние полгода Клаз находился под постоянным наблюдением врачей. Только Роундлеру удавалось успокоить Августа Клаза.

В канун Рождества в 1931-м году Клаз заколол вилкой своего соседа по комнате из-за того, что этот сосед начал рассказывать про свою покойную жену.

И тут Эрик понял, что ему придется общаться с Августом.

Значит, Август боится снова попасть в психиатрическую больницу и поэтому ищет общения! Но как психиатр мог отпустить Клаза! Он по-прежнему легко впадает в ярость, у него часто бывают истерики, он невменяемый! Надо как-то найти этого психиатра.

Эрик закрыл папку и положил ее на место.

* * *

"17 марта 1939 года германское правительство известило весь мир об успешном установлении протектората над Богемией и Моравией. Словакию Адольф Гитлер не берет. А закарпатскую Украину подарил Венгрии. Гитлер не берет Украину потому что он уже ведет тайные переговоры со Сталиным и не хочет пока войны с СССР. На этот момент для Запада Гитлер стал наглым агрессором!.."

Арн Риппар писал это все, не понимая, что он вообще делает. Ему доверили написать отчет обо всех событиях в Германии и Третьем рейхе, обо всех тайных и нетайных поездках и переговорах Гитлера! Неужели агент секретной службы Германии, возглавляемой лично Гитлером, не сможет сделать этот тупой отчет!

После того, как Арн написал уже пятьдесят страниц текста он на секунду остановился.

Интересно, когда Гитлер воевал в Испании, издевался над евреями, мерял черепа своих граждан, на западе его считали респектабельным политиком. Но едва он решил не нападать на СССР и отказался нападать на Закарпатскую Украину, сразу стал "наглым агрессором".

Арн откинул папку, ручку и откинул голову назад. Хотелось уйти домой. Он работает здесь только два года, до сих пор не привык к этой работе.

Арн Риппар родился в 1905-м году. Его родители Мари и Грегори Риппар умерли во время Первой мировой войны. Его воспитывала няня по имени Роуз Каристон. Няня из Америки очень хорошо воспитывала Арна. Никогда не кричала на Арна, еще не говорила ему о его родителях. Только в шестнадцатый день рождения Роуз рассказала ему правду о смерти родителей. В тот день Арн сказал:

— Я буду работать на правительство, чтобы предотвратить войны! Я лично прослежу, чтобы воин больше не было!

Роуз заплакала. В 1926-м году погибла Роуз. Арн остался один. Одиночество сломило его дух. Но он не бросил свою идею. И вот, ему уже 34 года, а он идет к этой цели.

Москва, СССР

Мамонтов сидит за своим столом. В его глазах был страх. Зачем? Зачем он пошел туда?

Он с ужасом вспоминал, как вошел в тот подвал, как застал там эту женщину, как ее усадили в грузовик и увезли. Во всем виноват только он.

Сейчас Анатолий Павлович сидит в своем кабинете и не может найти себе прощения.

«Нет, из-за нее умирали люди! Она виновата и должна понести наказание!» — убеждал себя Анатолий Павлович.

Но даже эти масли не успокаивали его.

Вдруг в его кабинет вошел Вячеслав Молотов. Лицо у него было безразличное, но с небольшим налетом осуждения.

— Вячеслав Михайлович, чем могу помочь? — переполошился Мамонтов.

— Анатолий Павлович, вам срочно нужно идти в комнату для допросов. Там сидит женщина, Вера Роянская, вы должны ее допросить.

Молотов вышел из кабинета. Анатолий Павлович откинул голову, а затем встал и нехотя вышел из кабинета. Он поднялся на третий этаж и, открыв железную дверь, вошел в комнату для допросов. Там было темно, не было окон. Светила только лампочка, которая висела на потолке.

На железном стуле, за железным столом сидела Вера Андреевна Роянская в белом халате и в грязной юбке.

— Здравствуйте, Вера Андреевна, — с трудом выговорил Анатолий Павлович.

Она молчала и даже не пошевелилась.

— Лучше вам говорить со мной, — грозно проговорил Мамонтов.

— А то что? — нагло поинтересовалась Вера Андреевна.

— Я не шучу, — все тем же грозным тоном проговорил Мамонтов.

— Я тоже.

— Сейчас. Прямо сейчас решается вопрос.

— Какой еще вопрос?

— Расстрелять вас или просто сослать в Сибирь.

— Не пытайтесь меня напугать. Я вас не боюсь.

— А стоило бы. Что вы делали в подвале 19-го дома на Московской улице? — четко и со злобой в голосе произнес Анатолий Павлович.

— Вы же и сами все знаете. Наверняка, ваши специалисты уже выяснили, что я пытаюсь сделать, — все так же спокойно произнесла Вера.

Анатолий почесал левую руку и швырнул папку на стол. Затем он сел за этот самый стол, а потом открыл папку, которую швырнул.

Немного почитав какие-то записи, Мамонтов злорадно спросил:

— А ваш муж? Он тоже умер в подвале 19-го дома? Вы его убили, сделав подопытной мышью?

Боль заколола в сердце, как нож. Ее глаза уже начали слезиться. Душевная боль подступала комом в горле. Вера понимала, сейчас у нее начнется очередная истерика. Нельзя, чтобы он увидел ее слезы. Она вытерпит и расплачется где-нибудь в другом месте, в тюремной камере, перед расстрелом или по пути в Сибирь, но не сейчас. Нужно сдержать эту боль. Но как?

— Отвечайте! — грубо крикнул Мамонтов.

Та грубость, с которой он говорил была ему противна. Он никогда не был груб, всех пытался понять. Даже на допросах он пытался понять мотивы преступника. Именно это и позволило ему узнавать самую разную информацию. Он не был добор или милосерден к преступникам, но он был справедлив и слушал обе стороны конфликта.

Такая грубость агенту Мамонтову не свойственна. Что с ним произошло? Почему он так груб с этой женщиной. Он прекрасно знал, что муж Веры Андреевны Роянской повесился через год после рождения Димы, он знал, что в этом нет никакой вины Веры.

— Извините, я не хотел, — мягко сказал Анатолий Павлович.

— Нет. Не извиню.

— Но... Семнадцать лет прошло. Почему для вас это такая больная тема? Время лечит.

— А время — оно не лечит. Оно не заштопывает раны, оно просто закрывает их сверху марлевой повязкой новых впечатлений, новых ощущений, жизненного опыта… И иногда, зацепившись за что-то, эта повязка слетает, и свежий воздух попадает в рану, даря ей новую боль… и новую жизнь… Время — плохой доктор… Заставляет забыть о боли старых ран, нанося все новые и новые… Так и ползем по жизни, как ее израненные солдаты… и с каждым годом на душе все растет и растет количество плохо наложенных повязок.

— Ого. И откуда такие мысли?

— Эрих Мария Ремарк. Это чистая, правда. Время не лечит.

— Это точно, — задумчиво пробормотал Анатолий Павлович.

— Вы понимаете? Рада за вас. Но то, что вы это поняли, не делает вас хорошим человеком, — проговорила Вера.

Затем пошло молчание. Ни Вера, ни Анатолий Павлович не понимали, что говорить дальше. Мамонтов не мог, почему-то, по-человечески допросить Веру Андреевну Роянскую. Он не желал с ней говорить. Он рос, и был уверен только в одном — он хороший человек. А сейчас какая-то наглая преступница и предательница смеет говорить, что он плохой человек. Это она никто! Почему ее слова так его беспокоят?

Анатолий Мамонтов вышел из комнаты для допросов. Поднявшись по лестнице на третий этаж, он вошел в одну из крохотных лабораторий, где которой сидел Виктор Александрович Вероломов. Виктор Александрович должен был принести Мамонтову прямо в допросную результаты анализа какой-то жидкости из пробирки, найденной в подвале 19-го дома на Московской улице. Но результатов Вероломов так и не принес.

Виктор Александрович Вероломов с детства знал, что он будет доктором, и будет работать на правительство. Но тогда он мечтал о службе у царя Николая II. Но и на Иосифа Сталина ему очень нравится работать.

Виктор Александрович так же с детства знал, на ком он женится. Его семья очень дружила с семьей Разумовых. Обе семьи дворянского происхождения. Виктор женился на Ангелине Разумовой в 1909-м году. В семье Вероломовых в 1881 году, когда у них родился сын, умер Александр — отец Виктора. Мать Виктора — Раиса не хотела ребенка, она хотела лишь умереть. Но ее мама — Инга Георгиевна не позволила Раисе умереть или избавиться от ребенка.

Ребенок рос хорошо. Раиса ни разу больше не заикалась о самоубийстве или о том, что Виктор был нежеланным ребенком.

Учился Виктор прекрасно. Сомнений не было, его ждало великое будущее. В 1910-м году Вероломов начал работать в правительственной лаборатории Российской империи. После Февральской революции 1917-го года, когда Николай II отказался от управления Российской империей, Виктор Вероломов вылетел из правительственной лаборатории. Но в 1922-м году, когда появился Советский Союз, Вероломова снова взяли в правительственную лабораторию. Когда Иосиф Виссарионович Сталин пришел к власти, когда была основана секретная служба, возглавляемая Сталиным, Виктор Александрович перешел работать туда.

— Виктор Александрович, а чего это вы мне результаты не принесли? А? — спросил, улыбаясь, Анатолий Павлович.

У Мамонтова с Вероломовым дружеские отношение. Они не лучшие друзья, но друг друга, если какая-нибудь беда, выручают.

— Да, не успел еще, Господи! — прохрипел Виктор Александрович.

— Как-то вы стали, в последнее время, медленно работать, Виктор Александрович, — в шутку произнес Мамонтов.

— Старею я, итак понятно. Скоро на пенсию выдворят, точнее, в мир иной. Ведь в нашей секретной службе на пенсию не отправляют, а убивают, — произнес Вероломов. — Каждый день сежу и жду — когда убийца придет, да и убьет меня.

Анатолий Павлович не знал, что сказать и просто стоял молча. Виктор Александрович пристально смотрел на Анатолия Павловича, как бы ожидая какого-либо ответа.

Мамонтов, понимая, что молчать более нельзя, заговорил неуверенно:

— Виктор Александрович, рано вам еще об этом думать!

— Какое, рано! Мне уже пятьдесят пять лет! — Виктор Александрович закрыл руками себе лицо.

Анатолию Павловичу было неудобно видеть, как всегда оптимистичный Виктор Александрович Вероломов впал в истерику по поводу смерти. Утешить Вероломова Мамонтов не мог. Он и сам прекрасно знал, что случается с человеком, которому более шестидесяти лет, в этой секретной организации. Их просто на просто убивают.

— Так, результаты готовы, — торжественно произнес Виктор Александрович.

— И что это было? — нетерпеливо поинтересовался Мамонтов.

— Не знаю. Смесь, казалось бы, совершенно несовместимых веществ.

— Но, что из этого получилось?

— Не понимаю. Это может вам сказать только тот, кто сотворил это... Не знаю, как назвать.

— О, Боже! Она ни за что на свете не заговорит.

Вероломов засмеялся.

— В чем дело? — переполошился Анатолий Павлович.

— Не те у вас методы допроса.

— А какие они должны быть?

— Другие. Спорим, я за пять минут узнаю больше, чем ты узнал за эти полчаса.

— Спорим. На что?

— Проигравший поет лабораторию.

— По рукам.

Виктор Александрович живо встал со стула и быстрым шагом двинулся в допросную комнату. Анатолий Павлович шел за ним, но остановился под дверями.

— Здравствуйте, простите, как вас? — вежливо произнес Вероломов.

Вера помолчала, но потом, почувствовав безопасность, произнесла:

— Вера Андреевна Роянская. А вы кто?

— Доктор биологических и химических наук Виктор Александрович Вероломов.

— Приятно познакомиться.

— Взаимно. Вера Андреевна, мне жутко интересно, что было в пробирке под номером 132?

— То, что оживит человека и сможет сделать его бессмертным, — серьезно ответила Вера.

— О, вы создали эликсир бессмертия? — удивился Вероломов.

— Я знала, что вы не поверите. Я не удивлена, — пробормотала Вера.

— Нет. Напротив, я верю вам. Я понимаю, что это звучит дико, но это вполне возможно. Вы молодец, потому что пытаетесь создать такое чудо, — искренне восхищался Виктор Александрович.

Виктор Александрович вышел из допросной и чуть не прибил дверью Анатолия Павловича.

— Идем к Сергею Сергеевичу, — сказал Вероломов.

— К Вафину? — уточнил Мамонтов.

— Нет, к охраннику Сергею Сергеевичу Крестову! К Вафину, конечно! — пошутил Виктор Александрович.

Берлин, Германия

— Как?! Вообще ничего?! — разозлился Арн Риппар и швырнул пустую папку на стол.

— Извините, но да. Абсолютно, ничего, — с досадой промычал Ричард Велкерс.

Ричард Велкерс — помощник Арна Риппара. Велкерса послали в СССР, чтобы он следил за переговорами, документами, решениями советского правительства. Велкерсу двадцать девять лет, темноволосый. В секретной службе Советского Союза его знают как Михаила Кольцова. За те пять лет, что он работает на Риппара его даже не заподозрили в том, что он сливает информацию Третьему рейху.

— Ну… Была одна странная женщина. Ее поймали пять дней назад. Так она утверждает, что создала лекарство, которое бы делало человека бессмертным или воскрешало человека. Бред, правда? — усмехаясь, рассказывал Велкерс.

— Так, идиот! Что бред, а что не бред, решать буду я! Ей кто-нибудь поверил?! — вскипел Арн.

— Ну, да. Доктор Вероломов.

— Так, если Вероломов поверил, то это действительно так! — прошипел Риппар.

— Что, так?

— То, что эта тетка действительно могла создать такое… такое… как назвать-то?

— Эликсир бессмертия.

— Средневековое название.

— М… чудо? Препарат?

— Лекарство.

— Так, какие будут указания? — спросил Ричард.

— Будем ждать, — встревоженно произнес Арн Риппар.

* * *

Эрик Вельнштейн был напуган, когда в руках своего обожаемого и любимого сына увидел белого кролика. Хуже было то, что этот кролик был почти взрослым.

Эрик стоял и не шевелился, смотрел на этого кролика.

— Генри, откуда у тебя это? — с трудом выговорил Эрик.

— Что? Кролик? — спросил звонким голосом сын Эрика Вельнштейна — Генри.

— Да. Откуда он у тебя? — прохрипел доктор Вельнштейн.

— В чем дело, Эрик? — заволновалась жена доктора Вельнштейна — Гертруда.

— Герт, если бы ты знала, ты бы испугалась сильнее меня.

— Да, что происходит! Ребенок ухаживает за милым кроликом! Что случилось?! — не понимала Гертруда.

Генри опустил голову, думая, что в чем-то провинился. Но, в чем именно он провинился, Генри понять никак не мог.

Поняв, что его сын чувствует, что он в чем-то виноват, Эрик погладил Генри по голове.

— Ты ни в чем не виноват, сынок. Это все я, — пробормотал Эрик.

— Эрик, что происходит? — волновалась Гертруда.

— Герт, нам надо поговорить.

Он подошел к ней, и они отошли к ближайшей скамейке.

Сейчас у семьи Вельнштейнов очередное тайное свидание в парке. Восемь часов вечера. Сумерки. Генри остался играть возле входа в парк, а Гертруда и Эрик сели на скамейку.

— Герт, я должен тебе сказать нечто ужасное.

— Что случилось? — испугалась Гертруда. — На работе что-то не так?

— На работе все прекрасно. Дело в Генри.

— Что с ним?

— Этот кролик… ты не спрашивала, откуда он его взял?

— Спрашивала.

— И что он ответил?

— Что ему его одноклассник подарил. А что?

— Он лжет.

— С чего ты взял?

— Я знаю, откуда у него этот кролик.

— И откуда?

— Ему его дали с целью пропаганды нацизма.

— Каким боком кролик к нацизму?!

— Таким! Они воспитывают в детях Германии жестокость.

— Зачем им это?

— Что бы увеличить армию Третьего рейха. Они дают кролика ребенку, а потом, когда кролик вырастет, они заставляют ребенка убить этого кролика!

— Откуда ты это знаешь?

— Я же работаю в секретной службе. Забыла?

— Ужас какой!!! И зачем им армия?

— Планируется что-то грандиозное.

— Что именно.

— Война.

— Но это бессмысленно! С кем? Неужели Гитлер нападет на СССР?!

— С чего ты взяла?

— Об этих планах Гитлера уже каждый человек в Германии знает!

— Но, что нам делать с Генри?

— Не знаю.

— Его надо увезти из страны. Гертруда, вы должны уехать из Германии.

Эрик встал со скамейки и пошел к Генри, вот только… Генри уже не было.

Москва, СССР

Через несколько недель Арн Риппар, под видом брата Веры Роянской уже сидел в комнате для встреч в тюрьме. Выглядела Вера ужасно.

— Ну, как ты здесь? — спросил Арн, изображая заботливого брата.

— Лучше, чем на воле, — серьезно ответила Вера.

— Почему? — удивился Арн.

— На воле ты сидишь и чай пьешь, тупо смотря на сахар. Брать этот сахар нельзя, только смотреть! Или еще один плюс - здесь все есть. Не надо сутки в очереди в магазине стоять, все приносят. Только вот...

— Что?

— Я скоро умру.

— Почему ты так решила?

— Мне так сказали.

Арн промолчал. Потом он оглянулся и Вера шепотом спросила:

— Вы кто такой? Чего вам от меня надо?

— Меня зовут Арн Риппар. Я могу вас отсюда вытащить и гарантировать вам безбедное будущее, — прошептал Арн.

— Вы из правительства? — недоверчиво спросила Вера.

— Какая разница?

— Большая, если, да, то я с вами и говорить не желаю, а если, нет, то возможно...

— Я из правительства, но из Германии.

— Ну, я сразу поняла, что вы из Германии.

— Как?

— По вашему отвратительному немецкому акценту.

— Хм, молодец. Так, вы согласны?

— Согласна. Только мне нужно помещение.

— Все будет, — восторженно воскликнул Арн. — Через пару дней вы уже будете работать.

— Хорошо.

Через эти пару дней Вера Роянская уже стояла на пороге детского дома, который стоял на окраине Москвы, и о котором никто ничего толком не знал. Детей там было мало, собственно, и здание было старым и маленьким. Это здание пережило еще Великую Октябрьскую революцию. Кирпичи от каждого дуновения ветра тряслись. Регулярно сыпалась штукатурка. Окон, само собой, не было.

Вера прошла к двери в подвал, спустилась туда. В темном и сыром подвале, где хранились запасы какой-то еды, была еще одна дверь сразу напротив лестницы. Вера открыла ключом дверь и вошла туда. Там был длинных коридор с белыми, аккуратными стенами и светильниками, висящими на стенах.

Пройдя по широкому коридору она открыла большую железную, слегка ржавую дверь и вошла в то помещение . За этой дверью скрывалась самая что ни на есть современная лаборатория. Вдоль стен стояли стеклянные шкафы, напротив двери стоял стол, на котором была настольная лампа, папка с документами и какой-то шприц. Шприц был пустой. Возле стола была еще одна деревянная дверь. Вера вошла туда, надевая белый халат и поправляя рукав халата.

В этом помещении была только старая кровать, на которой лежал труп шестидесятилетней женщины в синем длинной платье. Вдоль стен этой просторной комнаты стояли шкафы, такие же, как в предыдущей комнате. Еще вдоль стен стояли четыре стола, на которых Вера и проводила свои эксперименты.

Вера подошла к столу, набрала в шприц своего "лекарства", положила шприц на стол и написала на каком-то листе: "Попытка номер два. Имя подопытной — Регина Мартек, 61 год. Была поймана при попытке заложения взрывчатки в здании Большого театра. Умерла при задержании".

Вера бросила ручку и снова взяла в руку шприц.

Подойдя к кровати и посмотрев на тело Регины Мартек, у нее снова появилось это чувство. Чувство чего-то великого. Чего-то такого, что перевернет весь мир.

…Знала бы она, что такое очень скоро случится.

И только она поднесла иглу шприца к вене на руке, как вдруг послышался громкий мужской голос, который очень быстро говорил по-немецки.

— Вера, срочно идите сюда!

Вера была готова придушить того, кто посмел ее потревожить. Это был доктор Август Клаз.

Она, держа шприц в руке, пошла к доктору. Он стоял возле двери и держал руки в карманах белого халата.

— Что, доктор Клаз? — сдерживая агрессию, спросила Вера.

— Пришел спросить, как там у час идут дела? — спросил Август Клаз.

— Я в процессе. Первый подопытный...

— Что? Не получилось?

— Не совсем. Через три секунды после укола у подопытного появился очень слабый пульс. Но было только три удара за девять минут.

— Это же прогресс! Я когда второй эксперимент! — обрадовался Август.

— Сейчас, перед вашим приходом, хотела сделать укол второй подопытной.

— Ладно, не буду вам мешать.

С этими словами доктор Клаз удалился.

Она снова взяла шприц и подошла к кровати, на которой лежало тело подопытной женщины. И снова это предвкушение чего-то великого. Оно не исчезало, а с каждой секундой становилось все сильнее. Она поднесла шприц к вене на руке подопытной. Начали дрожать руки. Только не это. Если руки будут продолжать дрожать, то она не сможет сделать укол правильно. Придется опять ждать. Нет. Ждать нельзя. Завтра ей писать отчет о проделанной работе за эти два дня. Она резко сделала укол в вену подопытной, а потом так же резко вытащила шприц.

Шприц упал из рук и руки, как и все остальное тело, затряслись.

Итак, сейчас осталось лишь ждать.

Через, примерно, двадцать минут у подопытной появился пульс. Два удара за четыре секунды. Это огромное достижение! Ведь прошлый эксперимент закончился тремя ударами в девять минут!

Других признаков жизни, кроме пульса, подопытная не подавала.

* * *

— Анатолий Павлович, вы хотите сказать, что эта… как ее… — четко и громко говорил Сергей Сергеевич Вафин.

Мамонтов подошел ближе к столу.

— Сергей Сергеевич, ее зовут Вера Андреевна Роянская, она утверждает, что создала эликсир бессмертия, — говорил Анатолий Павлович.

— И ты ей веришь? — с насмешкой поинтересовался Сергей Сергеевич.

— Мой информатор сказал мне, что у нее серьезный прогресс с созданием лекарства от старости.

— И кто твой информатор? — спросил Вафин.

— Не скажу. Нельзя. Это одно из условий нашей сделки, — ответил Мамонтов.

— А ты что должен этому информатору? — поинтересовался Сергей Сергеевич.

— А я его не трогаю за информацию. Давайте вернемся к Вере Роянской.

— А… м… а ты полностью доверяешь информатору? Информация не слабая.

— На все сто процентов!

— Ну, тогда можешь приступать.

— К чему?

— К действиям. Тогда ты обязан пойти к этой Вере Роянской и переманить ее на нашу сторону. Твоя задача — любыми способами заставить Роянскую создавать лекарство от старения для нашего правительства. Понятно?

— Понял.

Он вышел из кабинета Сергея Сергеевича.

Дальше не было ничего сложного. Он без труда нашел тот детский дом, в котором Вера проводит эксперименты. В кабинете Веры, который находится на втором этаже, Анатолий и Вера, сев на диван, начали беседу:

— О чем вы хотели со мной поговорить? — спросила Вера, спокойно.

Анатолий Павлович, так же спокойно, начал говорить:

— Дело в том, Вера Андреевна, что Иосиф Виссарионович планирует нападение на Финляндию уже во второй половине этого года. Для победы необходимо ваше изобретение.

Он старался быть максимально вежливым и убедительным. Он понимал, что от его вежливости и убедительности зависит итог еще не начавшейся войны. Именно он будет виноват, если Советский Союз проиграет в предстоящей войне.

— Хм, вы должны знать, что я не поддерживаю политику Сталина. Да и сам Сталин мне не очень-то нравится, — улыбаясь, произнесла Вера.

— За такие слова вас запросто могут обвинить в предательстве, — уверенно и четко сообщил Анатолий Мамонтов.

— В предательстве чего?

Вера рассмеялась.

— В предательстве Советского Союза, в предательстве всего советского народа, в предательстве Сталина, в конце концов! — неожиданно для себя разозлился Мамонтов.

В эту самую секунду он понял, что и его поглощает эта жизнь! Это существование только ради Сталина и только ради работы! О, нет! Он будет как они? Да! Он будет как они! Как 90% работников Секретной Службы! Нельзя этого допустить! Надо это сейчас же остановить! Но как?! Сбежать? Куда? Да, и не получится сбежать! Уйти из службы, значит — умереть. Никого и никогда не отпустили живым. Нельзя работников Секретной Службы, которую возглавляет сам лично Иосиф Виссарионович Сталин, отпускать просто так! Они все слишком много знают!

— Я не боюсь! — совершенно серьезно ответила Вера. — Я могу прямо сейчас, лично Сталину заявить, что я его ненавижу!

— Почему? — зачем-то задал этот вопрос Анатолий Павлович.

Он и сам-то его ненавидел.

— Хм, а почему бы и нет! Сказки! То, что обещают нам хорошую жизнь, жизнь без бедности и войн, все вранье, придуманное для того, чтобы Сталина, боготворили! Все в это верят! Вот только я не верю! И никто меня не переубедит! — высказалась Вера.

Анатолий Павлович Мамонтов промолчал.

— Вы как все! — тоном обиженного ребенка сделала вывод Вера.

Он все еще молчал.

— Вы — кукла! Марионетка! Вы уже не существуете! Вы умерли как личность! Вы никто!

— Перестаньте меня оскорблять! Я не никто! Я тоже не хочу подчиняться всему этому! — оправдывался Анатолий Павлович.

— Так уйдите.

— Не могу.

— Почему же?

— Если я решу уйти, меня убьют. Я работник Секретной Службы, которую основал и возглавляет Сталин. В ней работает двести лучших специалистов в разных областях. О нашей службе никто и никогда не узнает!

Вера опять засмеялась.

— Вы чего?

— Вы прямо как Арн Риппар.

— А кто такой Арн Риппар?

— Агент Секретной Службы Германии, возглавляемой Адольфом Гитлером.

У Мамонтова пропал дар речи.

— Значит, теперь вы работаете на благо Третьего рейха!

— Анатолий Павлович, я ни на чьей стороне. Меня попросили, дали то, что я хотела взамен. Я лишь выполняю условия сделки.

Мамонтов слушал ее внимательно.

— Я согласна. Согласна. Я сделаю вам препарат. А зачем он вам? Делать его на всю советскую армию я не собираюсь. Вы получите только одну дозу, как и немецкие агенты.

— Нам и нужна только одна доза. Я думаю мы воспользуемся ей, как и нацисты.

Вера заулыбалась.

— Препарат выпьют лидеры. Верно?

— А именно Иосиф Виссарионович Сталин и...

— Адольф Гитлер.

Вера согласилась, хоть и не понимала, почему.

— А что вы можете предложить взамен? — поинтересовалась Вера.

— Спасение родной страны, — произнес Анатолий Павлович, серьезно.

Вера засмеялась.

— Я планирую уехать куда-нибудь.

— Мы гарантируем вам полную неприкосновенность.

— Я вас насквозь вижу! Я знаю, что вы не сможете смириться с тем, что здесь происходит.

— А что здесь происходит?

— Я провожу эксперименты на людях. На трупах людей. И делаю успехи.

— Не одна вы проводите эксперименты на людях.

— Вы ведь понимаете, что это детский дом. И, что здесь кроме детей почти никого нет.

Мамонтов понял намек.

— Как вы можете! Это ужасно вы убиваете людей!

— А чем дети отличаются от обычных людей?

— Это же дети!

Они молчали минут двадцать.

— Ладно. Полная неприкосновенность. Хорошо. Я принимаю эти условия.

Берлин, Германия

— Арн, я вам сразу сказала.

— Да, что вы сказали! Это лекарство мне нужно прямо сейчас!

— Арн, это вам не лекарство от головной боли приготовить! Умейте ждать!

— Полгода я жду! Нападение планируется на начало сентября этого года! Сейчас август!

— Я прекрасно это знаю. Не надо мне повторять.

— Когда? Когда будет готово лекарство?

— Не имею понятия. Прогресс есть. Очень сильный прогресс. Сердце бьется в течении пяти часов, потом, в течении трех часов организм начинает умирать. Я не понимаю, что делать.

— Работать!

— Я не могу так. Погибло более ста детей!

— Помниться, вы сказали, что для вас это не проблема.

— Помниться, вы сказали, что не будете меня торопить.

Вера, сидевшая в кабинете Арна Риппара была ничуть не напугана. Она привыкла к этим вечным крикам. Каждый день она выслушивает эти крики от Арна.

Она встала и молча вышла из кабинета.

* * *

Эрик посмотрел на Гертруду. Она стояла возле входа в парк. в тот самый парк, где полгода назад пропал их драгоценный сын Генри.

Эти полгода они его искали. Но его и след простыл. Эрик потерял всякую надежду, а Гертруда почти не разговаривает. Они испытали ту боль, о которой даже и подумать боялись. Они даже не думали, что пропажа собственного ребенка - это настоящий кошмар. И Гертруда, и Эрик читали книги о пропаже детей, и они смеялись над таким описанием таких ситуаций. Они не знали, как это. Это вечный страх, вечный ужас, ожидание чего-то, надежда на лучшее, угрызения совести, чувство вины и все это не дает продохнуть. С той самой секунды, когда Генри пропал, они чувствуют лишь чувство вины и боль. Боль, которя0ая так же не оставляет ни на секунду.

— Герт, мы найдем его. Найдем. Я уверен, найдем, — убеждал Эрик жену, поглаживая ее по рукам.

Был август, но при этом было как-то холодно. Слишком холодно для августа. Будто уже не август вовсе, а октябрь, или ноябрь. Хотя... наверное, ноябрь это слишком. Все-таки, сентябрь или октябрь... или все-таки начало ноября. Моросил дождь и поднимался ветер.

— Герт, мы найдем его. Все будет хорошо, — повторял Эрик Вельнштейн.

— Ты же сам в это не веришь, — почти шепотом прохрипела Гертруда.

Он и сам в это не верит. Но, как известно, надежда умирает последней.

В парк кто-то вошел. С этим кем-то был маленький ребенок. У мужчины и у ребенка были лица завязанные шарфом. Лица не было видно. И почему-то Вельнштейн почувствовал, что этот мальчик - его сын!

Он подбежал к мальчику, схватил его за руку и снял с него шарф. Лицо открылось. Это был не Генри. По щекам Эрика потекли слезы, а мужчина с ребенком поспешили уйти.

Боль и чувство вины усилились, и стало невыносимо.

Он обнял свою жену, и они вмести стояли в обнимку около часа. Просто стояли.

Москва, СССР

19 августа 1939 года.

Анатолий Павлович Мамонтов сидит на очередном собрании ЦК ВКП (б).

И, конечно на этом собрании выступил Иосиф Сталин:

“Вопрос мира или войны вступает в критическую для нас фазу. Если мы заключим договор о взаимопомощи с Францией и Великобританией, Германия откажется от Польши и станет искать “модус вивенди” с западными державами. Война будет предотвращена, но в дальнейшем события могут принять опасный характер для СССР. Если мы примем предложение Германии о заключении с ней пакта о ненападении, она, конечно, нападет на Польшу, и вмешательство Франции и Англии в эту войну станет неизбежным. Западная Европа будет подвергнута серьезным волнениям и беспорядкам. В этих условиях у нас будет много шансов остаться в стороне от конфликта, и мы сможем надеяться на наше выгодное вступление в войну.

Опыт двадцати последних лет показывает, что в мирное время невозможно иметь в Европе коммунистическое движение, сильное до такой степени, чтобы большевистская партия смогла бы захватить власть. Диктатура этой партии становится возможной только в результате большой войны. Мы сделаем свой выбор, и он ясен. Мы должны принять немецкое предложение и вежливо отослать обратно англо-французскую миссию. Первым преимуществом, которое мы извлечем, будет уничтожение Польши до самых подступов к Варшаве, включая украинскую Галицию.

Германия предоставляет нам полную свободу действий в прибалтийских странах и не возражает по поводу возвращения Бессарабии СССР. Она готова уступить нам в качестве зоны влияния Румынию, Болгарию и Венгрию. Остается открытым вопрос, связанный с Югославией... В то же время мы должны предвидеть последствия, которые будут вытекать как из поражения, так и из победы Германии. В случае ее поражения неизбежно произойдет советизация Германии и будет создано коммунистическое правительство. Мы не должны забывать, что советизированная Германия окажется перед большой опасностью, если эта советизация явится последствием поражения Германии в скоротечной войне. Англия и Франция будут еще достаточно сильны, чтобы захватить Берлин и уничтожить советскую Германию. А мы не будем в состоянии прийти на помощь нашим большевистским товарищам в Германии.

Таким образом, наша задача заключается в том, чтобы Германия смогла вести войну какможно дольше, с целью, чтобы уставшие и до такой степени изнуренные Англия и Франция были бы не в состоянии разгромить советизированную Германию. Придерживаясь позиции нейтралитета и ожидая своего часа, СССР будет оказывать помощь нынешней Германии, снабжая ее сырьем и продовольственными товарами. Но само собой разумеется, наша помощь не должна превышать определенных размеров для того, чтобы не подрывать нашу экономику и не ослаблять мощь нашей армии.

В то же самое время мы должны вести активную коммунистическую пропаганду, особенно в англо-французском блоке и преимущественно во Франции. Мы должны быть готовы к тому, что в этой стране в военное время партия будет вынуждена отказаться от легальной деятельности и уйти в подполье. Мы знаем, что эта работа потребует многих жертв, но наши французские товарищи не будут сомневаться. Их задачами в первую очередь будут разложение и деморализация армии и полиции. Если эта подготовительная работа будет выполнена в надлежащей форме, безопасность советской Германии будет обеспечена, а это будет способствовать советизации Франции.

Рассмотрим теперь второе предположение, т.е. победу Германии. Некоторые придерживаются мнения, что эта возможность представляет для нас серьезную опасность. Доля правды в этом утверждении есть, но было бы ошибочно думать, что эта опасность будет так близка и так велика, как некоторые ее представляют. Если Германия одержит победу, она выйдет из войны слишком истощенной, чтобы начать вооруженный конфликт с СССР по крайней мере в течение десяти лет.

Ее основной заботой будет наблюдение за побежденными Англией и Францией с целью помешать их восстановлению. С другой стороны, победоносная Германия будет располагать огромными территориями, и в течение многих десятилетий она будет занята их “эксплуатацией” и установлением там германских порядков. Очевидно, что Германия будет очень занята в другом месте, чтобы повернуться против нас. Есть и еще одна вещь, которая послужит укреплению нашей безопасности. В побежденной Франции компартия всегда будет очень сильной. Коммунистическая революция неизбежно произойдет, и мы сможем использовать это обстоятельство для того, чтобы прийти на помощь Франции и сделать ее нашим союзником. Позже все народы, попавшие под “защиту” победоносной Германии, также станут нашими союзниками. У нас будет широкое поле деятельности для развития мировой революции.

Товарищи! В интересах СССР — Родины трудящихся, чтобы война разразилась между рейхом и капиталистическим англо-французским блоком. Нужно сделать все, чтобы эта война длилась как можно дольше в целях изнурения двух сторон. Именно по этой причине мы должны согласиться на заключение пакта, предложенного Германией, и работать над тем, чтобы эта война, объявленная однажды, продлилась максимальное количество времени. Надо будет усилить пропагандистскую работу в воюющих странах для того, чтобы быть готовыми к тому времени, когда война закончится... ”

Потом были еще многочисленные выступления. Но сразу после речи Сталина к Анатолию Павловичу подошел Сергей Сергеевич Вафин и тихо спросил:

— Мамонтов, как продвигаются дела с препаратом?

— Нормально.

— Поторопи ее. Он нужен нам, срочно.

— А в чем дело?

— Уже в начале ноября планируется нападение на Финляндию.

— Хорошо. Я с ней поговорю.

Собрание закончилось, и Анатолий Павлович с удовольствием вернулся в свой кабинет. Домой он даже не заходил. Зачем?

Берлин, Германия

Через неделю, немного разобравшись с бумагами, Анатолий Павлович все же решился полететь, а Германию. Паспорт и документы, разумеется, были на имя какого-то гражданина Германии. Он даже имя не смотрел.

Благодаря информаторам, он уже знал адрес, где проживает Вера. И сразу, на такси, он поехал туда.

Берлин встретил его пасмурной погодой и сильным ветром. Было слегка холодно.

Дом, в котором жила Вера был красивым, не потрепанным. В этом жоме жили только богатые и состоятельные люди.

Он поднялся по узкой лестнице и постучал в нужную дверь. Никто не открывал. Он постучал еще, на этот раз сильнее. За дверью послышался шорох.

— Вера! Я знаю, что вы в квартире! Откройте, мне нужно с вами поговорить! — говорил Мамонтов.

Вдруг дверь начала открываться.

— Ой, Вера, мне нужно с вами...

Дверь открылась сама, так как она и не была заперта.

Он настороженно прошел в прихожую. Осмотрелся. Все было полностью белым. Из мебели практически ничего не было.

Вдруг в глубине квартиры послышался шум.

— Вера! Вера, это вы?!

Он пошел в ту сторону, откуда доносился шум. Это было в зале. Там был старый диван, окно было раскрыто нараспашку, шторы развивались на ветру, стол, большой, овальный, стоял в самом центре. На столе стояла герань, почти полностью засохшая. Листья были почти все пожелтевшие. Вдоль стен стояли книжные стеллажи. Но при этом книг на них не было.

Тут он понял две вещи. Во-первых, шум был от шторы, благодаря которой упала вторая герань, такая же засохшая. То, что разбилась вторая герань, он понял по разбитому горшку на полу и куче земли, в которой били какие-то пожелтевшие листочки. Во-вторых, эта квартира подставная. Здесь никогда не жила Вера Роянская. Похоже, здесь никого нет. Ну, тогда где же она?

Вдруг в голову что-то сильно ударило. Боль была очень сильная. Такой сильной, что он немедленно начал падать. Голова кружилась и в глазах темнело. Он быстро упал на пол.

Уже на полу он увидел того, кто ударил его по голове. И увидел, чем его ударили по голове. Это был Арн Риппар, только он пока не знал его имени и не был знаком с нападавшим.

Он закрыл глаза.

...Зачем? Зачем меня ударили? Кто меня ударил? Где Вера Андреевна?

Думать, он думал, а вот пошевелиться не мог. Глаза сами закрылись. Он уже ничего не видел, но некоторое время чувствовал. Потом и чувствовать перестал.

* * *

Август Клаз в предвкушении вошел в кабинет начальника лаборатории — Стефана Вендер.

Стефан был справедливым, опытным, умным руководителем. Он очень дорожил каждым сотрудником лаборатории. Особенно ему были по душе такие работники как Эрик Вельнштейн. Такие как Август Клаз его злили.

Стефан родился в Польше, в 1897-м году. Его родители погибли во время Первой мировой войны. Работает в этой лаборатории он уже около пятнадцати лет.

— Что ты хочешь? — спросил как-то устало Стефан.

Клаз почесал правое плече.

— Я принес вам информацию, которая вас определенно не обрадует, — пробормотал Август.

— Так, не говори ничего, — усмехнулся Стефан.

— Я обязан.

— Ну, что ж, тогда говори быстрее, у меня много работы.

— Это касается Эрика Вельнштейна.

— А что с ним? Заболел?

— Да, нет. Он предатель. Я видел, как он вчера в парке встречался со своей женой, обнимался с ней. Представляете?! Это же неслыханная наглость!

…Вот же ябеда! Как таких только земля носит!

Это Стефан подумал. Он ненавидел Клаза.

Стефан прекрасно понимал Вельнштейна. Он безумно любит семью, ни смотря, ни на что, встречается с женой. Нельзя же просто взять и заставить человека перестать любить кого-либо. Хорошо, что Клаз ябедничал только Вендеру.

— Спасибо, Август, я об этом сам позабочусь, — все так же устало пробормотал Стефан.

Клаз нервно повернулся и вышел из кабинета начальника.

«Да, ни черта ты не сделаешь! Вельнштейн — твой любимчик! Конечно!» — подумал Август и пошел на свое рабочее место.

* * *

Холод. Он почувствовал лишь холод, но ему этого хватило, чтобы мигом прийти в себя. Глаза у него были связаны, руки и ноги привязаны к старому, скрипящему стулу, на котором он и сидел.

— Где я?! Кто вы?! — кричал Анатолий Павлович, пытаясь освободиться.

Освободиться ему не удалось, как, впрочем, и добиться ответа от похитителя.

— Да, вы знаете, кто я!? — кричал он, на этот раз угрожая.

Он послышал, как кто-то хмыкнул. Кто-то смеется с его слов.

— О, я-то знаю, кто ты, червяк. Но вопрос в том, знаешь ли ты, кто я! — медленно и очень угрожающе произнес похититель.

Он дальше продолжал вырываться. Похититель смеялся. Так продолжалось минут двадцать.

Потом похититель подошел к Мамонтову и снял повязку с глаз Анатолия Павловича.

— Вы кто?! — закричал Мамонтов, вглядываясь в лицо похитителя.

— Твоя смерть, — совершенно серьезно ответил похититель.

— Чего вы хотите? — спросил Анатолий Павлович.

— Что б вы не лезли, куда вас не просят! — угрожающе сказал похититель. — Пути обратно нет. Вы умрете прямо сейчас.

Похититель взял со стола нож и подошел к Мамонтову. Тот испуганно дернулся.

И что? Это конец? Прямо сейчас он умрет?

Похититель резко вонзил нож в живот Мамонтова, а потом ударил его по лицу кулаком.

* * *