О ХРУСТАЛЕВЕ-НОСАРЕ И ТРОЦКОМ-БРОНШТЕЙНЕ

Носарь был одной из самых выдающихся фигур «Освободительного Движения» 1905 года. «Хрусталев» была его революционная кличка. Он был родом из Полтавской губернии, по образованию, если не ошибаюсь, инженер. Носарю принадлежит идея и организация «всероссийской политической забастовки». В октябре месяце 1905 года вся жизнь огромной Империи остановилась: стали все фабрики и заводы; железные дороги, почта, телеграф; стали трамваи, электрические станции, подававшие свет, водопровод; закрылись магазины, аптеки, больницы, даже в суд врывались осатаневшие адвокаты, требуя, чтобы и правосудие забастовало! Наконец, прекратили выходить газеты. На всем пространстве «шестой части суши» выходил… один «Киевлянин». И при всем том все это вовсе не обозначало, что действительно вся страна объята «освободительным порывом». Но прекрасно организованное революционное меньшинство подчинило себе большинство из «мирных тружеников», застигнутых врасплох, и провело всеобщую забастовку при помощи психического и физического террора. Как бы там ни было, но эта всероссийская забастовка оказалась настолько сильнодействующим средством, что Петербург сдал; и была октроирована «в сущности, конституция»,[51]что, по мнению графа Витте, призванного к власти, должно было сразу успокоить страну.

На самом же деле манифест 17 октября, который революционеры учли как несомненную свою победу, только подлил масла в огонь. Революция с этой минуты яростно бросилась на штурм «Исторической России». Штурм на сей раз был отбит совместными усилиями войск, еще недостаточно тогда развращенных, и народных низов, возмущенных революционными деяниями. «Низовые» контрреволюционеры при сем случае расправились по-своему с русско-еврейской революционной интеллигенцией.

Однако последующая судьба человека, заварившего эту кашу, то есть организовавшего всероссийскую забастовку, показывает, что его психика значительно отличалась от морали и чувств его товарищей по революции. «Официально» Хрусталев-Носарь был председателем «Совета Рабочих Депутатов», учреждения, которое в мутные октябрьские дни 1905 года являлось революционным правительством, уже сформировавшимся рядом с Императорским правительством. Было время, когда неизвестно было, кто кого арестует, граф Витте — Носаря, или Хрусталев — премьера. Но, наконец, глава Российского правительства решился и арестовал «Совет». Хрусталев-Носарь был предан суду по обвинению в устройстве «вооруженного восстания». Это обвинение грозило смертной казнью.

Однако после объяснений Носаря сам прокурор (случай редкий) взял обратно свое обвинение «в вооруженном восстании» и стал обвинять по другой, более мягкой, статье. Носарь сумел доказать, что он искренне не хотел крови и «вооруженного восстания» не затевал; что он организовал лишь «всероссийскую забастовку», которую рассматривал как мирное средство заставить правительство вступить на путь реформ. Но откуда же все-таки взялось первоначально выдвинутое прокурором обвинение в «вооруженном восстании»? А вот откуда.

Хрусталев был Лениным 1905 года, если не по внутренней психике, то по внешней роли своей. Но кто же был при нем на роли Троцкого? Да он самый: Бронштейн. Да, Троцкий-Бронштейн в 1905 году занимал должность «товарища председателя Совета Рабочих Депутатов» и был, значит, после Хрусталева-Носаря второй персоной в революционной бюрократии. Носарь был арестован раньше, чем другие «советчики». Они еще успели собраться на заседание, и вот на этом заседании председательствовавший Троцкий-Бронштейн провел резолюцию: приступить к вооруженному восстанию. Носарь сумел доказать, что он не только не участвовал в проведении этой резолюции, но всегда боролся против «вооруженного» уклона. А как Носарь относился после этого случая к самому Бронштейну, будет видно из дальнейшего.

Носарь был присужден к ссылке, откуда бежал, как полагается, за границу. Он прожил в эмиграции несколько лет, но когда началась мировая война (точнее в 1916 году), он, как и некоторые другие, захотел принять участие в войне «за Россию». И на этой почве, кстати, «помириться с родиной». В один прекрасный день он приехал, так сказать, «на великодушие правительства». Не знаю, по какой причине правительство не проявило великодушия и вместо того, чтобы отправить его на фронт, как он этого желал, посадило его в тюрьму. Из тюрьмы его освободила февральская революция 1917 года. Ему предлагали стать во главе «движения», но он очень скоро рассмотрел «отвратность» происходящего, совершенно отстранился от «большой политики» и уехал к себе на родину в Переяславский уезд. Но здесь его не оставили в покое. Его сейчас же избрали председателем уездной земской Управы. В этой должности снова блеснули его совершенно незаурядные организаторские таланты. В то время, как керенщина гуляла по лицу матушки-России, у дезорганизовывая все и вся (а в наших краях общерусскому разложению еще деятельно в этом помогала украинская ржа), у Хрусталева-Носаря в его «Переяславской Республике» было благорастворение воздухов и изобилие плодов земных. В Киев доходили фантастические слухи о полном порядке, царящем под управлением сего бывшего забастовщика. Будучи сам чистокровным хохлом, он презирал Украинскую Раду, являвшуюся преддверием открытой измены и немецкого «оккупательства». Он совершенно от украинских властей предержащих эмансипировался. Он правил в Переяславе, «как русский над русскими». Но все невечно под луной революции, в конце концов и Носарь ушел со своего диктаторского поста и переехал в Киев.

Я познакомился с ним летом 1918 года по его инициативе Он был тогда приблизительно наших политических воззрений. Да, глава революции 1905 года говорил о конституционной монархии и был подлинным русским националистом. Все это проснулось в нем, когда он увидел революцию не в мечтах, а поданную аи naturel Он совершенно разочаровался в своих бывших товарищах и с особенным презрением говорил о Троцком-Бронштейне. Он считал его форменным негодяем; утверждал, что в 1905 году, то есть когда он состоял его, Носаря, товарищем по должности председателя Совета Рабочих Депутатов, Бронштейн одновременно служил в департаменте полиции в качестве секретного сотрудника, и что по наущению сего последнего Бронштейн провел резолюцию о «вооруженном восстании», дабы прокуратура могла требовать высшей меры наказания. Затем, по словам Носаря, Троцкий перешел на немецкую службу и во время войны был платным агентом германского генерального штаба. Все это и еще многое другое, чего не помню, Хрусталев-Носарь изложил в брошюре под заглавием «Как Лейба Троцкий-Бронштейн расторговывал Россию».

«Лейба» заплатил своему бывшему соратнику за эту брошюру. Как известно, в начале 1919 года большевики захватили край, изгнав Петлюровскую Директорию А в августе этого же года Деникин временно освободил Малую Россию и от большевиков, и от петлюровцев. Но мы не застали уже в живых Хрусталева-Носаря. Коммунистические палачи долго охотились за ним и наконец поймали и убили. Легенда прибавляет, что заспиртованная голова Носаря была послана в Москву «Лейбе» в знак исполнения его велений.

Это, конечно, легенда. Но жизнь этого незаурядного человека могла бы быть нитью для интересного и правдивого романа, который, видимо, для всех связал бы две эпохи, внутренне неразрывно скованные, то есть «освободительное движение» 1905 года и революцию 1917-го.

Приложение № 7

(к стр 44)

О роли евреев в «освободительном движении»

Мнение, что евреи были «спинным хребтом» «Освободительного Движения», разделялось всей патриотической Россией. Таков же был взгляд Государя. Его Величество в этом случае очень верно учитывал пульс своей страны; мысли монарха не разошлись с чувствами людей, оставшихся Ему верноподданными, несмотря на огорчения Японской войны, и в этом, конечно, зарыт секрет, почему удалось отбить революцию 1905 года.

Мнение Царя по этому поводу очень ярко выступает в письме от 27 октября 1905 года, письме, написанном Государем своей матери Императрице Марии. Вот выдержка:

«В первые дни после манифеста[52]нехорошие элементы сильно подняли головы, но затем наступила сильная реакция, и вся масса преданных людей воспряла.

«Результат случился понятный и обыкновенный у нас: народ возмутился наглостью и дерзостью революционеров и социалистов, а так как 9/ю из них жиды, то вся злость обрушилась на тех — отсюда еврейские погромы. Поразительно, с каким единодушием и сразу это случилось во всех городах России и Сибири. В Англии, конечно, пишут, что эти беспорядки были организованы полицией, как всегда — старая, знакомая басня! Но не одним жидам пришлось плохо, досталось и русским агитаторам: инженерам, адвокатам и всяким другим скверным людям. Случаи в Томске, Симферополе, Твери и Одессе ясно показали, до чего может дойти рассвирепевшая толпа, когда она окружала дома, в которых заперлись революционеры, и поджигала их, убивая всякого, кто выходил…» [53]

Компетентным свидетельством о роли евреев в российской печати той эпохи может служить мнение профессора университета св. Владимира Д. И. Пихно. До своего назначения в Государственный Совет (в 1907 году) Д. И. Пихно был в течение более 25 лет редактором газеты «Киевлянин» и прекрасно знал русскую печать В статье от 17 ноября 1905 года он полно освещает вопрос о печати.

«Положение образованного общества оказалось тоже нелегким Печати оно раньше не придавало серьезного значения, относилось к газетам, как к хронике текущих известии и депеш, «скучных статей» не читало, о том, кто такие редакторы, издатели и безвестные сотрудники, скрывавшиеся за газетными листами, не думало Не думало оно и о том, что во всей западной и южной России не только репортеры, но сплошь и рядом весь состав сотрудников состоял из разных еврейчиков Оно считало их юркими, не всегда опрятны ми в нравственном отношении, но, когда они делали маленькие пакости или переругивались между собой, оно не обращало внимания или даже посмеивалось Этих маленьких людей, сжатых цензурой, хотя и пищавших на эту самую цензуру, оно считало безопасными для себя. Когда эти маленькие люди в рамках цензурных условно стеи часто высказывали самые разрушительные идеи и все более открыто совращали молодежь в евреиско-коммунистическую веру Маркса и превозносили его как величайшего гения и непогрешимого пророка, общество также не обращало никакого внимания, как не обращала на это внимания цензура Несколько лет тому назад начальник Главного Управления по делам печати спросил в частной беседе редактора «Киевлянина» каково, по его мнению, настроение нашей «либеральной» печати и ее влияние на молодежь? Мы отвечали примерно следующее настроение печати цензурно-коммунистическое, а настроение части молодежи нецензурно коммунистическое Маркс царствует и быстро расширяет свое владычество, не встречая почти сопротивления — Считаете ли вы это опасным? — Считаю, потому что марксизм самое безнравственное и самое разрушительное учение, ниспровергающее все основы общества и государства — Но Маркс проповедует не революцию, а эволюцию (постепенное развитие) — Дело в том, что он проповедует по существу отрицание собственности, государства и религии, классовый интерес вместо общей нравственности и долга, классовую ненависть и классовую борьбу, а как все это осуществить — эволюцией или революцией — это уже дело темперамента и обстоятельств От такой эволюции очень легко перейти к революции — Но мне кажется, сказал наш собеседник, что вы все же ошибаетесь или преувеличиваете Мне кажется, что теперь над марксизмом и революционным движением берет перевес философское движение и даже с несколько мистическим настроением, а философы более кротки (наш собеседник был поклонник философии) Кто из нас ошибался, показали последствия На нашей стороне было, правда, то преимущество, что мы непосредственно наблюдали молодежь и ежегодно устраивали состязания о Марксе, даже об одной частице Маркса, в области некоторых чисто экономических вопросов Мы чувствовали, как трудно молодежь разуверить в самых очевидных софизмах этого коммунистического евреиско-гегелианского софиста, как против очевидности она сама придумывает нелепые софизмы в защиту своего оракула и как некоторые с возбужденной страстностью относятся к нам Ведь в нашей аудитории были и г.г. Ратнер, Вакар и многие другие, как был у нас и Балмашев, словом, молодежь разных способностей, склонностей и темпераментов, которые теперь уже не молодежь и стоят в рядах борцов Знали мы и то, что если бы мы перешли в веру К Маркса, то сразу, вероятно, завоевали бы популярность среди этой молодежи Но ведь у профессора есть обязанности, несколько иные, нежели популярность.

Но мы немного уклонились в сторону и возвращаемся к нашей теме Печать революционировалась, а в Западном и Южном крае заполнилась евреями И когда под тяжелыми ударами воины общество все более волновалось, и росло неудовольствие, разочарование, обида или горе в самых различных кругах и партиях, ни в правительстве, ни в образованном обществе не нашлось патриотической энергии, таланта, героизма, если хотите, чтобы на неудачи ответить новым подъемом духа и дружной мобилизацией духовных сил на поддержку армии Общество растерялось, потеряло веру, предалось сначала резкой критике, а затем и галльскому буйству Революционное движение пользовалось положением и энергично напирало, увеличивая дерзость напора с каждым днем, а правительство начало уступать За первой уступкой быстро шли следующие, но напор рос еще быстрее, движение все более переходило в самые крайние ряды Так мы дошли от земских самозваных съездов до сети революционных союзов чиновничества, затем до забастовок бунтов, автономии, обезумевших «митингов», вплоть до общей забастовки с баррикадами и с прекращением железнодорожного движения, наконец, до дней 18–20 октября.

С русским революционным движением разных «формул», и в сущности располагавшим ничтожными силами, связало свою судьбу еврейство в борьбе «за равноправность» и поставило на карту русской революции огромную ставку Оно рвалось и металось со страстной энергией перед великой победой или поражением Не выдержали армяне, гурийцы, не выдержали и поляки.

И когда дело дошло до таких размеров, серьезное русское общество поняло, что в такие моменты печать — сила, но этой силы у него не оказалось, а она оказалась в руках его противников, которые по всей России говорили от его имени и заставляли себя читать, потому что других издании не было, а в один день их не создашь Эта печать подрывала доверие к обществу среди народа, говорила прямо противоположное том что думает серьезное общество, оно приходило в негодование и также часто в ужас, но должно было читать и само терялось в массе лжи, в которой не могло разобраться Киев находился в благоприятном положении, потому что из пяти газет имел «Киевлянин», который, во всяком случае, стоил остальных четырех, но это положение исключительно благоприятное Одесса, Вильно, Екатеринослав, Херсон, Полтава, Ростов, Саратов, Нижний и прочее и прочее, не имеют ни одного издания такого же направления, и даже в Москве старые «Московские Ведомости» своим неумением давно растеряли читателей.

При таком положении русская печать дошла почти до уровня печати дней французского конвента, при полном отказе государственной власти удержать ее Само общество ее обуздает, создаст себе через несколько времени иную печать, но когда это будет!»

(«Киевлянин», 17 ноября 1905 года)

Приложение № 8, А

О СОБЫТИЯХ 1905 ГОДА

^{Передовая «Киевлянина»}

Киев, 19 октября 1905 года.

Вчерашний день в Киеве показал все ужасы междуусобицы. Толпы народа разгромили в разных частях города массу еврейских магазинов; разгромлено, к счастью, немного, частных квартир. Происходили ужасные сцены. Это был стихийный взрыв оскорбленных чувств за поругание народной святыни, обратившийся на евреев.

Кровь несчастных жертв, весь ужас стихийного разгула, пережитого многими тысячами населения, все несчастья и разорение, которое постигло столь многих, а многих лишило жалкого крова и последнего куска хлеба, падает на голову тех безумцев, которые (вызвали взрыв и так кощунственно оскорбили народную святыню. Темен и беден русский народ, не много у него радостей, не много у него света. Но он свято верит в Бога, его земная путеводная звезда — Русский Царь, он глубоко любит свое отечество. Не касайтесь его святынь и уважайте его народное чувство. Не говорите, что русский народ — раб. Это великий и любящий народ. Вы не понимаете его веры, вы не понимаете его любви, как он не понимает вас. Но вы заставили его понять, что значит революционное насилие, вы заставили его понять, что вы предаете поруганию его святейшие верования. И его ненависть против оскорбителей разразилась в погроме евреев, которых он счел вашими соучастниками.

В минуту тяжкой смуты мы не обвиняем и безумцев. Они также заблуждаются, кровавая пелена застилала им очи. Быть может, великая нравственная сила общества, переживающего столь тяжкие дни междуусобицы и народного позора, вместо радости и надежд. может и их образумить и вернуть на мирный путь.

Но несчастные евреи! Чем виноваты эти тысячи семейств, эти тысячи рабочих людей, эти тысячи женщин и детей, которые пережили все ужасы, а часть из них расплатилась разорением. Разве только тем, что они не могли удержать из своей среды тех безумцев, которые делали преступное дело. Если даже их было много в толпе, то ведь все-таки они горсть и среди евреев. На свое горе и несчастье евреи не удержали своих безумцев, не умели их вовремя образумить, но ведь безумцы есть и между нами, русскими, и мы не могли их удержать, следовательно, и мы виноваты.

Мы просим, убеждаем, молим наших сограждан не только успокоиться, но каждому убеждать всех прекратить эту страшную междуусобицу. Евреи наши сограждане, позорно и преступно подвергать насилиям и разграблению столько невинных и глубоко несчастных людей. Мы сыны великого народа, мы христиане, и мы обязаны удержать всеми средствами и силами страсти народные. Насилие при всяких условиях есть насилие, грабеж при всяких условиях есть грабеж.

Приложение № 8, Б

Патриотическая манифестация

К странице 48.

На революционные бесчинства 18 октября, столь возмутившие киевское население, часть его ответила мирной патриотической манифестацией. Она началась возле еврейского училища, откуда небольшая толпа русской молодежи унесла портрет Государя. Скоро образовалась огромная толпа, все возраставшая. Толпа направилась с пением народного гимна к Думе и здесь достигла многих тысяч. Из Думы был вынесен разорванный накануне портрет Государя. Толпа обнажила головы и запела народный гимн. От здания Думы шествие направилось по Софиевской улице к Софиевскому собору, где в это время служил высокопреосвященный Флавиан, Митрополит Киевский и Галицкий. Портреты Государя Императора и царская корона были внесены в собор. Часть участников шествия вошла в собор, до тесноты переполненный молящимися. Остальная часть заняла обширный церковный помост и оглашала воздух пением народного гимна. По окончании молебна громадная толпа, в сопровождении священника, образа и хоругвей, вышла через колокольню на Софиевскую площадь. При колокольном звоне и пении народного гимна шествие вышло из собора. Впереди несли хоругви и национальные флаги, затем следовал священник, хор певчих Москалева и далее несли восемь портретов Государя Императора, царскую корону и поломанное в думском зале зерцало. Шествие это заняло на значительном протяжении Большую Владимирскую улицу. От Софиевского собора шествие направилось к зданию управления Юго-Западных дорог, на Театральной улице. Перед зданием шествие остановилось. Из здания управления был вынесен портрет Государя Императора, который присоединен к шествию. Далее шествие проследовало мимо городского театра к зданию военно-окружного суда, откуда также был вынесен портрет Государя Императора. Когда выносили портреты Государя из здания управления Юго-Западных дорог и Военно-Окружного суда, манифестанты встречали портрет криками «ура» и «да здравствует самодержавие». По всему пути пели «Боже, Царя храни». Далее шествие пошло к Университету. Через парадный ход внесено было в Университет десять царских портретов. Вместе со священником, образом, святым крестом и национальными флагами шествие прошло в торжественный зал и просило внести в него портрет Государя Императора, который здесь стоял раньше. Так как этот портрет находился в одной из далеких зал, запертой на замок, то был вынесен портрет из правления, встреченный национальным гимном. Торжественный зал был полон. В зале был отслужен молебен, после которого стоящая на улице перед Университетом толпа оглашала воздух криками «ура». Из университета шествие прошло в Николаевский сквер, где перед памятником Императору Николаю I устроена была патриотическая манифестация. Из Николаевского сквера шествие направилось на Караваевскую улицу, где перед редакцией «Киевлянина» произошла патриотическая манифестация. Встретивший шествие редактор «Киевлянина» с сотрудниками, служащими и наборщиками, горячо просил сограждан употребить все усилия для умиротворения города, прекращения междуусобицы и восстановления законности и порядка. Другая такая же патриотическая манифестация прошла по Подольской части города.

К прискорбию, при прохождении мирной манифестации по Караваевской улице какими-то безумцами было сделано несколько выстрелов из двух прилегающих домов. Стоявшие на площади три взвода пехоты открыли по окнам домов, из которых были произведены выстрелы, учащенную стрельб. При этом оказалось несколько раненых.

(«Киевлянин» № 290, 1905 год)

Приложение № 8, В

Погром

Вчерашний день, 19 октября, был ужасным днем стихийного разгрома. Появление накануне толпы революционеров с красными флагами, хождение ее по городу с революционными песнями и криками и быстро разнесшееся по городу известие, что толпа изорвала в здании Думы портреты Государей, находившиеся там, все это к концу дня вызвало страшное негодование во всех классах населения и озлобление в массах. Масса населения приписывала все эти возмутительные действия евреям, так как в толпе революционеров действительно было много молодых евреев и евреек. И на евреев обрушилась месть за оскорбление народных чувств революционерами. Уже к вечеру в Лыбедском участке появились возбужденные группы простого народа, которые начали нападать на евреев, оскорбляя их и нанося побои. Когда стемнело, начался погром еврейских лавок, на базарах Троицком и Житием на Подоле Недостаток освещения улиц, погруженных во мрак, не давал возможности остановить разгром еврейских магазинов. На Троицком базаре при появлении патрулей и казаков раздались выстрелы из-за ларей, на которые войска тоже отвечали выстрелами. Благодаря темной ночи выстрелы не повлекли крупных жертв. Вечером полицией найдены три трупа, в том числе убит управляющий колбасным заведением Полака. Кем они убиты и при каких условиях — неизвестно. С утра 19 октября появились толпы в разных частях города и начался стихийный разгром еврейских магазинов в разных частях города.

Около десяти часов вся Большая Васильковская улица, от Караваевской площади до Бессарабки, представляла картину разрушения В этой части улицы сосредоточены почти исключительно разные еврейские магазины. Все эти магазины разбиты, а товары выброшены на улицу и уничтожены, частью разграблены Далее, громадная толпа простого люда заполнила весь Крещатик. Группы в несколько сот человек с каким-то неистовством набрасывались на магазины, принадлежащие евреям, вламывались в них, ломали обстановку, выбрасывали вещи на улицу и тому подобное. Некоторые из громил были вооружены ломами и молотками. Товар выбрасывали на улицу, частью топтали, частью разносили в разные стороны. Многие из толпы с остервенением разбивали дорогие стекла в магазинах, ломали обстановку Покончив с одним магазином, толпа набрасывалась на следующий и т. д. В окнах и дверях магазинов, принадлежащих христианам, владельцы их выставляли образа и портреты. Государя Императора с национальными флагами. Этих помещений не трогали. Около двенадцати часов дня на Крещатике, Думской площади, Прорезной и других улицах мостовая была усеяна разбросанными и развороченными кусками материй, обломками мебели, футлярами от часов и т. п. Разбивались громоздкие вещи, вроде машин, аппаратов и т. п. Часть Крещатика, близ Царской площади, была сплошь покрыта пухом. Толпа, врываясь с ожесточением в магазины, рвала конторские книги, счета, переписку и тому подобное. Войска и полиция, стоявшие на Крещатике и в других местах, где происходили погромы, были бессильны прекратить разгром и грабеж, ввиду того, что улицы были переполнены массой зрителей, не принимавших участия в погроме.

(«Киевлянин» № 290, 1905 год)

Приложение № 8, Г

Из «письма в редакцию»

«Выходит, по словам «Киевских Новостей» и других местных «передовых газет», что «лучшие сыны народа и ликовавшая публика» пострадали совсем невинно. Так ли это было, как пишут киевские «передовые» газеты? Получается отрицательный ответ, и я, как очевидец, могу в кратких чертах описать все, что слышал и видел. Идя 18-го октября по Крещатику, я встретил большую манифестацию с красными флагами, направлявшуюся к Городской Думе. Подойдя к Думе, «лучшие сыны народа» постарались прежде всего сломать царские эмблемы. После этого начался «народный митинг», но первое время он был как-то вял и неинтересен, поджидали главных ораторов. И вот появился в толпе Шлихтер,[54]верхом на лошади, сопровождаемый мальчишками с киевских базаров, в красных лентах, обвитых вокруг фуражек и рук, и с поднятыми красными флажками. В это же время в другой стороне толпы раздались голоса: «Ратнер, Ратнер!», появился другой «знаменитый» оратор. Митинг принял более оживленный характер, и начались речи, безумные речи. Раздавались отчетливые восклицания с городского балкона: «Долой Царя! Долой тиранов! Долой самодержавие!», и много других безумных фраз, которых, я думаю, редакция не напечатает, и поэтому не пишу их. Потом Шлихтер предложил желающим записаться в «народную милицию», пожаловать в Думу. В Думе пошла усиленная запись в «народную милицию» и сбор денег на оружие. Во время этой подписки произошли позорные оскорбления царских портретов, они прокалывались палками, а потом хватали их за эти дырки и рвали на клочки; также была разбита мраморная доска, на которой были написаны благодарственные слова. Их Величеств при посещении. Их Величествами Киева. В это время в городской зал вошел Шлихтер и объявил присутствовавшим, что сейчас будет роздано оружие для борьбы с злейшим врагом, то есть полицией и войском. Я вышел из зала Городской Думы, и что было дальше — известно из Киевских газет. Киевская «прогрессивная» печать возмущена печальной развязкой «народного митинга» и его последствиями, но что посеяли, то и пожали. Требовать же гласного общественного суда должны мы, истинно русские люди, за оскорбление нашего любимого Государя, а не «лучшие сыны народа», пишущие в местных «прогрессивных газетах…»

(«Киевлянин» № 297, 1905 год)

Приложение № 8, Д