ЧАСТЬ3. МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯСОВРЕМЕННОГО ИСТОРИКА

Исторический факт

С давних пор не утихают дебаты относительно того, является ли история наукой вообще, и точной наукой - в частности. В наше время ответ на первую часть вопроса для образованных людей представляется однозначно положительным. Для сведущего человека очевидным является то обстоятельство, что уже начиная с XIX в. историческая область знания трансформировалась в отдельную науку с конкретным предметом изучения и со своими методологическими атрибутами. Ставить под сомнение этот факт сегодня нелогично и просто глупо. Вопрос же о том, является ли история наукой, предполагает неоднозначный ответ. Следует, очевидно, признать, что широком смысле историческая наука может быть условно отнесена к категории точных наук. Основанием для подобного утверждения является то, что историческое научное познание основано на фактах прошлой исторической реальности. Однако специфика истории как науки в том, что, в отличие от естественных наук, имеющих дело с конкретными фактами, воспроизводимых экспериментальным способом, факты, с которыми имеет дело историк, относятся к уже несуществующей исторической действительности и представлены преимущественно в виде материальных реликтов прошлого. Факты истории без преувеличения следует считать основой, своего рода строительным субстратом, механизмом доказательности той или иной теории, для воссоздания и реконструкции того или иного исторического события. Следовательно, чем больше известно о фактах, относящихся к историческому событию (и насколько достоверны эти факты), тем с большей долей объективности и адекватности историк способен описать и интерпретировать историческое событие, дав ему историческую оценку.

Но являются ли понятия «факт истории» и «исторический факт» тождественными понятиями? Для того чтобы ответить на этот вопрос и внести должное уточнение, необходимо, прежде всего, начать с рассмотрения основных общепринятых определений термина «факт», а затем проследить, как меняется отношение к смысловому содержанию этих двух понятий, начиная с момента появления исторического знания как такового.

Дефиниция слова «факт» в его общепринятом смысле в «Словаре русского языка» С.И. Ожегова следующая «Действительное, вполне реальное событие, явление; то, что действительно произошло». Другое, более узкое, научное значение слову «факт» в словарях иностранных слов определено как «твердо установленное основание, на котором строится теория; то, что не требует объяснения, даваемого наукой; обозначает всегда нечто единичное». Сам же термин «факт» происходит от латинского слова factum (сделанное).

С момента возникновения исторического знания в Древнем Мире и вплоть до конца XVIII века историки усматривали свое основное предназначение в преимущественном сборе фактов истории и их хронологической упорядоченности. Проблема выявления органичной сути факта истории, а тем более его анализа и интерпретации вообще не ставилась, как правило, древними и средневековыми историками. Это и понятно. Ведь до XIX века история традиционно воспринималась как преимущественно специфическая разновидность литературного жанра и даже искусства. Поэтому историки того периода предпочитали заниматься лишь нарративным (описательным) творчеством, выстраивая факты истории в последовательно-хронологическую цепочку и подвергая хронологическую канву фактов определенной литературной обработке. Следует при этом учесть и то, что для таких историков категория «факт истории» являлась чем-то априорным (лат. Apriori – независимый от опыта, предшествующий ему) и независимым от познающего субъекта, а, следовательно, не нуждающимся в анализе и интерпретации. Факты истории ошибочно отождествляли тогда с конкретными историческими событиями и, соответственно, рассматривали их в полном отрыве от субъекта, изучающего их, и его психологии. Таким образом, устанавливалась полная аналогия между фактом истории и исторической действительностью, к которой этот факт относится. Факт истории был возведен в статус «святая святых», фетиша, и категорически не подлежал аналитической проверке и, тем более, критике. Поэтому такое отношение к фактам истории предопределяло необходимость для историков оставаться лишь хроникерами и летописцами, не выходившими за предметные границы литературы.

Отношение к фактам истории начинает меняться с середины XIX века. Это было связано с появлением системы общественных наук и более или менее четким их размежеванием. Спецификой указанного процесса на тот момент было то, что довольно долго (до конца XIX в.) общий тон в развитии сообщества общественных наук и их методологии задавала социология. Начиная с ее основоположника Огюста Конта, исторической науке, являвшейся тогда еще лишь «бедной родственницей» в пространстве общественных наук, социология навязывала свои позитивные и эмпирические установки относительно фактов. По существу, социологи навязчиво требовали от историков практиковать методы и приемы естествознания. Как известно, позитивисты видели прогресс науки вообще в непрекращающемся процессе расширения эмпирической базы за счет накопления новых и строго выявленных и квалифицированных фактов. Эмпиризм, таким образом, провозглашался методологической основой науки, а это требовало от историков лишь немногого, а именно – сконцентрировать свое творчество на основном (и, пожалуй, единственном) направлении: выявить лишь строгие (твердо установленные) факты истории и, без всякой их интерпретации и теоретизирования подводить их, в общем-то, к простому и четкому логическому выводу. Такой подход к делу, по мнению социологов, был гарантией объективности в освещении истории. Б.Г. Могильницкий отмечает в этой связи, что в XIX в. «господствовали позитивистские представления об исторических фактах как «твердых кирпичиках», в готовом виде находящихся в источниках и извлекаемых оттуда историками, строящими на них свои теории и концепции, что являлось выражением убеждения в безусловной способности исторической науки давать объективное знание о своем предмете…»

Историки с интересом и с наивной доверчивостью отнеслись к навязчивым сентенциям социологов относительно работы с фактами истории, ибо, согласившись с мыслью о подчиненном положении исторической науки в отношении социологии (что, конечно, вовсе не делало им чести), они без колебаний уверовали в основополагающую цель историографии – признать факты истории основой научно-исторического творчества и, соответственно, сосредоточить свое основное внимание на кропотливой методической работе с выявлением из исторических источников и фактов и тщательным их анализом и критикой. Однако, как и раньше, историки XIX века рассматривали факты вне всякой взаимосвязи от существа – исследователя, а также независимо от других фактов истории. Следствием такой пертурбации в отношении работы с фактами стали новые комплексные методики критического анализа, прежде всего т.н. лингвистический метод. Теперь историческое исследование стало походить на нескончаемую череду фактов истории, которые теперь почти исключительно рассматривались независимо друг от друга, что противоречило, к примеру, диалектическому подходу, основанному на принципе историзма. Таким образом, назидание социологов было усвоено историками второй половины XIX века в ограниченном диапазоне: рекомендации сторонников О. Конта о необходимости установления причинно-следственной обусловленности между различными фактами и выявлением закономерностей не нашли должного отклика у европейских историков.

Современный специалист в области философии Г.И. Рузавин этот характерный момент поясняет так: «Историки неохотно реагировали на призыв родоначальника позитивизма О. Конта заняться открытием исторических законов и по-прежнему продолжали заниматься изучением фактов. Более того, они отвергали какое-либо значение гипотез и теорий для осмысления и оценки фактов. Однако такой подход к исследованию фактов ничем не отличался от позитивистского взгляда на них, ибо он не учитывал принципиального отличия исторических фактов от фактов естественнонаучных».

Господство позитивизма над методологией и традициями западноевропейской историографии стало резко ослабевать в конце XIX века. Новые модные философские концепции того времени объективно разоблачали ограниченность позитивистского отношения к фактам, с одной стороны; с другой же – нацеливали историков на более комплексный подход, основанный на необходимости глубокого осмысления и, главное, интерпретации фактов истории. Новоявленными защитниками истинных историков и реформаторами исторической методологии стали неокантианцы, выступавшие как против спекулятивного немецкого идеализма (метафизики), так и против некоторых методологических установок позитивистов, в частности, их ограниченного понимания фактов истории. В. Виндельбанд и некоторые другие неокантианцы справедливо указывали на разницу между фактами истории и фактами естествознания, ибо если последние могут исследоваться и воспроизводиться эмпирическим путем, то факты исторического процесса, т.е. прошлого, историки не в состоянии их непосредственно наблюдать и ощущать. Следовательно, рассуждали неокантианцы, историкам необходимо разрабатывать новую методологию по работе с фактами.

Неокантианцы справедливо указывали и на то важное обстоятельство, что, коли историки теперь призваны не только подвергнуть факт истории скрупулезному анализу, но и дать собственную интерпретацию и критику, то в этом случае историк volens nolens осуществляет процесс осмысления, что называется, «через себя», через субъективную призму собственного мировоззрения. Следовательно, субъект и объект исследования утрачивают взаимную независимость друг от друга, а это означает, что при такой методике работы с фактом суждения последователя так или иначе субъективны и, соответственно, произвольны. Этот важный момент поздние неокантианцы, к сожалению, чрезмерно гипертрофировали, что в итоге послужило основанием для утверждения об отрицании какой-либо достоверности фактов истории и его исключительной субъективной сути. «Утвердилось представление о субъективной природе исторических фактов, – отмечает Б.Г. Могильницкий, – являющихся якобы продуктом творчества самого историка, создающего свои факты в соответствии с общими запросами современности».

В начале ХХ века методологические традиции неокантианства развил дореволюционный академик А.С. Лаппо-Данилевский. В своей известной монографии «Методология истории» (1910 г.) автор трактовал исторический факт как воздействие данной индивидуальности на общественную среду.

Принципиально иное отношение к фактам истории было у марксистов. У советских историков исходным пунктом в подходе к отношению к факту были ленинские высказывания относительно материалистически-диалектического понимания истории и необходимости рассмотрения фактов в их взаимосвязи и их причинно-следственной взаимообусловленности. Советские специалисты любили в этом отношении цитировать раннего В.И. Ленина: «Необходимо брать не отдельные факты, а всю совокупность относящихся к рассматриваемому вопросу фактов, без единого исключения, ибо иначе возникает подозрение, и вполне законное подозрение, в том, что факты выбраны или подобраны произвольно, что вместо объективной связи и взаимозависимости исторических явлений в их целом преподносится «субъективная» стряпня…»

В соответствии с марксистско-ленинской философией, объективная реальность существует независимо от познающего ее субъекта – исследователя, а человеческое сознание способно объективно отражать эту реальность. Таким образом, марксисты-историки однозначно признавали объективную природу фактов истории, которую марксизм (самонадеянно претендовавший на знание истинных законов истории), был способен будто бы объективно объяснять. По убеждению советского академика Е.М. Жукова, «материалистическое понимание истории исходит из того, что «факт» как объект исследования существует вне сознания историка и от него не зависит». В этом отношении марксизм и позитивизм были, в общем-то, единодушны: и тот и другой признавали объективную историческую реальность, т.е. независимость объекта от субъекта, хотя, конечно, марксистское понимание объективности мира и фактов (как его фрагментов) характеризуется большей научной глубизной. Б.Г.Могильницкий с законным правом мог утверждать, что «отношение между историком и его фактами в действительности является гораздо сложнее, чем это представлялось позитивистами». С высоты нашего времени нельзя не признать правоту этого справедливого сравнения в пользу марксизма.

В советской общенаучной методологии логично утвердилось два понятия объективного и научного факта. Под объективным фактом обычно принято было понимать какое-либо событие, явление или фрагмент исторической реальности, которые составляли объект человеческой деятельности или познания. Под научным же фактом в общенаучном смысле вообще подразумевалось отражение объективного факта в человеческом сознании при помощи языка и соответствующей методологической терминологии. Конкретно в историографии советскими специалистами четко выделялись две разновидности факта, которые, правда, по-разному именовались, хотя при этом суть этих двух понятий не менялась. Принято считать, что наиболее удачную дифференцированную трактовку исторического факта обосновал известный советский методолог М.А. Барг. В своей работе «Категории и методы исторической науки» М.А. Барг термин «исторический факт» расчленил на два понятия. «Фактом истории», по мнению ученого, следует признать всю объективную реальность, не зависимую от познающего субъекта, историка. Исторический факт после его соответствующей интерпретации историком-краеведом превращается в «научно-исторический факт», который является уже не фиксацией того или иного исторического события, а его переработанным отражением в сознании субъекта. «Научно-исторический факт» вторичен, ибо является результатом научного осмысления того или иного познающего субъекта. При этом М.А. Барг уточняет, что «определяющее свойство научно-исторического факта заключено в его познавательной незавершенности, в содержательной изменчивости, кумулятивности, способности к бесконечному обогащению и развитию вместе с расширением методической перспективы и прогрессом исторической науки».

Дихотомическое понимание феномена факта истории характерно и для современной историографии и ее методологии. По-прежнему традиционно методологи из категории «факт» выделяют два понятия, придавая им новое терминологическое обозначение, хотя, конечно, суть такой дифференциации остается прежней. В коллективной работе екатеринбургских специалистов «Многоконцептуальная история России» выделяются две категории исторических фактов: «простые» и «сложные». Если «простые» исторические факты сводятся к историческим событиям и являются общепризнанными истинами, то «сложные» исторические факты предполагают интерпретацию и оценку «простых» фактов. В указанной работе сказано, что к «к числу сложных исторических фактов можно отнести такие, которые описывают процессы и исторические структуры (войны, революции, крепостничество, абсолютизм)».

Современные специалисты-методологи стремятся избавиться от крайностей вышеперечисленных подходов и найти оптимальный вариант решения проблемы о должном соотношении объективного и субъективного в верном понимании исторического факта. В частности, подвергается определенной ревизии традиционное убеждение советских теоретиков и их современных последователей о безусловной способности марксистски-ориентированной историографии объективно трактовать исторический процесс. Нынешние историки в своей массе признают безусловное наличие субъективного момента в научно-историческом осмыслении минувшей реальности, хотя признается также и то, что современная историческая наука со своей модернизированной и усложненной методологией все же способна обеспечить относительно объективное и верное понимание и объяснение истории и ее загадок.

Исторический источник

Главная предметная особенность исторической науки в том, что историк изучает события и процессы, канувшие в Лету и унесенные Рекой Времени в уже несуществующую реальность. Следовательно, историк, в отличие от представителей точных наук, не в состоянии непосредственно наблюдать и описывать изученный объект. Поэтому единственным источником, содержащим какую-либо информацию об объекте изучения, является тот или иной памятник минувшей исторической реальности (или исторический предмет (реликт) истории и культуры прошлого). Осуществление научного исторического исследования невозможно без использования исторических памятников или исторических источников. Нет исторических источников – нет и исторической науки, такова аксиома в традиционной историографии.

Исследование приемов выявления исторических источников, их критики, выделения их видов, систематизации и классификации их есть предмет изучения специальной науки – источниковедения. Среди советских специалистов одно из удачных определений понятия «исторический источник» принадлежит Леонарду Дербову: «…под историческим источником в современной науке понимаются все остатки прошлого, в которых отложились исторические свидетельства, отражающие реальные явления общественной жизни и закономерности развития человеческого общества. По сути дела, это самые разнообразные продукты и следы деятельности людей: предметы материальной культуры, памятники письменности, идеологии, нравов, обычаев, языка и т.д.»

Долгое время источниковедение традиционно относили к вспомогательным историческим дисциплинам. В словаре С.И. Ожегова так и сказано, что источниковедение – «вспомогательная наука о методах изучения и использования исторических источников». Однако это не совсем так. Принимая во внимание специфический предмет и задачи изучения источниковедения, следует признать, что эта область исторического знания резонно относится к научно-исторической методологии. Ведь собственно в своей методологической лаборатории профессиональный историк регулярно применяет арсенал приемов и принципов источниковедения, осуществляет текущую творческую работу, направленную на достижение поставленной цели по реконструкции того или иного исторического события и его критической оценке. Современные специалисты начинают осознавать этот важный момент. Примером может служить концептуальная позиция авторов (И.Н. Данилевский, В.В. Кабанов, О.М. Медушевская, М.Ф. Румянцева) одного из современных и весьма удачных учебных пособий по источниковедению: «Источниковедение складывалось как особая дисциплина прежде всего в рамках методологии исторического исследования, поскольку именно историческая наука систематически использует для познания исторические источники». По мнению этих специалистов, источниковедение – это особый метод познания реального мира.

Поскольку предмет источниковедение предполагает работу с самыми разными историческими источниками, то эта область исторической науки прибегает к достижениям так называемых вспомогательных исторических дисциплин, которые, в свою очередь, нацелены на узко определенную работу с отдельными методами исторических источников:

– палеография (греч. palaios – древний, grapho – пишу) – изучает видоизмененность букв по разным историческим эпохам и странам, а также занимается изучением рукописей, в основном их внешней стороны (способы написания и формы букв);

– сфрагистика (греч. sphragis – печать) – изучает печати;

– дипломатика (греч. diploma – лист, документ) – изучает исторические документы, акты, грамоты, определяет их происхождение, даты, подлинность и степень достоверности;

– эпиграфика (греч. epigraphe – надпись) – изучает древние неписьменные надписи;

– нумизматика (лат. numisma – монета) – изучает монеты и медали как памятники истории и культуры;

– метрология (греч. metron – мера + logos – понятие, умение) – описывает и изучает различные системы мер и весов, а также способы определения их образцов.

Исторические источники как таковые имеют весьма и весьма неоднородную природу. Поэтому в источниковедении давно практикуется их разновариантное деление на самые основные типы. Первый, самый многочисленный тип представляют письменные исторические источники, которые, в свою очередь, подразделяются на следующие основные виды:

1) законодательные источники, включающие памятники древнерусского права, светского права и прочие законодательные памятники;

2) актовый материал;

3) делопроизводственные текущие документы;

4) статистические документы, а также документы экономического и географического порядка;

5) документы личного происхождения (мемуары, дневники, переписка);

6) периодическая печать;

7) публицистика и литературные памятники.

Ко второму типу следует относить материальные (вещественные) памятники. К материальным реликтам, к примеру, относятся архитектурные ансамбли, остатки жилищных комплексов, другие предметы ремесленного производства, произведения искусства, машинная и боевая техника и проч. Весьма многие материальные по-прежнему сокрыты под земным покровом. Их извлечением занимается археология – наука, изучающая, главным образом путем раскопок, материальные памятники древней и средневековой истории. Роль археологических изысканий первостепенна в тех случаях, когда производится историческая реконструкция древних эпох и народов, не имевших письменности. Поэтому специфика работы археолога заключена в том, что он часто прибегает к применению достижений вспомогательных исторических дисциплин, естествознания и даже точных наук.

Третий тип исторических источников представляют этнографические памятники, содержащие те или иные сведения о различных народах, их названиях, ареалах расселения, специфике их культурной жизни, а также об особенностях их религиозных верований, обрядов и обычаев.

Среди разнообразия этнографических источников особую ценность имеют древнейшие письменные документы – папирусы, клинописи, летописи, хроники: в этих источниках содержится комплексный и разнохарактерный этнографический материал. Также ценную группу этнографических памятников составляют изобразительные памятники – рисунки, орнаменты, скульптура и проч. Например, народные орнаменты отражают сюжеты и эпизоды древней мифологии, а также специфику религиозных верований и символов языческих культов. Изучением материальной и духовной культуры занимается отдельная наука – этнография, специфическая область исторического знания. При изучении той или иной стороны жизни народа этнография широко привлекает данные других наук, чьи предметы изучения соприкасаются с ее предметом: фольклор, традиционная история, археология, география, психология, религиоведение. Особенно тесное предметное взаимодействие существует между этнографией и археологией. Это и понятно, ведь у этих наук сходные источники, находящиеся в коллективном пользовании. В известном советском учебнике «Этнография» под редакцией Ю.В. Бромлея и Г.Е. Маркова сказано: «Органична связь этнографии с археологией. При изучении многих тем (история хозяйства, жилища и др.) очень сложно провести границу между источниками этих наук, т.к. этнографические материалы позволяют лучше понять археологические и, наоборот, без археологических данных невозможно изучать этническую историю».

Четвертый тип источников представлен фольклором (англ. Folk-Lore) – устным народным творчеством различных цивилизаций и эпох. К фольклорным источникам относятся: легенды (лат. legenda – то, что должно быть прочитанным) – народное предание о жизни какого-либо лица или о каком-либо событии; эпос (греч. epos – слово, рассказ, песня) – героические сказания, былины; предания – переходящий из поколения в поколение рассказ о былом; сказки – народно-поэтическое повествовательное произведение о вымышленных лицах и событиях с участием волшебных, фантастических сил, и проч. Фольклорные источники, как и данные археологии, приобретают ценность при реконструкции древнейших исторических эпох.

В советское время немало действительно заслуженных мэтров историографии придавали должное внимание фольклорным источникам. Известно, что такой признанный авторитет по истории Древней Руси, как академик Б.А. Рыбаков, упорно придерживался мысли о том, что древнерусские былины – суть разновидность устных источников, в которых нашли свое отражение события далекой древнерусской старины. В 70–80-е годы ХХ века в связи с пробуждением интереса к фольклору в отечественной исторической науке стала употребляться новая терминология – «устная история» как специфическая разновидность исторического фольклорного источника. Е.М. Жуков дает следующее определение термину «устная история»: «Под этим понимается использование устных свидетельств участников тех или иных событий, которые не зафиксированы в документальных материалах. Однако данные устной истории, как правило, трансформируются в разновидность документальных источников, поскольку для фиксации устных свидетельств или интервью непосредственных участников изучаемых событий широко применяется стенографирование или звукозаписывающая техника». При этом Е.М. Жуков резонно отмечает, что «устная история» имеет особое значение для народов, не имеющих своей письменности, «бесписьменных народов».

То, что древние предания и легенды отражают в себе реальные исторические события, уходящие корнями в доисторические эоны, является очевидным фактом для некоторых духовных вождей ХХ века. Примером может служит творчество и историография Николая Рериха, провозвестника Новой космической эры, Нового Золотого века. В работе «Семь великих тайн космоса» создатель «Агни-йоги» пишет: «Да, легенды не отвлеченность, но сама реальность… Неверно думать, что легенда принадлежит призрачной древности. Непредубежденный ум отличит легенду, творимую во все дни Вселенной. Каждое народное достижение, каждый вождь, каждое открытие, каждое бедствие, каждый подвиг облекаются в крылатую легенду. Поэтому не будем презирать легенды истины, но посмотрим зорко и позаботимся о словах действительности».

О необходимости более внимательного, вдумчивого и доверительного создания отношения к легендам и другим разновидностям фольклорных источников ратуют современные представители теоретической истории. Недоброжелатель официальной историографии А.А. Вотяков (с гордостью признающий себя дилетантом) в своей «Теоретической истории» утверждает: «Свой фундамент Теоретическая История должна строить в основном на легендах…»

Многим ортодоксально ориентированным историкам по-прежнему трудно рассмотреть в историческом фольклоре оттиск невымышленной исторической реальности. Причиной такого положения дел является, во-первых приверженность догмам научного материализма, во-вторых – упорная верность официальной (скалигеровской) модели исторической хронологии. современные историки, отдающие свое предпочтение «удлиненной» модели хронологии и признающие факт существования доисторических цивилизаций, а также роль «космического» фактора во всемирной истории, напротив, осознают огромную источниковую ценность фольклора и учатся за тенетой аллегории и мифологической завуалированности увидеть то, что действительно когда-то происходило. Примером нового подхода к фольклорным источникам для таких историков, несомненно, может служить результативная исследовательская деятельность Захарии Ситчина и некоторых других оригинально мыслящих «новых» историков.

Еще один, пятый тип исторических источников представлен данными лингвистики – наукой о языкознании. Особую роль для историка в воссоздании картины древней истории имеет также топонимика, раздел языкознания, изучающий собственные географические названия в их совокупности.

С начала ХХ века в связи с быстрым развитием индустриальных технологий возникла еще один специфический тип исторических источников – фото и кинохроника, запечатлевшие новейшую историю в динамичной ретроспективе. К этому же типу источников примыкают и такие своеобразные источники, как фондодокументы.

Довольно долго в отечественной исторической науке процедуру критики исторического источника принято было делить на внешнюю и внутреннюю. Внешняя критика представляла собой начальный этап критического анализа источника, предполагающий собственно элементарную его расшифровку, установление его происхождения, а также его принадлежность к конкретной исторической эпохе и той или иной цивилизации. Внешняя критика также предполагает выявленные атрибуции (авторства составителя или составителей) источника и установление его подлинности и, конечно, дату его создания. В том случае, если исторический источник не содержит датировки своего происхождения, профессиональный историк прибегает к использованию косвенных данных, т.е. палеографических формальных признаков и прочих приемов.

Грамотное осуществление внешней критики требует от историка владения основами методик вспомогательных исторических дисциплин (хронологии, палеографии, текстологии и т.д.). Правильное завершение внешней критики документального источника позволяет установить, насколько оправданно и ценно привлечение его к исследовательскому процессу, насколько сообразен источник поставленным задачам исследования.

Внутренняя критика представляет собой следующий и завершающий этап критического анализа источника. На этом этапе критика источника основывается на герменевтике (греч. hermeneto), теории и искусству истолкования исторических (и вообще литературных) текстов. Познающему субъекту важно предельно возможно выявить степень достоверности и научно значимой ценности к информативному содержанию источника, его фактологии. На этом же этапе работы выявляется и социальная направленность и ориентация атрибуции документа.

В наше время практика деления критики на внешнюю и внутреннюю уже не имеет былого распространения. Еще в конце советской эпохи многими отечественными историками такая методика работы с источниками стала представляться неоправданной и сверхформализованной процедурой. Принято стало считать, что если задачи внутренней и внешней критики тесно и логически переплетены, то и их расчленение на два вида на самом деле затруднительно, да и не нужно. В этой связи Е.М. Жуков справедливо заметил: «Практически трудно и вряд ли целесообразно разделять критику источника на внешнюю и внутреннюю даже в смысле последовательности исследовательских операций. Расшифровка источника и определение его направленности – теснейшим образом связанные задачи, решение которых, как правило, происходит одновременно». Поэтому в современной науке в качестве этапов исследовательской работы выделяют источниковедческий анализ и синтез.