Немецкая Библия Мартина Лютера 3 часть

¹ Dolet E. «La manière de bien traduire d'une langue en aultre» Lyon, 1540 //
Cary E. Les Grands traducteurs français. Genève, 1963.

² Копанев П.И. Указ. соч. С. 140.

³ Кари Э. О переводе и переводчиках во Франции // Мастерство перевода.
М., 1966. С. 449.

⁴ См.: Cary E. Les Grands traducteurs français. P. 6; Horguelin P.A. Op. cit. P. 44.

⁵ Dolet E. Op. cit. P. 2.

⁶ Horgeulin P.A. Op. cit. P. 50.

¹ Эткинд E. Великие французские переводчики (новая книга Э. Кари) // Мастерство перевода. М., 1965. С. 467.

Доле был сожжен в Париже на площади Мобер 3 августа 1546 г., в день своего тридцатисемилетия. В переводе диалогов Платона (диалог «Антиох») Доле сделал одно, на первый взгляд несущественное добавление: rien du tout, т.е. совсем, вовсе, кото­рое, видимо, казалось ему уместным и придавало всему высказы­ванию завершенность и гармонию: «Pourquoi elle (la mort) ne peut rien sur toy, car tu n'es encore prest à décéder; et quand tu seras décédé, elle n'y pourra rien aussi, attendu que tu ne seras plus rien du tout» — «Почему смерть не властна над тобой? Потому что ты еще не го­тов к кончине, а когда ты умрешь, она также будет бессильна, учитывая, что тебя больше не будет совсем». Безобидное добавле­ние, сделанное Доле, на самом деле искажало смысл высказыва­ния, ведь оно утверждало абсолютный конец, превращение в «ничто» и таким образом ставило под сомнение положение о бес­смертии души. Ни в греческом оригинале, ни в латинском пере­воде такого добавления не было. Инквизиция сочла это достаточ­ным основанием, чтобы обвинить Доле в ереси и расправиться с ним. Но переводческая ошибка послужила лишь поводом для расправы: Доле и до этого преследовался церковью и властями за поступки и высказывания, не имевшие ничего общего с перевод­ческой деятельностью.

Как пишет Э. Кари, «от памятника, который ему воздвигли, не осталось после войны ничего, кроме пустого постамента, будто для того, чтобы проиллюстрировать слова, приведшие его на кос­тер. Но глубокий смысл высказывания подтвердился с блеском: с памятником или без него, Этьен Доле получил бессмертие»¹.

Несмотря на обширную литературу, так или иначе освещаю­щую основные положения трактата Доле, вряд ли можно с уве­ренностью утверждать, что его переводческая концепция пол­ностью понята современными теоретиками перевода. Более того, в работах, написанных на русском языке, эти положения зачас­тую приводятся неточно, а иногда и в искаженном виде, что, разу­меется, влечет за собой ошибки в трактовке основных идей автора.

Прежде всего хотелось бы подвергнуть сомнению распростра­ненное мнение² о том, что трактат Доле о переводе является гла­вой из его книги «Французский оратор». На самом деле Доле только собирался опубликовать большую работу, посвященную французскому языку, под названием «Французский оратор», в ко­торую, по его замыслу, действительно должна была войти глава о принципах перевода. Это произведение должно было включить в себя трактаты на следующие темы: грамматика, орфография, ак-

¹ Сагу Е. Les Grands... P. 5 (перевод мой. — H.Г.).

¹ См.: указ. соч. Будагова, Копанева, Гоциридзе и Хухуни.

центуация, пунктуация, произношение, происхождение некото-рьх выражений, способы хорошо переводить, ораторское искус­ство, поэтическое искусство¹.

Иначе говоря, им был задуман обширный труд по теории французского языка — от орфографии и фонетики до стилистики и поэтики. Но замысел остался нереализованным. В 1540 г. Доле решает опубликовать то, что было уже написано, — трактаты о переводе, о пунктуации и об акцентуации. Эти этюды вышли под общим названием: «La manière de bien traduire d'une langue en aultre: davantage, de la punctuation de la Langue Françoyse. Plus. Des accents d'ycelle» — «О способе правильно переводить с одного языка на другой, затем о пунктуации французского языка, а также о его ударениях». Книга имела успех и выдержала еще три издания: со­ответственно в 1541, 1542 и 1543 гг.² Что касается «Французского оратора», то при жизни Доле он так и не был опубликован. Уже в 1549г., т.е. через три года после гибели Доле, Дю Белле в тракта­те «Защита и прославление французского языка» сетовал, что никто так и не взялся опубликовать «Французского оратора», и выражал надежду на то, что «(может быть!) какой-нибудь изда­тель, благоговеющий перед памятью автора и перед Францией, скоро выпустит, быстро и без ошибок, в свет»³ сочинение Доле.

О том, что к моменту опубликования трактата о переводе «Французский оратор» оставался проектом, реализованным лишь отчасти, свидетельствует и тот факт, что, упоминая эту работу в трактате, Доле использует формы как настоящего, так и будущего времени: «En mon Orateur Françoys je traicteray ce poinct plus ample­ment» — «В моем Французском ораторе я освещу это положение более полно»; «D'yceulx nombres oratoires je parle plus copieusement en mon Orateur» — «Об этих размерах я говорю более подробно в моем Ораторе». Во всяком случае уже из этих предложений вид­но, что «Французский оратор» рассматривается автором отдельно от трактата о переводе. Таким образом, трактат Доле вполне мож­но считать самостоятельным произведением, а не главой из более крупного сочинения.

К сожалению, авторы работ, так или иначе анализировавших концепцию Доле, не всегда опирались на первоисточник — текст его трактата. Возможно, текст этого сочинения был труднодосту­пен исследователям. Но уже в 1950 г. вышла книга Б. Вейнберга о французском Возрождении⁴, где приводился текст сочинения

¹ См.: Ballard M. Op. cit. P. 110.

² Ibidem.

³ Дю Белле Ж. Защита и прославление французского языка // Эстетика Ре­
нессанса. Т. 2. М., 1981. С. 252.

⁴ Weinberg В. Critical Prefaces of the French Renaissance. Evanston, 1950.
P- 81-83.

Доле на французском языке XVI в. Именно на это издание ссы­лался P.A. Будагов, анализируя основные положения трактата французского гуманиста в книге «Литературные языки и языко­вые стили» (в главе «Художественный перевод и литературные языки»). Этот текст воспроизводит одно из изданий сочинения Доле: в нем даются ссылки на первое издание 1540 г. Кроме того, орфография и графика некоторых букв представлены уже в осовре­мененном виде. Но в целом, если судить по факсимильной копии первого издания, приведенный в книге Б. Вейнберга текст вполне соответствует оригиналу.

В 1963 г. в Швейцарии вышла уже упоминавшаяся книга Э. Кари «Великие французские переводчики»¹. В ней была поме­щена факсимильная копия текста трактата Доле по первому изда­нию 1540 г. В 1965 г. Эткинд опубликовал рецензию на эту книгу в сборнике «Мастерство перевода» за 1964 г.². В 1967 г. эта работа Кари упоминалась также Будаговым в книге «Литературные языки и языковые стили»³. Иначе говоря, антология текстов трактатов «старых французских мастеров перевода», составленная Кари, также не осталась без внимания наших филологов.

Критический анализ основных положений трактата Доле, сделанный Будаговым, стал основным источником сведений об этом сочинении эпохи Возрождения для авторов некоторых более поздних работ по истории перевода. Копанев, рассказывая о Доле в своей интересной и насыщенной информацией книге по исто­рии перевода, ссылается на целый ряд источников. Он упоминает книгу американского исследователя Ю. Найды «Towards a Science of Translation», указанную работу Будагова, рецензию Эткинда на книгу Кари, на статью самого Кари «О переводе и переводчиках во Франции», опубликованную на русском языке в том же сбор­нике «Мастерство перевода» за 1964 г.⁴ Однако основные положе­ния трактата Доле представлены Копаневым в виде свободных перифраз именно той версии, какую мы находим в работе Будаго­ва. Грузинские исследователи Гоциридзе и Хухуни уже в 90-е годы воспроизводят основные положения трактата Доле также по ра­боте Будагова.

Рассмотрим основные положения переводческой концепции Доле по тексту подлинника и сравним их с различными версиями его интерпретаторов.

Первое правилосводится, на первый взгляд, к тому, что пере­водчик должен прекрасно понимать смысл и содержание перево-

¹ Cary E. Les Grands...

² Эткинд Е.Г. Указ. соч.

³ Будагов P.A. Указ. соч. С. 248.

⁴ Кари Э. О переводе и переводчиках во Франции // Мастерство перевода.
М., 1965. С. 429-455.

84

димого (que le traducteur entende parfaitement le sens et la matière de l'auteur qu'il traduit). В современных французских вариантах это правило сформулировано практически так же, как и в древнем тексте; изменена пунктуация в соответствии с нормами совре­менного французского языка. Кроме того, в версии Ван Офа пе­ред словом matière (le sens, & matière) появляется определенный артикль, которого нет у Доле. Нет артикля и в интерпретации, предложенной Кари.

Если взглянуть на эти различия исходя из норм современно­го французского языка, то окажется, что версия Кари существен­но отличается от версии Ван Офа. В наше время артикль обычно повторяется перед вторым и следующими членами конструкции с сочинительной связью между составными частями, если они представлены как самостоятельные члены серии, обладающие опре­деленной независимостью друг от друга. Опущение артикля перед вторым и следующими членами подобной конструкции возмож­но, если второй элемент словосочетания разъясняет первый либо если последовательность имен понимается как нечто целое, части которого неразрывно связаны между собой. Как же следует трак­товать данный фрагмент текста Доле? Что хотел он обозначить сочетанием слов le sens, & matière: два важных, но относительно самостоятельных элемента, которые необходимо уяснить пере­водчику, или же некую единую сущность, заключенную в ориги­нальном тексте?

Известно, что во французском языке XVI в. в конструкциях, представляющих собой серию имен существительных, объединен­ных сочинительной связью, можно было ставить артикль только перед первым именем, согласовывая его с ним. М. Гревис приво­дит пример из Монтеня, современника Доле: «Le prix et hauteur de la vraye vertu est en la facilité, utilité et plaisir de son exercice». В совре­менном французском языке есть немало устойчивых словосочета­ний, сохранивших эту архаичную форму (les eaux et forêts, les allées et venues, ets).

Анализ текста трактата показывает, что Доле последовательно не ставит артикль перед вторым именем в сочинительных конструк­циях: la dignité, & richesse; les modernes, & postérieurs; une liaison, & assemblement; les tons, & mesures; etc. Иначе говоря, Доле строит все сочинительные конструкции по одной-единственной модели, а именно без артикля перед вторым членом конструкции. Поэтому вряд ли есть основания вкладывать какой-либо дополнительный смысл в «нулевой» артикль перед вторым именем в древнем тексте.

Современная версия, предложенная Ван Офом, оказывается более точной по сравнению с версией Кари, в которой сохранена архаичная грамматическая конструкция, имеющая иное значение в современном языке.

Таким образом, можно заключить, что Доле в первом пара­графе пишет о двух важных и относительно независимых друг от друга вещах, которые должен уяснить для себя переводчик. Автор трактата не стремится представить их как нечто целое, обладаю­щее внутренней неразрывной связью.

Именно поэтому русская интерпретация первого правила, данная в книге Будагова и воспроизведенная позднее в учебном пособии Гоциридзе и Хухуни, где словосочетание le sens & matière, составляющее суть первого правила, сводится к весьма абстракт­ному, обобщающему оба элемента местоимению то (переводчик должен понимать то, что переводит), представляется весьма рас­плывчатой и неточной. В такой общей трактовке правило Доле не содержит ничего нового. Ведь еще Иероним писал, что может перевести лишь то, что предварительно понял.

Версия, предложенная Копаневым, более конкретна. Он пред­ставляет правило Доле как требование понимать содержание ори­гинала и намерения автора. Эта формулировка, на мой взгляд, довольно близка оригинальной, хотя и она требует уточнений: что такое «содержание оригинала», как соотносится оно с поня­тием «смысл», что понимать под «намерениями автора», ведь в тексте Доле нет слова даже с близким значением.

Принцип «смыслового» перевода восходит еще к периоду ан­тичности и раннего Средневековья, когда Цицерон, а затем и Иероним провозглашали, что переводчик не должен следовать букве оригинала, но стремиться передать смысл переводимого. Цицерон и Иероним, говоря о преобладании смысла над фор­мой, использовали вокабулу sensus (sensum exprimere de sensu).

Доле к производному от этого латинского слова французско­му le sens, близкому по значению латинскому этимону, добавляет еще и слово matière. Именно это добавление и дает основание видеть в трактате Доле большую глубину по сравнению с той, что мы обнаруживаем в высказываниях предшественников.

В самом деле, французское слово matière обладает чрезвычай­но широким значением: от философской категории материя до значений вещество, материал. Абстрактные значения этого слова связаны с понятием предмета мысли, т.е. точки ее приложения. Соотнесенность с понятием предмета мысли и позволяет упот­реблять его для обозначения содержания произведения, так как в содержании текста и находит свое отражение предмет мысли, и даже шире — его темы. Таким образом, первое положение Доле можно было бы трактовать как требование следовать в переводе смыслу и содержанию переводимого произведения, хотя, когда речь идет о переводе, различие между этими понятиями не всегда очевидно.

Но Доле, формулируя это положение, говорит не о произведе­нии, а об авторе (le sens et matière de l'auteur), что, на мой взгляд, вызывает дополнительные вопросы и заставляет внимательнее вдуматься в смысл его высказывания.

Можно предположить, что слово автор в тексте Доле — это обычная метонимия: текст автора = автор. В этом случае предло­женная выше трактовка представляется вполне состоятельной. Но можно продолжить анализ дальше и посмотреть, в каких значе­ниях французские слова sens и matière могут сочетаться со словом auteur, a также постараться понять, что скрывается за глаголом entendre.

Если не рассматривать способность слова sens обозначать по­нятия смысл, значение, которые связаны с понятиями знак или со­вокупность знаков (в том числе и текст произведения), а исходить лишь из тех значений слова, в которых возможно его сочетание со словом, обозначающим одушевленный предмет, и если при этом оставить в стороне те значения, которые уводят нас в эмо­циональную сферу и соотносимы со значениями русских слов чувство, чувствование, то остается лишь одно значение, считаю­щееся в современном французском языке устаревшим и сохра­нившимся в устойчивых выражениях, а именно суждение.

В этом случае фраза Доле становится более понятной, и в ней появляется новый смысл. Интересен и выбор глагола для обозна­чения процесса понимания. Во французском языке этот процесс может быть выражен разными глаголами: comprendre, saisir, entendre. Если учесть, что глагол saisir, y которого значение понимание явля­ется переносным, расценивается как синоним глагола comprendre, то основная оппозиция внутри общего значения понимания про­легает между глаголами entendre и comprendre. В самом деле, гла­гол comprendre обозначает «проникнуть разумом в сущность вещи, как во все ее составные части, так и в целом». Что же касается глагола entendre, то он обозначает не столько проникновение в суть вещей, сколько уяснение сути слов, высказываний. Этот гла­гол точно выражает сущность первого этапа перевода — проник­новение в сущность речений автора оригинала.

В результате анализа значений слов оказывается возможным предложить новую, уточненную трактовку первого правила хоро­шего перевода, сформулированного Доле. Действительно, пере­водчику следует прежде всего отчетливо понять, каков предмет Мысли автора и каковы его суждения об этом предмете.

Второе правило хорошего перевода в трактате Доле представ­лено в весьма лаконичной форме. Его смысл верно передан и в современных французских версиях, и в переложениях на русский язык, правда, все современные версии в силу вполне объяснимой

тезисности изложения ограничиваются лишь общей деклараци­ей — от переводчика требовалось превосходное владение как языком оригинала, так и языком перевода.

Попытаемся разобраться, какие причины вызвали появление этого правила в трактате, и понять, что имел в виду Доле под со­вершенным владением языками.

Данное требование к переводчикам могло быть, конечно, обусловлено известной в истории перевода практикой перевода с помощью языка-посредника, довольно распространенной как в тот период, когда писал свой трактат Доле, так и в более раннюю эпоху. Достаточно вспомнить гневные строки из трактата сооте­чественника и современника Доле — Жоашена Дю Белле, обли­чающие переводчиков, не знакомых даже с азами языков, с кото­рых они берутся переводить. Есть некоторые основания полагать, что положение о необходимости переводчику в совершенстве владеть обоими языками Доле заимствовал у флорентийского гу­маниста конца XIV — начала XV в. Леонардо Бруни (1370—1444). В самом деле, Бруни в трактате «De interpretatione recta», написан­ном в 1420 г., одним из основных требований к переводчику на­зывал совершенное владение обоими языками, т.е. не только языком оригинала, но и языком перевода. Таким образом, в его сочинении провозглашалось стремление не только к точности в переводе, но и к правильности речи на языке перевода, к изяще­ству переведенного текста. Некоторые исследователи, в частности Стейнер, считают, что трактат Доле был навеян идеями итальян­ских грамматиков и риторов начала XVI в. и, возможно, Бруни¹. Существует, правда, и более осторожная позиция, высказывавша­яся Балляром, который полагает, что, учитывая связи Доле с Италией, такого влияния нельзя исключать, но наличие этих свя­зей само по себе еще ничего не доказывает².

Более того, Доле не только сформулировал положение о не­обходимости совершенного владения обоими языками. Он не ограничился лишь общими призывами, а попытался аргументи­ровать необходимость именно совершенного владения языками. Аргументы его имеют сугубо лингвистическую основу. «Entends, que chascune langue a ses propriеtés, translations en diction, locutions, subtilités, & uehemences à elle particuliеres» — «Пойми, что каждый язык имеет свои особенности, переносы в речениях, способы выра­жения, едва уловимые тонкости и выразительную силу, свойствен­ные только ему». Как видим, Доле пишет о неповторимости каждо­го языка с точки зрения его выразительных способностей. Эта

¹ Steiner G. Après Babel. P. 262.

² Ballard M. Op. cit. P. 111.

неповторимость проявляется прежде всего в том, что значения слов в разных языках полностью совпадают чрезвычайно редко, как правило, они различаются и по объему, и по содержанию заключенных в них понятий. Уместность, точность слова в тексте оригинала, осознанная переводчиком, требует поиска такого же уместного и точного слова в переводе.

Доле отмечает также особенности переноса значений, раз­личные в разных языках, т.е. своеобразие образных выражений, фразеологии и идиоматики. Он понимал, что способности языка устанавливать необходимые для переноса значений ассоциативные связи между предметами и явлениями практически не повторя­ются при переходе от одного языка к другому. Отсюда и требова­ние совершенного владения и языком перевода. Если переводчик не знает всех тонкостей и языка оригинала, и языка перевода, он наносит вред и автору, которого он переводит, и языку, на кото­рый он его перелагает, так как он не показывает достоинств и бо­гатств обоих языков, которыми он оперирует, утверждал Доле (Lesquelles si le traducteur ignore, il faict tort à l'autheur, qu'il traduict: & aussi à la langue, en laquelle il le tourne: car il ne represente, & n'exprime la dignité, & richesse de ces deux langues, desquelles il prend le manîment).

Аргументы Доле в известной степени перекликаются с идея­ми Бруни, которые тот высказывал, правда, по другому поводу, а именно когда говорил о недопустимости дословного перевода. Одной из самых интересных особенностей трактата флорентий­ского гуманиста является то, что он, пожалуй, впервые попытался подойти к проблеме верности перевода и буквализма с научных позиций¹. Он различал в речи последовательности знаков двух видов. Первый вид составляют последовательности (сложные фрагменты речевой цепи), смысл которых вытекает из смыслов, заключенных в составляющих их знаках, и комбинации грамма­тических правил их сочетания. Второй вид составляют такие после­довательности, смысл которых не может быть выведен из сложе­ния смыслов составляющих их элементов, напротив, подобное сложение приводит к искажению смысла. Разумеется, что бук­вальный перевод возможен только тогда, когда в тексте встреча­ются последовательности первого вида. Если же речь идет о после­довательностях второго вида, то переводчику следует изменять оригинальный текст.

Таким образом, и Бруни, и Доле видели одно из проявлений своеобразия языков, которое должны учитывать переводчики, в Уникальной образности каждого языка, в его способности к пере­носу значений.

' Ballard M. Op. cit. P. 123—124. Балляр, анализируя положения трактата Бруни, ссылается на работу. Rener EM. Interpretatio. Language and Translation from Cicero to Tytler. Amsterdam, 1989.

Одновременно Доле выступает в защиту французского языка. Вряд ли можно сомневаться в том, что, говоря о языке перевода, он имеет в виду свой родной французский язык. Ведь в тот пери­од переводы осуществлялись главным образом с классических языков на новые, среди которых был и французский. XVI век — особый период в истории французского языка. Именно в XVI в. французский язык окончательно утверждается как язык француз­ской нации, победив, с одной стороны, латынь, а с другой — множество местных диалектов. Однако не следует забывать, что указ короля Франциска I, известный под названием Ордонанс Виллер-Котре и предписывавший использование французского языка вместо латинского в области судопроизводства, нотариаль­ной деятельности и государственного делопроизводства, вышел лишь в 1539 г., т.е. за год до того, как в 1540 г. был написан Этье-ном Доле его трактат. Французский язык еще нуждался в совер­шенствовании, защите и всяческом прославлении. Наилучший же способ такого прославления французские гуманисты видели в том, чтобы авторы, писавшие по-французски, мастерски владели этим языком и в своих произведениях, как оригинальных, так и переведенных с других языков, демонстрировали изящество, бо­гатство и красоту французского. Поэтому требование Доле к пе­реводчикам в совершенстве владеть языком перевода имеет кроме всего прочего и культурно-историческую обусловленность.

Третье положение в известной степени дополняет и развивает предыдущее. Доле говорит о недопустимости пословного перево­да. Мы неслучайно употребляем здесь термин «пословный» пере­вод, вместо того чтобы написать «дословный» или «буквальный». Термин «пословный» обращает внимание не столько на семанти­ческие аспекты слов, сколько на их расположение в тексте. Доле говорит именно о порядке слов, предостерегая переводчиков от механического воспроизведения синтаксической организации оригинального текста. Порядок слов всегда составлял одно из уязвимых мест в работе переводчика. Механическое следование в переводе расположению слов, принятому в подлиннике, неод­нократно осуждалось теоретиками перевода и критиками. Живу­честь этого «греха», видимо, в том, что перевод как деятельность по воспроизведению уже созданного текста осуществляется после­довательно. Переводчик начинает переводить и задумывается над порядком слов тогда, когда, споткнувшись, обнаруживает, что синтаксическая организация его текста не может передать смысл оригинала. Из-за этой ошибки, отмечает Доле, переводчики час­то искажают мысли автора и умаляют прелести и совершенства как одного, так и другого языка.

Таким образом, в трактате подчеркивается организующая роль порядка слов в речи и отмечается необходимость умения построить в переводе такой порядок слов, который следовал бы логике развертывания текста в соответствии с мыслями автора оригинала и с нормами языка перевода.

Интересно, что и это положение Доле иногда передается в искаженном виде. Будагов передает его очень обобщенно: «Его перо не должно быть связано словами и конструкциями оригина­ла», вовсе не упоминая, что речь идет о порядке слов. Копанев дает пространную перифразу: «Переводчик должен избегать тен­денции переводить слово в слово, ибо в противном случае извра­тит содержание оригинала и разрушит красоту его образного вы­ражения», также не уточняя, что «тенденция не переводить слово в слово» предполагает не что иное, как изменение порядка слов. Гоциридзе и Хухуни повторяют формулировку Будагова. Стей-нер, вырвав из текста трактата Доле один небольшой фрагмент, приводит читателя в полное недоумение. Он пишет, что Доле ре­комендовал переводчикам быть верными смыслу, но не порядку слов подлинника, т.е. быть свободными в изменении порядка слов, что вполне точно соответствует идее автора трактата. В ка­честве подтверждения этой мысли он приводит фразу из трактата: «C'est superstition trop grande (diray je besterie, ou ignorance?) de co-mencer sa traduction au comencement de la clausule»¹ [«Совершенный предрассудок (я бы сказал, глупость и невежество) начинать пе­ревод с начала клаузулы»]. Слово clausule, появление которого во французском языке относят именно к 1540 г., означает послед­ний элемент строфы, периода, стиха. Его латинский этимон clau-sula обозначает заключение, окончание, конец, заключительная часть, концовка. Можно предположить, что, только закрепившись во французском языке, это слово еще сохраняло значения латин­ского этимона и было более широкозначным. Таким образом, Доле говорит скорее всего о том, что нельзя начинать перевод с концовки. Но это вовсе не призыв к свободе в выборе порядка слов в переводе. Напротив, он призывает переводчиков к осто­рожности в изменении синтаксического строя текста, его структу­ры и пытается показать, что в переводе нужно воздерживаться от крайностей. Начинать перевод с концовки — это такое же невеже­ство, как и стремление передать строку строкой или стих стихом.

Четвертое положение трактата, к сожалению, также подверг­шееся значительному искажению, вновь обращает нас к нормам языка перевода, но только уже не в области синтаксической орга­низации речи, а в области выбора лексики. «S'il aduient doncques

¹ Steiner G. Après Babel. P. 246.

que tu traduises quelque liure Latin en ycelles, mesmement en la Fran-coyse) il te fault garder d'usurper mots trop approchants du Latin, & peu usités par le passé: mais contente toy du commun, sans innouer aulcunes dictions follement, & par curiosité reprehensible» — «И если, таким образом, тебе придется переводить какую-нибудь латинскую книгу на один из них [один из новых европейских языков], в частности на французский, тебе следует воздерживаться от присвоения слов, слишком напоминающих латинские и мало использовав­шихся в прошлом; напротив, довольствуйся общеупотребитель­ным, не изобретай бездумно никаких новых речений из чувства порицаемого любопытства».

Доле действительно сравнивает новые языки (французский, итальянский, испанский, немецкий и английский) с латинским и признает, что эти народные языки еще не преуспели в искусствах так, как латинский. Но вывод, который он делает из этого поло­жения, весьма оригинален. Доле не призывает развивать новые языки за счет более развитого. Напротив, он предостерегает от увлечения латинскими заимствованиями и не рекомендует упот­реблять те заимствованные слова, которые не являются обще­употребительными. В работах французских авторов это положе­ние иногда представляется как протест против неологизмов. Но Доле говорит не только о новообразованиях, но и о тех словах, которые, будучи ранее заимствованными из латыни, не вошли в фонд общего языка, т.е. не стали общеупотребительными. При­знавая превосходство греческого и латинского над французским, Доле не отрицает того, что иногда оказывается необходимым об­ращаться к заимствованным из этих языков малоупотребитель­ным словам. В то же время он утверждает, что делать это можно исключительно редко и лишь в случаях крайней необходимости.