Путешествие из Москвы во Владивосток

Перевели в камеру №310. Это знакомая мне пятиместка, но сидели мы там вчетвером: я, Глеб, Абакар и Володя. Володя — контрабандист, подельник китайца Юнфэя, глава российской фирмы, которая эти шмотки возила. Совсем не бомж, коттедж на Рублевке, на территории Москвы. Нормально стоит, с деньгами все замечательно. Веселый мужик, хотя срок ему корячится неплохой, но много уже перенес. Этап во Владивосток. Опера не могли его законными методами расколоть, зарядили его на очную ставку с какими-то пограничниками, на следственные действия во Владивосток. И он поехал. Этапом ты не можешь пересечься с адвокатом, тебя не могут навещать родственники, ты не можешь написать жалобу, потому что на этапе ты, видимо, ни в чем не нуждаешься. И никакую правовую помощь тебе никто не оказывает. Тебя можно избить, - никто тебя не увидит, никто никогда не даст пройти медицинское освидетельствование. Туда ехал месяц. И почти месяц его пытали в разных камерах на пересылках, током били, пакет на голову одевали! Причем делали это зэки! Козлы-гады. Он доехал до Владивостока, там провели какие-то бесполезные следственные действия и назад его самолетом в Москву вернули. Он приехал с этого этапа ошеломленный совершенно. Тем не менее, он сохранил бодрость духа, - ходил, смеялся, прикалывался. Причем коттедж у него тоже в Крылатском, то есть мы с ним с одного района, хотя, естественно, никогда не пересекались и пересечься не могли бы. Я хоть и жил на Рублевке, но у меня там квартира в обычном 17-этажном доме, и никто бы меня в охраняемый поселок просто не пустил. А тут пожалуйста – вот она социальная сеть ФСИНа.

Эксперименты в боксе суда.

На суды стали возить меня раз в неделю. Частенько суд просто переносился. Я приезжал, а адвоката моего нет. Все, суд переносится на следующую неделю. Происходило это потому, что мой адвокат, Александр Васильев, участвовал в деле «Рыно-Скачевского», а их судили четыре дня в неделю с присяжными заседателями. Суд надо мной мог происходить только по пятницам, а судья делал вид, что этого не замечала и назначала заседания на любой день недели, который ей в голову придет. Раз нет адвоката, так и нет. В принципе, всем по фигу, потому что в зале появлялся только я и адвокат моего подельника. В такие дни мне не очень нравилось. С утра выходишь, сидишь в отдельной камере, потом едешь в автозаке часа три, пока до суда доберешься, потом сидишь в боксике, ждешь когда тебя отведут на суд, заранее зная, что суда не будет, слушаешь, что заседание назначено через неделю, и сидишь опять до вечера, ждешь автозака. Естественно, в боксике делать мне было нечего. Сажали меня всегда одного, чтобы я ни с кем не мог пересечься, поговорить. Специзоляция, спецтюрьма. Не положено.

Но я и тут ставил эксперименты. Во-первых, в судные дни я всегда голодал. Чтобы, сидя в автозаке, не искать бутылочку, куда поссать, я с утра не пил воды, не ел каши, ничего - чтобы был пустой желудок. Такая мини-голодовка. Плюс я еще худел целенаправленно, поэтому железно раз в неделю устраивал себе разгрузочные дни и не ел ничего и по приезду в камеру. В этом боксике я тренировался, пресс качал, растяжку делал, ногами махал. Там длинный такой боксик - метров шесть в длину и полтора в ширину, все время накиданы бумажки какие-то и на стене мелом нацарапано: «Сорите, братцы!» Думаю, интересно. Взял у приставов веник, совок, пакет попросил, все в боксике убрал, надпись оставил. Приезжаю через неделю. Опять то же самое: накиданы пакеты, коробки от сухих пайков, бутылки, бумажки, газеты — намусорено. Думаю: «Проведем эксперимент дальше». Все убрал, подмел. Стер надпись и написал: «Не сорить!» Прямо по-ментовски, с восклицательным знаком и подписью «Администрация». Приезжаю через неделю, нагажено вдвое больше! Так, интересно. Опять все убрал, написал: «Не сарите, братцы. Самим же сдесь седеть!». Как будто свои же зэки написали, - кривыми буквами, с грамматическими ошибками. Приезжаю через неделю - все чисто. Офигеть! Все-таки социальная психология реально работает. Людей же можно просчитывать с точностью до миллиметра. Когда писал «Не сорить!» - был уверен что

насрут, думал даже кучу навалят под этой надписью, я лично так бы может и сделал.

Артур Рыно.

Как-то еду я в автозаке, смотрю, около какого-то суда менты заносят сложенный велосипед. Думаю: «Идиоты, велосипедиста какого-то взяли что ли?! Подвезти решили, денег срубить?!» Присмотрелся - это инвалидная коляска. Затаскивают человека, а он есть только по пояс, дальше все обрублено, не то, что ног нет - даже жопы. Затащили его. Я понимаю, что его в суд везут.

- Что за статья?

- Да, вот, 162-ая, разбой.

Как он мог кого-то ограбить?! Он весит тридцать килограмм и не может ходить. Повезли судить.

Едем, вроде весело, суд к концу подходит. Тут пересадка в районе Мосгора, и вылезают ребята, называют фамилии:

- Рыно.

Ну-ка, фамилия знакомая! Смотрю, лазит к выходу мимо меня Артур, я успел только по спине его хлопнуть:

- Держись!

Еще один бритый за ним лез, кто-то из его подельников. В автозаке не видно ничего, там темнота, курят. Пожал ему руку:

- Давай, удачи!

Кто, чего — не знаю. Знаю, что с Артуром пересекся, значит суда сегодня не будет. У них слушания идут, а адвокат мой в их деле задействован. Мне, видимо, опять придется просто так прокатиться. Приехал в суд. Как обычно в боксике позанимался.

Вытер жопу приговором.

Думаю, надо бы в сортир сходить. Но в сортир чтоб сходить, надо чем-то и зад вытереть. А с собой у меня была папка с документами, я всегда ее с собой возил, - там приговор, касатки еще с первого дела по Билингве. Потому что приходил на заседание, смотрел, кто находится в зале, и, пока перерыв, бывало что и час, писал малявы. Или из изолятора с собой привозил. Я под видом кассационной жалобы или ходатайства оформлял маляву. Она так грамотно, ровно написана, красиво. В качестве обычной скрученной малявы ее провести было невозможно, отшмонали бы. А так - бумаги какие-то официальные. В изоляторе их особо не просматривали, потом я приезжал в суд, отдавал адвокату горку бумажек: «Типа, посмотри документы, изучи». Прямо через приставов передавал, он забирал их, вытаскивал этот листик с малявой, потому что он знал, что там будет такая вещь и, якобы изучив материалы, отдавал их мне тоже через приставов. Схема у нас была отлажена.

Думаю, надо сходить в сортир. Достал папку, вытащил из нее первый попавшийся лист, помял его, пошел в сортир. Мне открыли боксик, вывели. А сортир в Хамовническом суде такой: параша стоит, то есть надо садиться на корточки, и по краям от нее высокие горы бумажек, испачканных говном, потому что бросать их в парашу нельзя, она засоряется, а убирать ментам лень, потому что это туалет для зеков, кому оно надо? Я смотрю на бумажку: «Приговор именем Российской Федерации...» и зад ей вытер. То есть это первый подвернулся мне под руку. «Ну, и самое ему тут место». Бумажку бросил, она так живописно еще упала, если ты сидишь на параше, то смотришь на «Приговор…» вытертый о жопу. Приехал я через неделю, через две, - все так же приговор лежит, никуда он не двинулся, никто там ничего не убирает. Я думаю, если затянуть за бабки в гости ко мне девушку, как в Басманном суде, попросить её, чтобы принесла мне телефон, позвонил бы и спрятал его под эти бумажки. Через неделю приехал, достал, позвонил, опять спрятал. Так тут звонить всегда можно будет. Но, к сожалению, мероприятие это не случилось. Никого ко мне не пустили, сказали, что за мной установлен особый надзор, никого не пускать. Даже сумму обсуждать не стали.

- Видишь, у тебя зато отдельный боксик, чистый.

- Ну, да чистый, конечно.

Короче, отказались ко мне кого-либо проводить.