Глава 3. Всякому терпению есть предел 4 часть

За эти три месяца, что Малфой не видел Гермиону, он успел сделать довольно много приятного. Например, теперь их с Пэнси помолвка окончательно расторгнута. Он сам приехал к ним в поместье, к немалому удивлению четы Паркинсонов, дабы выяснить причину, из-за которой Люциус в свое время дал нерушимую клятву. Хозяин дома поведал Малфою о неком карточном долге, и этим самым разозлил юношу. Позорный проигрыш в карты — вот то самое, из-за чего Драко пришлось бы похлопотать с этой проблемой, если бы не защита, его незримый купол. "Аваду" пускать в него Паркинсоны, конечно же, не решились бы. Если им и нужен был парень, то только живой. Чего не сделаешь ради единственной дочери? Ответ прост — не станешь связываться с молодым Пожирателем, нарушившим закон. Убедившись, что на Малфоя не действуют элементарные заклятия, они уступили. Точнее, им пришлось.

Теперь слизеринец чувствовал себя полностью свободным. Он жаждал встречи с той, которую отпустил тогда по глупости. Но ждать осталось недолго.

Драко снова взглянул на то, что показывало ему зеркало. Почему-то теперь оно отражало все его пороки. Там были те, кого он когда-то убивал или мучил, там были невинные голубые глаза миссис Брэдшо, там была девушка по имени Джейн и там же была Грейнджер. Он видел ее сломленную, подавленную, искусанную, и всякий раз, когда сердце больно сжималось от этой картины, ее отражение начинало меркнуть, но вскоре появлялось вновь. Да, ждать оставалось недолго. Месяц или чуть больше. Но это ожидание убивало. Он не смог больше проникнуть за ней в Хогвартс — магическая защита школы была выполнена на самом высшем уровне. Так, что даже сам Министр магии не смог бы ее преодолеть и явиться в замок, не известив заранее директора.

***

Довольно долгое время Гермионе удавалось скрывать от друзей правду, но в конце мая это стало практически невозможно. Живот стал заметным, и если бы не просторная школьная мантия, скрывающая его наличие, то все несомненно увидели бы изменившуюся фигуру девушки. Проблема заключалась в том, что конец мая и начало июня выдались на редкость теплыми, и ходить в школьной мантии целый день было довольно жарко. Промучившись так дней пять (больше просто не представлялось возможным, учитывая ее положение), Гермиона все же решилась рассказать, а заодно и показать друзьям причину своих недугов.

Гарри первому предстояло узнать правду. Она не знала, почему именно ему. Ни Джинни, ни Рону, а именно Гарри она всегда могла доверить самое сокровенное. Гермиона на подсознательном уровне чувствовала, что поступает верно.

После уроков Гарри, Рон и Джинни собирались на тренировку по квиддичу. Переодевшись в красно-золотую форму и вооружившись метлами, они уже собирались на поле, когда Гермиона незаметно коснулась руки Гарри и глазами попросила его остаться.

— Ребят, идите, я догоню, — бросил он удаляющимся из раздевалки игрокам команды и внимательно посмотрел на Гермиону. Девушка как-то странно повела плечами.

— Не самое подходящее время и место для такого разговора, Гарри, — робко проговорила она.

— Э-это точно. Ты знаешь, они там ждут... Но если что-то важное, то...

— Гарри, я... — она отвернулась от него. Представила его тяжелый взгляд, после того, как он узнает правду, и отвернулась. — Гарри, я беременна! — выпалила она на выдохе. А чего тянуть? Не могла она ходить вокруг да около. Пусть лучше так. Неожиданно и напрямик. Избавив себя и его от никому не нужных предисловий.

— Что-о?

Как же все-таки хорошо, что она не видела лица Гарри. Прежде чем он еще что-то сказал, Гермиона резко сорвалась с места и побежала в замок, оставив его переваривать услышанное. Она не знала, как Гарри отреагировал, но была почти уверена, что он все понял. Дважды ей повторять не придется.

Гермиона ждала его после тренировки. Ждала долгого, неизбежного разговора, но ошиблась...

Гарри попросил Джинни, чтобы та позвала Гермиону из спальни девочек. И вот уже он видит, как она медленными шажочками спускается к нему, не смея поднять свои глаза, и аккуратно стягивает с себя школьную мантию. Тут Гарри все понял. Он ведь уже успел передумать немыслимое количество версий. Как такое могло произойти с Гермионой, если школа прочно защищена? Этот округлившийся животик, который она скрывала под мантией, теперь многое объяснил.

Гарри медленно подошел к девушке и как-то неопределенно дернул рукой, словно хотел дотронуться до ее живота, но передумал.

— Вот значит как, — только и выдавил он из себя. — Почему же ты раньше молчала?

Гермиона только сейчас осмелилась посмотреть на лучшего друга. Она ничего не ответила, только лишь покачала головой. Странно, что Гарри еще не взорвался вспышкой гнева, намереваясь сию минуту найти Малфоя и показать, как он выглядит изнутри.

На самом деле Гарри был в замешательстве. Он боялся сказать что-нибудь не то, неправильно себя повести, он вообще не знал, как ему реагировать. Гарри был уверен, что его лучшая подруга ни в чем не виновата. Он понимал, как ей тяжело, поэтому и держал эмоции при себе. Он, конечно, мало знал о беременных, но в одном был уверен — им нельзя волноваться.

— Ловко ты это скрывала, — сказал Гарри без осуждения в голосе. — Он... я могу? — парень снова протянул руку, намереваясь дотронуться до ее живота. Он был еще маленький, но уже хорошо виднелся. Гермиона слабо улыбнулась и, взяв руку Гарри, приложила к своему животу. В этот момент он даже забыл, кто отец этого еще не родившегося ребенка. Он словно был только ее и ничей больше.

— Ну надо же... Пятый месяц уже? — Гарри быстро посчитал в уме и утвердительно кивнул.

— Что? — не поняла девушка. Парень убрал руку с ее живота.

— Это ведь произошло... — он не договорил. Внутри все опять закипало яростью. Еще он чувствовал неловкость, которая граничила со стыдом, из-за того, что стыдно сейчас возможно и ей.

Гермиона только сейчас все поняла. Конечно же, Гарри думает, что она на пятом месяце, ведь она ничего не сказала (да и не скажет никогда), что спустя месяц после того памятного Рождества она была в Малфой-мэноре и... предала там саму себя.

— Д-да... пятый.

— Когда ты скажешь Рону?

Гермиона снова накинула на себя просторную школьную мантию, пока в гостиной не появился кто-либо еще.

— Не знаю, Гарри, — покачала она головой. — Я не знаю, что мне делать. Рон ведь... не сможет простить мне этого.

— Что? О чем ты говоришь? Ты же не виновата, и он поймет это.

— Я не об этом, Гарри, — Гермиона аккуратно присела на кресло и опустила голову. — Он сказал, что никогда меня не отпустит.

Гарри понял — речь пошла о Малфое.

— Я боюсь, — прошептала она. — За Рона боюсь... За тебя, за ребенка.

— Я не позволю ему... — начал было Гарри.

— Да послушай же ты! Он ни перед чем не остановится. Это... это как одержимость, понимаешь?

— Мы сможем остановить его, Гермиона, — настаивал Гарри. — Мы сильнее.

— Не знаю, — как-то растерянно произнесла она.

— Я знаю, Гермиона. И ты должна верить мне. Мне и Рону. Мы сможем защитить тебя.

— Нет, Гарри. Я не могу.

— Ты должна рассказать Рону правду, — отчеканил Гарри. — Он имеет право знать.

— Я не уверена, что готова.

— Гермиона, он любит тебя, а ты любишь его.

Молчание.

— Любишь, ведь так?

Она глубоко вздохнула.

— Как тебя и Джинни, — голос ее дрогнул.

— Но...

— Не надо, Гарри. Не говори сейчас ничего, — она отвернулась от него, пряча непрошеные слезы. — Я не понимаю, что со мной не так. Неужели я заслужила?..

В гостиную неожиданно ввалились Симус и Дин. Махнув им, Гарри какое-то время еще находился возле Гермионы, а потом просто развернулся и ушел. Ничего не сказав, не поддержав... Просто оставил ее сидеть на этом кресле одну. Он понимал, что, возможно, сделал ей больно, но не попытался это исправить. То, что произошло сейчас, — Гарри знал наверняка — даст трещину в их общей дружбе.

Гермиона с ничего не выражающим лицом просидела так еще несколько минут, а затем устало поднялась с кресла и зашагала в спальню девочек.

***

То воскресное утро Рон Уизли запомнил на всю жизнь. Они вчетвером как всегда собирались в Хогсмид, но Гермиона решила остаться. С ней остался и Рон. Она все ему рассказала, и сердце его разорвалось в клочья. Он никогда не умел сдерживать эмоции, поэтому Гермионе пришлось стать свидетелем того, как он в порыве отчаяния и гнева чуть было не разнес спальню мальчиков. Он кричал... нет, он просто орал, проклиная Малфоя. Он, так же как и Гарри, клялся убить, уничтожить, разорвать... Ему было больно, когда она сказала, что не любит. Сразу как-то стало безразлично все вокруг, кроме нее.

— Нет, — он подошел, даже подбежал ближе и порывисто обнял девушку. — Нет, нет, нет... Почему ты так говоришь? Гермиона, посмотри... ну... посмотри же на меня. Мы убьем его, и тогда все станет по-прежнему.

Она резко толкнула его в грудь.

— Да ничего уже не будет по-прежнему, Рон! Как же ты не понимаешь? Он убьет вас, а я боюсь...

— Если ты из-за этого порываешь...

— Нет! Рон, нет! — стало труднее говорить из-за подступивших слез. — Я не могу больше притворяться.

— Чт... притворяться? — прошептал он. — Хочешь сказать, ты все это время притворялась?

— Я... нет. Я не то хотела... Я не знаю... прости.

Она осторожно подошла к Рону и попыталась коснуться его плеча, но он резко отстранился.

— Рон...

— Убирайся.

— Что?

— Я сказал, уходи!

Девушка потрясенно смотрела на него, отказываясь верить в происходящее. Почему он с ней так поступает?

— Выходит, ты была права, когда говорила, что... никогда не любила меня.
— Что? Рон, я никогда тебе такого не гово...
— Говорила! — сердце его билось так неистово. — В том медальоне-крестраже, что мы носили по очереди. Перед тем, как я его уничтожил, ты сказала это.
— Но ведь это была не я. Ты знаешь об этом.
— Какая теперь разница, — бросил он вполоборота, — если это правда.
— Рон...
— Уйди.
— Прошу тебя...
— УХОДИ!
Ей было больно. Почему он причиняет ей эту боль? Гермиона медленно зашагала к выходу из спальни, но вдруг резко схватилась за живот и облокотилась о стену. Боль, на сей раз физическая, пронзила девушку. Рон не мог видеть этого, так как стоял к ней спиной. Она тихо приоткрыла дверь и вышла из спальни мальчиков. Только теперь Гермиона смогла часто и громко дышать, не боясь, что он услышит. Почему она не желала, чтобы Рон увидел ее состояние? Не хотела лишний раз обращать на себя внимание. Ему ведь тоже больно, а она справится. Еще как справится.

— Только вот ты помоги мне, — прошептала она, обращаясь к своему животику. Гермиона также медленно направилась в спальню девочек. Боль внизу живота и пояснице сковывала движения, но все же отступала. Через некоторое время она ушла совсем. Жаль, что боль душевная не может также бесследно исчезнуть.

***

— Генри ничего не должен знать, — проговорила Гермиона, глядя на Гарри. — Я напишу ему, что на некоторое время мне пришлось уехать, а сама пока...

— А сама отправишься на Гриммо, 12.

— Гарри, мы это уже обсуждали.

— Ты думаешь, я позволю тебе скитаться, где попало...

— Она не может находиться в замкнутом пространстве всю беременность. — К ним неожиданно подбежала Джинни и, наклонившись к Гермионе, помогла ей встать с травы. — Поднимайся. В твоем положении лучше не сидеть на земле.

— Я не хочу быть обузой для вас.

— Ты никогда не станешь для нас обузой.

— И все-таки я настаиваю на Гриммо, 12, — продолжил Гарри. — Это пока единственное место, где он не сможет до тебя добраться.

— Но ей нужен воздух, в конце концов! — негодовала Джинни. — Знаешь, — обратилась она к Гермионе, — я могу поговорить с мамой и папой... Я уверена, что они не будут против того, чтобы ты жила с нами в "Норе".

— Нет! — поспешно отозвалась Гермиона. — Я... Там Рон и... Мы не разговаривали уже целую неделю, он даже экзамены сдавал самостоятельно. Не думаю, что он захочет видеть меня.

— Постой, — Джинни вскинула руку, как бы останавливая речь девушки. — Коттедж "Ракушка"!

Гермиона непонимающе захлопала глазами.

— Но... Навряд ли Билл и Флер будут рады такому неожиданному сюрпризу.

— Билл и Флер сейчас во Франции, у Делакуров. Точно. Как я могла забыть? Они обещали вернуться где-то в середине августа. Пока это самый оптимальный вариант для тебя, Гермиона.

— Да, но что будет, когда они вернутся?

— Потом что-нибудь придумаем, — отмахнулась Джинни.

Гарри, доселе сидевший на траве, подпирая спиной дерево, поднялся и робко коснулся плеча Гермионы.

— Все нормально? — заботливо поинтересовался он.

— Нормально, — нахмурившись, ответила та. И зачем он спросил? Эта их чрезмерная опека иногда раздражала. Особенно они всполошились, когда Рон перестал с ней общаться. Конечно, она понимала, что они беспокоятся, но порой Гарри и Джинни становились слишком надоедливыми. Интересно, она стала такой раздражительной из-за беременности или это так выпускные экзамены на нее влияют? Они вместе направились в замок на ужин. Ее последний ужин в Хогвартсе. Все. Завтра Гермиона соберет свои вещи и навсегда покинет стены старого, родного замка. На выпускной идти она отказалась. Все-таки не в том положении находится.

Ночью она ворочалась с одного бока на другой, а сон все не приходил. В спальне девочек Гермиона была совсем одна — все ушли на праздник. Спустя какое-то время к ней наведалась Джинни, чтобы проверить все ли в порядке. Она тихонько проникла в комнату и, убедившись, что с ее лучшей подругой все нормально, снова ушла на бал. Гермиона притворилась спящей, а когда дверь за Джинни закрылась, тяжело поднялась с кровати и подошла к окну. Некоторые студенты неспешно прогуливались возле замка, держась за руки. Неподалеку от них, на скамейке, сидели какие-то девочки — не разобрать, кто именно, — и, обнимаясь, плакали, по всей видимости, не желая расставаться друг с другом.

Было так тоскливо наблюдать за всеми ними. В голову лезли страшные мысли, будто она, Гермиона, уже не принадлежит этому ясному, чистому миру, в котором жила раньше. Руками и ногами она повязана с другим — жестоким, не знающим пощады, доброты и тепла — миром, в котором правил Драко Малфой — ее кошмар, ее самое большое наваждение. И, кажется, что ничего уже не поможет ей выбраться из этой затягивающей на самое дно трясины. Никто не спасет ее от его цепкой хватки. Никто не спасет ребенка.

***

Окраина Тинворта. Коттедж "Ракушка".

"... там же были найдены мертвыми три девочки, которые являлись студентками школы чародейства и волшебства Хогвартс, — вещал голос по радио. — Лиза Турпин, Мэнди Броклехарст и Орла Свирк. Статус крови: маглорожденные. Департамент обеспечения магического правопорядка объявил розыск на некогда покинувших Хогвартс учеников. По некоторым сведениям они имеют прямое отношение к этому преступлению..."

Дальше Гермиона уже не слушала. Она вышла в сад и, глубоко вдохнув, наполнила легкие свежим морским воздухом. Приятный, ласковый ветер разметал волосы девушки и поиграл с точеными деревянными колокольчиками, висевшими на заборе, отчего те принялись мелодично позвякивать.

Гермиона медленно подошла к могилке домовика Добби и неуклюже опустилась рядом. Она прекрасно помнила, как чуть больше года назад Гарри собственноручно, без использования магии, раскопал эту могилку для несчастного эльфа. Сколько же всего произошло за это время. Она думала, что самое страшное позади, что с победой над Волан-де-Мортом наступило долгожданное спокойствие, но все пошло совсем не так, как хотелось бы. Все покатилось вниз по наклонной с того самого момента, как она приняла решение взяться за должность Старосты школы и делить общую гостиную с этим слизеринцем. С этим Пожирателем. Или же нет? Все покатилось вниз еще раньше?

Гермиона приложила руку к своему животику. Ребенок пока не начал толкаться, но иногда она чувствовала какое-то шевеление у себя внутри. Это было так странно, так необычно... Она всем сердцем полюбила это крохотное существо, хоть и прекрасно осознавала, чья частица сейчас в ней. Это не имело никакого логического объяснения. Настоящий парадокс. Но всякий раз, когда она думала о ребенке, она думала и о Нем. Не могла не думать. Выходит, он постоянно был в ее мыслях. В памяти всплывали его страшные слова:

"Я собираюсь сломать все, что тебе дорого, поганая грязнокровка!"

Гермиона не помнила, когда точно Малфой говорил ей это. Возможно, на четвертом или на пятом курсе... Становилось еще страшней. Не за себя, разумеется, за ребенка. Как-то раз посреди ночи она пробудилась в холодном поту от кошмара, с четким осознанием того, что Малфой все равно найдет ее, где бы она ни пряталась. С того момента Гермиона начала ждать. Она смирилась с мыслью, что никто, даже Гарри, не сможет помешать слизеринцу. Оставалось только надеяться на то, что в момент их встречи рука не дрогнет, и она сможет произнести смертоносное заклятие. Если ребенку будет угрожать опасность, она СМОЖЕТ, не взирая ни на что!

***

Какая же все-таки прекрасная вещь — эльфийская магия! Они, конечно, не смогли отыскать конкретное местонахождение грязнокровки, но зато кое-что разузнали о названии, подслушивая разговор Джинни и Молли Уизли. Что-то связанное с Тинвортом и ракушкой. Трансгрессировать неведомо куда Малфой, конечно же, не стал бы, а вот каминная сеть в данном случае послужила как нельзя кстати. Это было так легко — найти ее.

И вот он уже стоит посреди небольшого милого домика, расположенного на берегу моря. Брезгливо оглядевшись вокруг, Малфой понял, что находится сейчас на кухне. На самом деле этот коттедж окружали защитные чары, но он без труда смог их преодолеть.

Все окна были настежь открыты и вели в сад. Там он и увидел ее. Она сидела на коленях спиной к нему и что-то собирала с грядки в корзинку. Такая беззащитная, но в тоже время беспощадная и жестокая, словно сделана изо льда. Серые холодные глаза пронизывали ее, но Гермиона не могла их видеть. С трудом заставив себя оторвать от нее взгляд, Малфой начал осматривать помещение. Первое, что привлекло его внимание — какой-то листок, лежавший на столе. На нем было что-то написано, и почерк этот был неуверенный, словно у его обладателя подрагивала рука, когда он писал. Слизеринец подошел ближе и прочитал:

"Милый Рон..."

Дальше было что-то зачеркнуто с таким остервенением, что даже бумага не выдержала и порвалась под натиском острого пера. Но ему хватило и этих двух слов. Под маской безразличия закипела ярость. Вот, значит, как? Конечно, он знал, что они были вместе, но в каком-то уголке разума на подсознательном уровне чувствовал, что она не принадлежит этому недоноску... Никогда не принадлежала. Выходит, она действительно любит его? Как же он ненавидел сейчас этого ублюдка.

Он все равно заберет то, зачем пришел. Словно сама смерть, он отнимет ее у близких, любящих людей, заставляя тех страдать и мучиться, как мучился он. Воображение уже успело нарисовать яркие, красочные картины того, как Гермиона с радостной улыбкой на лице встречает Уизли, кидаясь ему на шею. Целует его... Изнутри Малфоя сжигала ревность, заставляя кровь буквально кипеть в жилах. Им овладело желание что-нибудь сломать, перевернуть вверх дном эту лачугу... Но тут на пороге возникла Гермиона. Слизеринец поднял на нее свои глаза. Около двух минут ничего не происходило. Сначала он попал в плен ее наполнившихся болью и отчаянием карих глаз, а потом... Земля словно ушла из-под ног. Взгляд Драко приковал ее неестественно округлившийся живот. Разум помутился, загоняя здравый смысл в его самые отдаленные глубины. Отчего-то к нему пришла уверенность, что это именно нищий ублюдок запустил в нее свои корни.

Руки Гермионы медленно разжались, и она уронила на пол корзинку, в которую что-то собирала из сада. Она сглотнула, едва подавив подкатившийся к горлу комок.

— Понесла от Уизли? — скривившись, слизеринец вскинул брови.

Сколько же презрения и яда в его голосе... В глазах Малфоя плескалась ярость, но внешне он пока старался сдерживаться. Пока.

Вдруг Гермиона почувствовала боль. Низ живота неприятно потянуло, а перед глазами все поплыло. Кухню словно залило мраком. В следующее мгновение — как показалось Гермионе, прошло лишь мгновение — она открыла глаза и увидела перед собой бледное лицо Драко. Оно было так близко, что девушка могла вдыхать его судорожное дыхание. Теперь в его глазах читался испуг.

Гермиона дернулась от него, как от прокаженного. Он думает, что ребенок Рона? Вот этого она никак не могла предположить. И что ему сказать? Правду? Ото лжи все равно проку не будет. Малфой взбесится еще сильнее, так что...

— Он твой, — зло бросила Гермиона и попыталась встать. Она почувствовала, как его пальцы крепче сжали ее плечи, когда он помогал ей подняться. — Ребенок... твой.

Малфой резко отпрянул от девушки. Сказать, что он опешил, значит не сказать ничего. Ну конечно же! Как можно было быть таким болваном? Вся ярость мгновенно отхлынула, сменившись приятным довольством, растекающимся в жилах, как морфин, который вкололи для достижения мнимой эйфории. Драко оторопело смотрел на Гермиону, пока та в страхе, не чувствуя пола под ногами, пятилась от него к противоположной стене.

— Ты нас не тронешь, — прошептала она. — Я не позволю...

Он не поверил своим глазам — сейчас она боится его даже больше, чем раньше. Точнее, она боится за ребенка. За ЕГО ребенка. ЕГО частичку. Малфой сделал шаг, намереваясь подойти ближе, но Гермиона так на него посмотрела... Ее измученный болью взгляд заставил его остановиться.

— Я убью тебя, если ты причинишь ему вред, — голос ее дрожал, она схватилась за живот. — Клянусь... Я смогу это сделать.

Странно, но сейчас она напомнила ему Эванс, когда та защищала своего младенца. Вот только он не Темный Лорд, и убивать ребенка, тем более собственного, не собирался.

Как бы сильно она ненавидела отца этого ребенка, само дитя она любила и готова была защищать любой ценой. Но почему она думает, что он хочет навредить собственному ребенку?

"Я собираюсь сломать все, что тебе дорого, поганая грязнокровка!" — вспомнил он свои собственные слова.

Гермиона вжалась в стену, когда он резко подошел к ней, и опешила, когда он упал на колени, уткнувшись головой в ее живот.

— Прости... — завыл он, словно раненый зверь. — Прости меня!

— Малфой... — выдохнула она.

— ПРОСТИ МЕНЯ! — он судорожно хватался за ткань ее рубашки, за ее поясницу, ближе притягивая к себе с таким трепетом, словно Гермиона была святой.

Ветер за окнами, казалось, стал сильнее завывать, а небо затянуло тучами. Сильный удар грома словно привел в себя Малфоя. Он быстро поднялся с колен и принялся что-то тихо бормотать себе под нос. Какие-то заклинания, которые Гермиона никогда не слышала.

— Собирай свои вещи, экипаж прибудет с минуты на минуту. Трансгрессировать я тебе не позволю, а оставаться здесь небезопасно, — быстро заговорил слизеринец.

— Ехать черт знает куда с тобой — вот, что действительно небезопасно!

Малфой приподнял бровь и обернулся, глядя через плечо.

— Ну почему же, черт знает куда? Мы отправимся в мое поместье, — он старательно сдерживал раздражение в голосе. — Или ты думала, что я подброшу тебя к Уизли? — язвительно спросил он. Драко все еще бесился из-за того неоконченного письма, что он увидел.

Такая резкая перемена заставила Гермиону содрогнуться. Минуту назад он стоял перед ней на коленях, а сейчас... Его лицо было непроницаемым, но в глазах горел яростный огонь.

Четверть часа спустя девушка сидела в черной карете, обитой внутри зеленым бархатом, и с тюлевыми занавесками на окнах. В какой-то степени она чувствовала облегчение, ведь Малфой не был заинтересован в убийстве собственного ребенка, но внутри все равно зияла пустота, смешанная со страхом — она едет в темницу под названием "Малфой-мэнор", и не ясно, увидит ли когда-нибудь снова своих друзей и близких. Может, чтобы обезопасить их ей стоит смириться?

***

— Зачем вам понадобилось убивать несчастных девочек?! Что они вам сделали?! Что вы вообще творите?! — Гермиона вдруг принялась ходить взад-вперед по гостиной, размахивая руками. Малфой с интересом смотрел на нее. Казалось, его забавлял вид сердитой, беременной Гермионы.

— Я не имею никакого отношения к этому убийству, — пожал он плечами. — Это сделали Макнейр, Нотт и Забини.

— Ты врешь, я уверена, что и ты был там!

— Вот еще, руки марать об чужих грязнокровок. Эта Свирк принадлежала Макнейру, Турпин — Нотту, ну а Забини досталась Броклехарст.

— До... досталась?

— Еще в школе мы решили на вас поохотиться, — в глазах слизеринца вспыхнули искорки. — Ты — достояние Хогвартса и одна из национальных героев, конечно же, досталась главарю, — ухмыльнулся он.

— И кто главарь? — тихо спросила Гермиона, хотя ответ уже знала.

— Я.

— И что же? Ты убьешь меня?

Вмиг лицо слизеринца посерьезнело, и девушка поежилась под пристальным взглядом.

— Нет, — он подошел к ней почти вплотную. Гермиона судорожно выдохнула. Она смотрела куда угодно, только не на него. — Тебе нельзя волноваться, — произнес он, прикоснувшись к ее щеке. Затем, заправив за ухо выбившуюся из ее хвостика челку, заботливо поцеловал в лоб. — Запомни, я убью любого, кто посмеет причинить тебе вред. Я так решил. Свою грязнокровку я оставляю себе. Навсегда.

***

Гермиона проснулась рано, когда солнце едва-едва поднялось над затуманенным горизонтом. Она повернула голову и, не обнаружив рядом Малфоя, облегченно вздохнула. Заснула вчера она тоже одна, но сквозь сон услышала, как глубокой ночью скрипнула дверь комнаты, а затем почувствовала, как прогнулась сзади кровать. Кто-то заботливо поцеловал ее в щеку и приобнял за талию, положив руку на ее округлый живот. Благо, Он пока не касался ее. По всей видимости, Малфой проснулся еще раньше и уже куда-то ушел.

Неуклюже поднявшись с огромной, просторной кровати, куда с легкостью поместилось бы еще человек шесть, Гермиона направилась в ванную комнату. Каждый день эльфы-домовики оставляли ей новую одежду. Это были преимущественно платья или свободные рубашки с высокой талией из дорогих, качественных, натуральных тканей. Сначала Гермиона напрочь отказывалась носить эти новые вещи. Просто так, из вредности. Но, когда Малфой сообщил ей, что собственноручно снимет с нее старую трещащую синтетику и переоденет, она все-таки согласилась носить то, что он предлагал.

Все, чем она здесь занималась, находясь в одиночестве, — читала, гуляла в парке и изредка блуждала по Малфой-мэнору. Казалось, она даже потеряла счет времени. Не задумывалась над тем, какое сегодня число, сколько часов прошло, пока она читала или гуляла... Время словно замерло. Гарри, Джинни... Рон. Конечно, они уже знали, что Малфой забрал ее, но Гермиона надеялась на то, чтобы они ничего не предпринимали. Так будет лучше для всех. Если бы только она могла отправить им весточку... Но что бы она написала? Что с ней все хорошо? Наверное... Но так ли это на самом деле? Странно, но ответить на этот вопрос она не могла. Одно только знала точно — здесь ей не было страшно. Почему? На этот вопрос она тоже не могла дать ответ. Гермиона словно находилась в каком-то куполе. Когда она только прибыла в поместье, думала, что увянет здесь, но это чувство вскоре странным образом покинуло ее. Может, это беременность придает ей силы? Зная, что внутри нее живет маленький комочек счастья, она просто не могла отчаяться до конца. Беременность... бренность... бремя? Нет. Каждый день Гермиона смотрела в зеркало на свой живот, пытаясь подметить не увеличился ли он. Старалась как бы прислушиваться к новым ощущениям.

Больше всего в Малфой-мэноре Гермиону прельщал парк, расположенный за тисовой изгородью. Там она старалась проводить почти все свое время. Сидеть на свежей траве с какой-нибудь занимательной книжкой и нежиться в лучах июльского солнца. В один из таких дней она впервые почувствовала долгожданные толчки маленьких ручек и ножек. Сердце замерло, а потом учащенно забилось. Беременность — как волшебная страна. Гермиона не чувствовала себя одинокой, потому что знала — в ней жизнь. Что-то внутри нее поменялось. Она начала глупо радоваться всему, что ее окружало. Это был ветер, приятный и ласкающий, цветы, солнце... Но продолжалось это только в отсутствие Малфоя. Стоило слизеринцу оказаться рядом, она тут же замыкалась в себе. Улыбка сползала с лица, глаза тускнели...

— Когда любовь не безумие — это не любовь. Педро Кальдерон де ла Барка, — прочитала Гермиона вслух. Она полулежала-полусидела на большой кровати в комнате и перебирала магловские книги, которые принадлежали Грейс. После похорон она прихватила с собой несколько, как память о ней. Ее самые любимые.

Эти строки были написаны на форзаце книги от руки самой Грейс. Ее почерк... На глаза навернулись слезы. Девушка смахнула их тыльной стороной ладони и, поднявшись с кровати, спрятала книги в свой чемодан. За окном уже была глубокая ночь, но спать почему-то не хотелось. Она знала, что вскоре должен был прийти Малфой, поэтому все же решила лечь и в нужный момент притвориться спящей, дабы избежать общения с ним. Так она и поступила, но... Малфой в этот день явился не совсем трезвым. Не заботясь о том, что Гермиона могла спать, он вломился в комнату так, что дверь со стуком ударилась о стену. Гермиона невольно вздрогнула. Она повернулась посмотреть, в чем дело, и тем самым выдала себя.

— О, ты не спишь, — Малфой подошел к кровати с ее стороны и, стянув свой сюртук, кинул его на пол.

— Ты разбудил меня, — соврала Гермиона. — Нельзя ли потише... — она не успела договорить — слизеринец прильнул к ее животу и, медленно потянув вверх ткань ее ночной сорочки, прижался к нему ухом. Могла ли она раньше представить себе, что когда-нибудь Драко Малфой будет вот так прижиматься к ее животу и вслушиваться... Вслушиваться в еле ощутимые движения ребенка. ЕГО ребенка. В голове не укладывалось. Творилось что-то немыслимое и совершенно неконтролируемое. Гермиона закрыла глаза и глубоко вздохнула, пытаясь усмирить бешеный стук сердца. Кровать прогнулась по бокам от ее плеч, но она не открыла глаза, боясь встретиться с его взглядом. Дыхание Малфоя обжигало губы. Она вдыхала его, чувствуя запах спиртного. Миг, и его губы накрыли ее. Легкое прикосновение быстро перерастало в требовательный поцелуй. Гермиона попыталась оттянуть вниз свою сорочку, но Драко перехватил ее руку и вернул в прежнее положение. Она не отвечала ему, и это его злило. Малфой оторвался от ее губ, но не отстранился. Гермиона все же открыла глаза. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Его белесая челка щекотала ее лоб. Затем он вновь резко наклонился к ней и впился в ее рот более свирепым поцелуем, всецело наслаждаясь ее вкусом.