Конспект: Разряд. Материал идей. Нулевой утес

Разряд -- самое подходящее определение. Теперь я вижу, что это было именно как электрический разряд. Пульс моих последних дней становится все суше, все чаще, все напряженней -- полюсы все ближе -- сухое потрескивание -- еще миллиметр: взрыв, потом -- тишина.

Во мне теперь очень тихо и пусто -- как в доме, когда все ушли и лежишь один, больной, и так ясно слышишь отчетливое металлическое постукивание мыслей.

Быть может, этот "разряд" излечил меня наконец от моей мучительной "души" -- и я снова стал, как все мы. По крайней мере, сейчас я без всякой боли мысленно вижу О на ступенях Куба, вижу ее в Газовом Колоколе. И если там, в Операционном, она назовет мое имя -- пусть: в последний момент -- я набожно и благодарно лобызну карающую руку Благодетеля. У меня по отношению к Единому Государству есть это право -- понести кару, и этого права я не уступлю. Никто из нас, нумеров, не должен, не смеет отказаться от этого единственного своего -- тем ценнейшего -- права.

...Тихонько, металлически-отчетливо постукивают мысли; неведомый аэро уносит меня в синюю высь моих любимых абстракций. И я вижу, как здесь -- в чистейшем, разреженном воздухе -- с легким треском, как пневматическая шина, -- лопается мое рассуждение "о действенном праве". И я вижу ясно, что это только отрыжка нелепого предрассудка древних -- их идеи о "праве".

Есть идеи глиняные -- и есть идеи, навеки изваянные из золота или драгоценного нашего стекла. И чтобы определить материал идеи, нужно только капнуть на него сильнодействующей кислотой. Одну из таких кислот знали и древние: reductio ad finem. Кажется, это называлось у них так; но они боялись этого яда, они предпочитали видеть хоть какое-нибудь, хоть глиняное, хоть игрушечное небо, чем синее ничто. Мы же -- слава Благодетелю -- взрослые, и игрушки нам не нужны.

Так вот -- если капнуть на идею "права". Даже у древних -- наиболее взрослые знали: источник права -- сила, право -- функция от силы. И вот -- две чашки весов! На одной -- грамм, на другой -- тонна, на одной -- "я", на другой -- "мы", Единое Государство. Не ясно ли: допускать, что у "я" могут быть какие-то "права" по отношению к Государству, и допускать, что грамм может уравновесить тонну, -- это совершенно одно и то же. Отсюда -- распределение: тонне -- права, грамму -- обязанности; и естественный путь от ничтожества к величию: забыть, что ты -- грамм, и почувствовать себя миллионной долей тонны...

Вы, пышнотелые, румяные венеряне, вы, закопченные, как кузнецы, ураниты -- я слышу в своей синей тишине ваш ропот. Но поймите же вы: все великое -- просто; поймите же: незыблемы и вечны только четыре правила арифметики. И великой, незыблемой, вечной -- пребудет только мораль, построенная на четырех правилах. Это -- последняя мудрость, это -- вершина той пирамиды, на которую люди -- красные от пота, брыкаясь и хрипя, карабкались веками. И с этой вершины -- там, на дне, где ничтожными червями еще копошится нечто, уцелевшее в нас от дикости предков, -- с этой вершины одинаковы: и противозаконная мать -- О, и убийца, и тот безумец, дерзнувший бросить стихом в Единое Государство; и одинаков для них суд: довременная смерть. Это -- то самое божественное правосудие, о каком мечтали каменнодомовые люди, освещенные розовыми наивными лучами утра истории: их "Бог" -- хулу на Святую Церковь -- карал так же, как убийство.

Вы, ураниты, -- суровые и черные, как древние испанцы, мудро умевшие сжигать на кострах, -- вы молчите, мне кажется, вы -- со мною. Но я слышу: розовые венеряне -- что-то там о пытках, казнях, о возврате к варварским временам. Дорогие мои: мне жаль вас -- вы не способны философски-математически мыслить.

Человеческая история идет вверх кругами -- как аэро. Круги разные -- золотые, кровавые, но все они одинаково разделены на 360 градусов. И вот от нуля -- вперед: 10, 20, 200, 360 градусов -- опять нуль. Да, мы вернулись к нулю -- да. Но для моего математически мыслящего ума ясно: нуль -- совсем другой, новый. Мы пошли от нуля вправо -- мы вернулись к нулю слева, и потому: вместо плюса нуль -- у нас минус нуль. Понимаете?

Этот Нуль мне видится каким-то молчаливым, громадным, узким, острым, как нож, утесом. В свирепой, косматой темноте, затаив дыхание, мы отчалили от черной ночной стороны Нулевого Утеса. Века -- мы, Колумбы, плыли, плыли, мы обогнули всю землю кругом, и, наконец, ура! Салют -- и все на мачты: перед нами -- другой, дотоле неведомый бок Нулевого Утеса, озаренный полярным сиянием Единого Государства, голубая глыба, искры радуги, солнца -- сотни солнц, миллиарды радуг...

Что из того, что лишь толщиною ножа отделены мы от другой стороны Нулевого Утеса. Нож -- самое прочное, самое бессмертное, самое гениальное из всего, созданного человеком. Нож -- был гильотиной, нож -- универсальный способ разрешить все узлы, и по острию ножа идет путь парадоксов -- единственно достойный бесстрашного ума путь...

Запись 21-я