Глава четвертая. Пробный камень. Май 1588 — август 1589

Предсказатели объявили 1588 год катастрофическим. В конце весны враждебные стихии обрушились на короля Франции. Генрих Наваррский с тревогой следил за этой неравной борьбой, понимая, что его собственная судьба связана с жизнью этого жалкого человека, в течение месяцев он лавировал, чтобы сблизиться с ним для объединения усилий. Вопреки ожиданиям, ему это удалось, но проклятие 1588 года распространилось и на 1589 год. 2 августа он останется один на один с надвигающейся грозой.

Генриха III раздражала опека Гизов. Его неловкие усилия освободиться от нее еще больше затягивали наброшенную на него сеть. Его мать с ужасом наблюдала за этой агонией. Она сделала ставку на Гизов из ненависти к своему зятю-еретику, но также и с целью укрепить семейственные узы со всем Лотарингским домом через другого своего зятя, герцога Карла, поэтому она старалась подвести базу к наследованию короны {280} его сыном, а ее внуком, маркизом де Пон-а-Муссоном. Однако ее не переставало волновать неповиновение Гизов. В начале 1588 г. Гизы провели в Нанси тайные совещания с руководителями движения. Чтобы удовлетворить желания Филиппа II, который готовился дать приказ к отплытию Армады, они подали сигнал к общему наступлению против сил Реформации. Генриха III вынудили принять ряд мер, которые ему претили: признание Лиги, предоставление лигистам командных постов и укреплений, опала д'Эпернона, утверждение решений Трентского собора, продажа собственности протестантов, казнь пленных. На экю испанского короля принцы начали вооружать своих сторонников в Париже и его окрестностях.

Парижские баррикады

С одобрения герцога Гиза парижская Лига создала структуру, более пригодную для ее повсеместного распространения. Тайный Совет был расширен до двенадцати членов, а город разделен на пять округов (левый берег, Сите и три округа на правом берегу), за каждым из которых надзирал полковник при поддержке капитанов, обеспечивавших кадрами вооруженные силы. Список людей, готовых к восстанию, насчитывал 20000-25000 человек.

4 апреля было решено схватить и убить д'Эпернона, потом идти на Лувр. Информатор Пулен поставил в известность короля, он же разоблачил и второй заговор, организованный сестрой Гиза, герцогиней де Монпансье. Генрих III приказал укрепить Лувр и расставить в предместьях швейцарские полки. Он дал небольшую армию д'Эпернону, чтобы тот контролировал {281} Нормандию, а если будет нужно, спешно вернулся в Париж. Приняв эти меры предосторожности, король отбыл молиться в Венсенн. В Суассон к Меченому отправился Белльевр, чтобы от имени короля отговорить его показываться в столице. Королева-мать, все еще не оставлявшая надежды на примирение, вручила Белльевру послание противоположного содержания. Генрих Гиз послушался Екатерину. 9 мая он был в Париже.

Увидев входящего в Лувр Генриха Гиза, король впал в бешенство. Встреча грозила закончиться кровью, но благодаря увещеваниям королевы-матери, Гиз вышел из дворца целым и невредимым. Сопровождаемый толпой, он с триумфом прошествовал в свой особняк на улице Маре. Следующие два дня герцог неоднократно беседовал с Екатериной Медичи. Генрих III использовал это время, чтобы ввести в Париж швейцарские войска и французских гвардейцев. Досадная неосторожность — одного их вида, как это часто бывало в истории парижских революций — оказалось достаточно, чтобы вызвать восстание. По призыву парижского комитета Лиги вооружились даже те, кто к ней не принадлежал. 12 мая были сооружены баррикады, разобщившие королевские войска. Следовало дать приказ к отступлению, но король мог это сделать только с помощью своего соперника. Условия герцога Гиза, которые он выдвинул королеве-материи, были категорическими: политическая власть для него и его друзей, война до победного конца против Беарнца и гугенотов. На следующий день, когда лигисты готовились осадить Лувр, а Екатерина продолжала вести переговоры, Генрих III бежал. Оседлав коней, он и несколько его {282} верных друзей галопом домчались до Сен-Клу, потом отправились в Рамбуйе, затем в Шартр. Озадаченные парижане оценили последствия восстания. Раз Генрих III бежал, значит, это они его выгнали. Революционная столица пошла против своего короля.

Генрих Наваррский узнал эту сногсшибательную новость в Сен-Жан-д'Анжели. Согласно рассказу Пьера де Л'Этуаля, Генрих какое-то время безмолвствовал, потом встал и жизнерадостным тоном воскликнул: «Беарнец покамест не у них в руках!». Событие подчеркивало неслыханную слабость короля и его трагическое одиночество. Рано или поздно ему придется прибегнуть к гугенотской партии. Поэтому Генрих с помощью Морнея начал настоящую заманивающую операцию. Господин Буассо повез Генриху III докладную записку о сложившейся ситуации. Короля следовало убедить, что у него больше нет необходимой власти, чтобы заставить замолчать партии, и если он хочет сохранить государство, то должен оставить подкупленную Испанией Лигу и опереться на короля Наваррского. Только он предан ему по зову крови.

Но король Франции еще не созрел для таких решений. Он не хотел посеять сомнения в крепости своей веры. Из Шартра он еще раз призвал принцев и всех подданных идти на еретиков и объявил о созыве Генеральных штатов, чтобы обсудить внутренние реформы для защиты католической церкви.

Беарнец не падал духом. В июне он послал эмиссара на этот раз к герцогу Неверскому, человеку умеренных взглядов. Он предложил ему самому организовать «антилигу», которая будет полезнее для государства, {283} чем существующая, и сможет повлиять на короля. Король же Наваррский, чтобы не мешать, «не станет вмешиваться». В августе третья попытка, уже с графом Суассоном. Но у графа не было оснований быть довольным своим кузеном, так как король Наваррский резко изменил к нему отношение. Может быть, анонимное письмо открыло ему глаза на тайные связи Суассона с испанским двором? Он невзлюбил этого «холодного, скрытного, осмотрительного человека, ценившего роскошь и зависящего от всякого рода условностей», короче, полную свою противоположность. В августе граф де Суассон попросил у Беарнца разрешения вернуться к Генриху III под тем предлогом, что он-де убедит его противостоять Лиге. На самом же деле он вынашивал тайную надежду заменить д'Эпернона в сердце короля, «чтобы всем управлять самому».

Когда Суассон уезжал из Сентонжа, Морней вручил ему «Сообщение королю», которое Генрих III до этого отказался читать в надежде, что граф сможет во время разговора вкратце изложить его суть. Он приложил к нему другую записку, где советовал Суассону лично обратиться к папе с призывом «спасти единство французского государства», дабы уравновесить мощь Испании, опасной для европейских монархий из-за своих непомерных притязаний. Папу, которого Морней в других обстоятельствах не побоялся назвать Антихристом, теперь пришлось смиренно умолять, чтобы он установил мир между воюющими сторонами и предал упрямцев анафеме. Что касается короля Наваррского, писал Морней, то неправильно думать, будто он отказывается обучаться догматам католической веры. Интересно, показал ли Морней этот меморандум пасторам из своего окружения? {284}

Генрих III снова не поддался этим увещеваниям. Он черпал свое вдохновение в католической религии и в принадлежности к римской церкви. Имел ли он право признать своим наследником человека, который принадлежал к протестантству и многократно отказывался от него отречься? И если само небо против, как выбрать преемника, не попав под башмак Гизов?

Гизы же не выпустили из своих когтей королевскую дичь. 15 июня — новый ультиматум: королю предлагалось набрать новые войска; одно в Пуату, на этот раз под командованием самого Гиза, — против Наваррца; второе в Дофине, под командованием Майенна, — против Ледигьера. 5 июля в Руане Генрих III дал свое согласие. 21 июля он подписал официальное признание «Святой католической Лиги», главой которой объявил себя. 22 августа постановление было одобрено Сорбонной, выступившей в роли национальной совести. Любое другое объединение запрещалось, любая клятва верности еретику аннулировалась. Только Святая Лига способна помочь королю защитить Францию. Успех католической реакции не вызывал никаких сомнений: испанская Великая Армада вышла в море. Как только Англия будет поставлена на колени, гугенотам придется либо отречься, либо исчезнуть. 17 августа король официально признал первым принцем крови старого друга своей матери, кардинала Бурбонского, однако не назвал его престолонаследником. 1 августа Гиз получил наивысшую награду после Меча коннетабля, который останется вакантным, — должность главнокомандующего королевскими войсками.

Облаченный новыми полномочиями, он вскоре уедет на западный фронт. Первая королевская армия во главе с герцогом Неверским медленно продвигалась {285} к Пуату. В Ла Рошели гугенотский штаб утвердил план завоевания Верхней Бретани и порта Сен-Назер. Если его укрепить, как Ла Рошель, то можно будет контролировать устье Луары и наложить руку на морскую и речную торговлю, что принесет огромные деньги. Король Наваррский утвердил план и поручил его исполнение Морнею, предложив ему «сменить перо на шпагу». «Я могу сделать из писца капитана», — заявил он, желая показать свою абсолютную власть над своими слугами. Наступление сначала было направлено на юг Нанта, где подошедший герцог Меркер безуспешно пытался завладеть Монтегю. Разбив одного из его командиров у Монньера, гугеноты осадили крепость Бовуар-Сюр-Мер. Опытный инженер Морней распорядился подвезти морем артиллерию из Ла Рошели и использовал метод собственного изобретения — предварительно изготовленные сборные деревянные куртины, которые соединили крюками. Это приспособление должно было послужить прикрытием при штурме крепостных стен. Король активно участвовал в осаде и был бы подстрелен, как утка на болоте, если бы его оруженосец не схватил его в охапку и не отбросил за линию огня. К несчастью, встречный ветер задержал подвоз пушек, и когда 20 октября крепость была взята после трех недель дождя, ветра и грозы, нужно было поспешно возвращаться, чтобы достойно встретить вражеское войско герцога Неверского.

Генеральные штаты в Блуа

Генеральные Штаты собрались в замке Блуа. Когда 1 сентября туда прибыл Генрих III, известия об {286} испанском флоте, вопреки всем ожиданиям, были неутешительными. Непобедимая Армада при входе в Ла Манш подверглась атаке английских моряков, которые нанесли ей большие повреждения. В то время как Александр Фарнезе и испанские войска ждали ее в Дюнкерке, покосившиеся галеоны после тяжелых потерь изменили курс и с трудом достигли Испании. Поражение вскоре превратилось в катастрофу. Англия была спасена, мечты Филиппа II рухнули. Генрих III приободрился. Не предупредив мать, он 18 сентября разогнал все правительство, которое счел слишком послушным Екатерине и Гизам. Король хотел управлять самостоятельно с помощью новых и преданных людей.

Вот в такой атмосфере, полной неожиданностей и треволнений, открылось заседание Генеральных Штатов. Речь короля удивила аудиторию своей решительностью. После похвального слова своей матери он напомнил тем, кто забыл, что он — король, и о приоритете своего монаршего долга печься об общественном благе.

Король Наваррский не знал, какую позицию занять по отношению к Генеральным Штатам. Хотя Морней был убежден в их неправомочности, так как они были созваны без консультаций с принцами крови, он посчитал необходимым напомнить выборщикам, что его король пообещал «подчиниться решению вселенского или национального собора».

В Блуа католическое большинство признало эдикт о единой религии основным законом королевства. Были удовлетворены также интересы налогоплательщиков: снижена сумма налогов и создана судебная палата, чтобы заставить плохих советчиков короля {287} вернуть награбленное. 5 ноября взялись за Беарнца, который был лишен своих прав и объявлен неправоспособным наследовать корону. Распространенный им манифест о свободе совести и требование созыва собора не понравились представителям духовенства. В коридорах замка историк де Ту встретил Монтеня, который повсюду следовал за Генрихом III начиная со дня баррикад. Бывший мэр Бордо сделал мрачные предсказания по поводу исхода конфликта между Беарнцем и Гизом, который непременно кончится смертью одного из них. «Что касается религии, — добавил он, — то это всего лишь предлог: религия не интересует ни того, ни другого. Только страх быть отвергнутым протестантами мешает королю Наваррскому вернуться к религии своих предков, а герцог не прочь стать лютеранином, если только это не повредит его интересам».