Трактовка массовых репрессий в литературе

О массовых репрессиях в СССР в 1930-е годы имеется огромная литература. Большая группа авторов связывает их с общей репрессивной природой советского режима. Размеры ГУЛАГа разрастаются в их трудах до неимоверных масштабов и идентифицируются со всей историей советского общества. В соответствии с этим взглядом, 1937 год не является событием из ряда вон выходящим. Приводимые же выше данные скорее свидетельствуют об обратном. Однако и среди авторов, которые обращают внимание на специфические черты развязанного в 1937 г. политического террора, существует широкий диапазон мнений по поводу того, почему он разразился, против кого, в первую очередь, был направлен, кем были жертвы и сколько их, в конечном счете, оказалось.

В этой связи хотелось бы сказать об условности широко распространенного термина "ежовщина", применяемого для обозначения массовых репрессий в 1937—1938 гг. и который родился уже в то время, "по горячим следам событий", по имени тогдашнего наркома НКВД Ежова, на которого сталинское руководство решило взвалить вину за "некоторые перегибы" организованной сверху "кампании по выявлению и разоблачению врагов народа" и отмежеваться от нее. На самом деле, как было позднее установлено совершенно четко и документально, Сталин и все его окружение несут непосредственную ответственность за то, что происходило, а Ежов являлся всего лишь рьяным и усердным исполнителем руководящих установок. Тем не менее, чтобы отличить массовые репрессии этого времени от предыдущих и последующих, термин "ежовщина" целесообразно сохранить. К тому же именно под этим названием они закрепились в народной памяти.

По вопросу о том, почему Сталин и его окружение развязали в 1937 г. настоящий террор против своего народа, также существуют разные точки зрения. Группа авторов объясняет это стремлением Сталина избавиться от соперников и утвердить режим единоличной власти. Есть и другие мнения. Один из авторитетных на Западе исследователей советской истории И. Дейчер считал, что террор был развязан Сталиным в связи с опасностью надвигающейся войны. Дескать, Сталин хотел устранить возможное возникновение в СССР "пятой колонны" и обеспечить беспрекословное выполнение своих директив полностью подвластным и послушным ему аппаратом. Есть сторонники этой точки зрения и у нас в стране.

Большинство представителей тоталитарной школы рассматривают репрессии как средство создания тоталитарного государства, в котором устранены или раздавлены автономные или относительно независимые источники власти, а также как способ "атомизации" социальной структуры общества. Другие же, например З. Бжезинский, считают развязывание террора логическим следствием ранее возникшего тоталитарного большевистского режима.

Большое число авторов, как в России, так и на Западе, объясняя массовые репрессии, указывают в качестве их главного виновника Сталина, как человека, страдающего психическими отклонениями, болезненной подозрительностью, маниакально-депрессивным психозом, шизофренией и т. д., порождавшими с его стороны недоверие ко всем окружающим и стремление избавиться от них. В том же ряду стоит концепция сталинского "дьявольского плана" по уничтожению потенциальных соперников, осуществленного "гением злодейства" и одержимого неуемной жаждой власти.

В последние годы на Западе получил распространение другой взгляд, исходящий из представления о репрессиях не как о едином процессе, у которого был один-единственный дирижер, а связывает "ежовщину" с общественной ситуацией, сложившейся в стране к этому времени. Призывая избегать при анализе репрессий предположений, догадок, спекуляций, нагнетания страстей и опираться на систему точно установленных фактов, извлеченных из архивных документов, в том числе ставших доступными в последние годы, эти авторы считают, что нужно посмотреть на "ежовщину" через призму состояния общества, существовавших в нем институтов и инструментов власти, внутренней борьбы в ВКП(б), групповых интересов и конфликтов в политической сфере.

Историческое место "ежовщины"

Разделяя в целом такой подход, все же, как представляется, нужно искать истоки вспышки массовых репрессий в 1937 г. не только в ситуации середины 1930-х годов, но и в более глубоких исторических основаниях. В разнузданной и крикливой кампании по выявлению и уничтожению врагов народа, развязанной в 1937 г., наблюдались черты, свойственные временам разжигания "охоты на ведьм", которые свидетельствовали о значительных аномалиях в развитии общества. Многие явления советской истории и дали тот всплеск, своеобразный резонанс, который пришелся на вторую половину 1930-х годов. К ним относятся и периодически проводимые "чистки" партии и аппарата, и преследования по социальным и политическим мотивам, и поощрение доносительства, явного и тайного, и постоянные проработки людей по поводу недостатков, искривлений партийной линии, и организованные ранее "показательные" процессы, и постоянный соблазн применить к "несознательным членам общества", наряду с убеждением и воспитанием, пропагандой и агитацией, методы принуждения и насилия, причислить их к врагам существующего строя, а значит и народа. Со своими противниками у советской власти со времен гражданской войны разговор был вообще короткий — пуля в затылок или широко распахнутые для них двери тюрем и лагерей. Таким образом, если в целом "ежовщина" представляла небывалое прежде явление, то все ее компоненты уже просматривались в исторической ретроспективе.

Но почему же все-таки массовый террор был развязан именно в 1937 г.? На это был свой комплекс причин, не в последнюю очередь связанных с провозглашением построения социализма в стране. Среди причин экономического характера следует назвать существование постоянных трудностей на производстве и в быту, провалы на различных участках, которых в "социалистическом обществе", казалось бы, не должно быть, необходимость сгладить нарастающие напряженность и раздражение, противоречие между тем, что было обещано, и тем, что было в действительности. Беды и неудачи надо было списать на козни врагов народа, на предателей, изменивших делу социализма. В свете уже сложившихся отношений общества и власти (власть наверху — самая мудрая и справедливая, все беды от плохих исполнителей, крупных и мелких начальников, с которыми человек сталкивается повседневно) подобное представление было легко воспринято неискушенным массовым сознанием. Большинство людей не было способно осмыслить истинные причины трудностей и все существующие неурядицы было склонно списывать на конкретных людей. Эта идея нашла отклик, а ее закреплению в умах способствовали так называемые"открытые процессы", которые состоялись в Москве. Попытка организовать подобные процессы в провинции закончилась провалом. На местах не доставало умения. Как правило, они выливались в местные склоки и разборки, полностью дискретирующие власть.

"Открытые процессы"

Первый "открытый процесс" в Москве состоялся летом 1936 г. и был нацелен на то, чтобы привязать бывших оппозиционеров к числу самых ярых противников советского строя. "Козлами отпущения" были избраны Каменев и Зиновьев, ранее осужденные за "нравственное пособничество" убийству Кирова. Вместе с ними по процессу проходили менее известные коммунисты из рядов бывшей "левой оппозиции" (всего 16 обвиняемых). Путем морального и физического давления в застенках НКВД у них были вырваны признания не только в идейных ошибках и заблуждениях, но и в организации антисоветской деятельности, в заговоре против Сталина и прочих руководителей, в связях с находившимся за границей Троцким. Были названы фамилии и других оппозиционеров, якобы вовлеченных в контрреволюционную деятельность, в том числе бывшие лидеры правых — Бухарин, Рыков, Томский. Всем обвиняемым был вынесен смертный приговор.

Параллельно с организацией процесса велась кампания по усилению "большевистской бдительности", "умению распознавать врагов партии, как бы те ни маскировались". На многочисленных митингах и собраниях принимались резолюции, клеймившие позором изменников и предателей, призывавшие расстрелять их как "бешеных собак". В этой обстановке был заменен руководитель карательного ведомства. Вместо Г. Ягоды, который, по мнению руководства, оказался не способным полностью разоблачить "троцкистско-зиновьевский блок", был назначен Ежов, как человек более подходящий требованиям момента.

В январе 1937 г. состоялся второй "открытый процесс", известный как "процесс Пятакова—Радека". По нему проходило 17 человек, обвиняемых в создании "подпольного троцкистско-зиновьевского центра", якобы ставившего своей целью реставрацию капитализма в СССР, организацию массового саботажа и шпионажа в пользу иностранных государств. Последствия этого процесса, разыгранного уже по сценарию нового наркома, распространились на сферу экономики и охватили различные звенья и этажи управления. Начался настоящий террор против руководителей и специалистов. Ошибки в планировании, брак в работе, несчастные случаи, поломки оборудования и т. д. и т. п. могли быть использованы для обвинения в актах вредительства и саботажа. Образ повсеместного "вредителя и шпиона на производстве", внедряемый в массовое сознание, создавал атмосферу взаимной подозрительности, настраивал людей на разоблачения. С этой точки зрения "ежовщина" носила антибюрократический, популистский характер. Суровые расправы с мнимыми виновниками трудностей приносили частичное удовлетворение, позволяли "выпустить пар". Эта волна репрессий затронула близких друзей и соратников зам. председателя СНК Г.К. Орджоникидзе, который, будучи не в силах противостоять ей, покончил жизнь самоубийством.