Глава 2. Аномия: классика и современность

Аномия тесно связана с девиантностью. Настолько тесно, что оба явления объясняет один и тот же круг научных теорий.

Т.Парсонс называл аномию истинно социологической категорией. Сегодня большинство социологов мира согласны с ним. Однако прошло достаточно долгое время с того момента, как в 1838 г. О.Конт провозгласил о рождении новой науки, прежде чем европейские, а затем и американские социологи обратили на аномию серьезное внимание. М.Вебер вообще обошел ее стороной, уделяя свое время совсем другим понятиям и проблемам. Первым в ряду гигантов социологии заговорил об аномии Э.Дюркгейм на рубеже двух веков. Но он уделял ей хотя и постоянное, но не очень значительное внимание. Скорее аномия была в числе дополнительных категорий, необходимых ему для анализа куда более важных проблем, связанных с общественным разделением труда, коллективным сознанием, религией и самоубийством. Тем не менее последующие поколения социологов, и прежде всего Р.Мертон, считали аномию одним из центральных понятий социологии, помогающей ей объяснить социальные деформации в современном обществе.

Общие предпосылки

Когда-то наша планета представляла бесформенную расплавленную массу, на которой не были ни материков, ни растений, ни живых существ. Постепенно она остывала, а горячая и подвижная лава успокаивалась, приобретая очертания материков. Затем образовалась атмосфера, вода и суша, на которой возникли растительный и животный мир. Земля приобрела устойчивую структуру, в которой место каждого элемента, части и региона строго предписаны и закреплены. Сегодня на ней все упорядочено и регулируется строгими законами природы. Однако стоит им измениться либо нашей планете столкнуться с большим метеоритом, как вселенская катастрофа погубит все живое, дремлющая в глубинах раскаленная магма прорвется наружу и превратит цветущую планету в огромный кипящий поток.

Возможно, аномия уносит нас в далекие времена, когда человеческое общество еще не сформировалось в стройное и процветающее целое, когда бесформенные массы господствовали над островками покоя и изобилия, когда отношения между людьми не регулировались никакими нормами, а подчинялись безумной стихии чувств, дремлющих в глубине человеческого подсознания и роковые минуты прорывающихся на поверхность.

Переход из твердого состояния в жидкое или газообразное всегда сопровождается катастрофическими процессами, поскольку влечет за собой изменение прежней структуры. Тот длительный или короткий промежуток времени, когда тело, вещество или общество находятся на границе двух состояний, именуется в науке по всякому: кризисное, переходное, маргинальное, аномическое.

Возможно, что аномия - отсутствие твердо установленных норм, своего рода газообразное или расплавленное состояние общественной материи - является закономерным и необходимым моментом социальной динамики. Общества возникают и гибнут, народы приходят и уходят, структуры создаются и разрушаются. Подъем обязательно сменяется спадом, а на место кризиса со временем приходят стабильность и процветание, а затем все меняется.

Если составить исторический обзор развития человеческой цивилизации с древнейших времен до наших дней, то неизвестно чего в нем окажется больше - стабильности или нестабильности, устойчивости или аморфности. Первобытная история напоминает огромное поле битвы- если с себе подобными, то с другими представителями фауны. Тысячи лет длится непрекращающаяся ни на минуту борьба за выживание, сопровождающаяся войнами, столкновениями, захватом, разрушениями. И в то же время социальная структура общества, а его социологи называют традиционным, характеризовалось удивительной косностью и консерватизмом. Сословная иерархия каждому человеку предписывала его место в социальной структуре задолго до рождения. В течение всей своей жизни его поведение ограничивалось множеством правил, норм, традиций и обычаев. Войны, конфликты и набеги разрушали на своем пути, кажется, все что можно, но социальная структура почти в неизменном виде воспроизводилась из поколения в поколение.

Никакая страна, современная или прошлая, не может существовать вне правового пространства, основу которого составляет огромная и сложно организованная совокупность законов, правил, обычаев и традиций. Все они называются одним широким понятием - социальные нормы. Сегодня большинство законов протоколируется специальными документами, начиная с конституции страны и кончая ведомственными, отраслевыми и региональными инструкциями. В США, Германии или России документов такого содержания насчитываются сотни тысяч. В древности никаких документов вовсе не было, а все решалось на основе установившейся традиции, которая передавалась тысячелетиями из поколения к поколению.

Таким образом, в одном случае мы имеем тысячи правовых документов, которые могут пересматриваться в течение нескольких лет, а то и месяцев, в другом случае - несколько правовых норм, которые письменно никак не зафиксированы, но существуют тысячелетиями. Как вы думаете, в каком из этих случаев лучше поддерживать социальный порядок? Социологи, занимающиеся историей человечества, убедительно показали, что традиционное общество более стабильно, хотя и более консервативно, чем современное, очень мобильное и быстро меняющееся.

Когда деды и прадеды придерживаются твердо установленных норм общежития, внукам легче следовать их примеру. Первые обучают вторых и демонстрируют на собственном поведении, насколько выгоднее для человека придерживаться общепринятых правил, нежели нарушать их. Передаваемые, как эстафета, социальные нормы неизбежно превращаются в культурные ценности, а это значит, что правила поведения повышают свой общественный статус. Теперь это уже не технические процедуры, которые необходимо знать и соблюдать, опасаясь возмездия со стороны органов правосудия, а социальные практики, которые почитаются большинством населения как высочайшее благо и духовная ценность.

Бездомные на улице Нью-Йорка	Господин, я побуду здесь еще? Нет, ниггер, никогда!
В поисках еды на улицах Сан-Франциско	Фотографии Якоба Холдта из серии <Американские зарисовки> (www.american-pictures.com)

В современном обществе очередное поколение, вступающее в самостоятельную жизнь, сталкивается с почти неразрешимым выбором: следовать ли установленным нормам безоговорочно, подвергать их сомнению, принимать частично или вовсе отвергать. Неразрешимым его делают несколько обстоятельств. Во-первых, то, что такой выбор вообще существует, поскольку в традиционном обществе никакого выбора относительно соблюдения законов не было, тем более он никогда не стоял перед целым поколением. Во-вторых, это расхождение, между тем, чему молодых людей учат в школе и семье, и тем, как ведут себя реальные люди, те же самые учителя и родители, совершая служебную карьеру, добиваясь повышения оклада или расширения жилплощади, делая свой бизнес, уклоняясь от налогов и т.д. Расхождение между провозглашаемым и осуществляемым сеет в юных головах разброд и метание, виновником которого часто является не их бездарность, а неспособность общества справиться с ситуацией, порожденной им самим. В-третьих, убеждение в ненужности соблюдать данные нормы, поскольку на смену им скоро придут другие. В-четвертых, уверенность в том, что нарушение закона можно компенсировать взяткой, звонком к влиятельным людям, административными ресурсами и статусными привилегиями.

Чем ближе к современности приближается стрелка исторического времени, тем выше темп социальных перемен, чаще приходится расставаться с отслужившими свой век обычаями и заменять их сводом новых правил общественной игры. В быстро изменяющемся мире люди не успевают привыкнуть к одним норма, как на смену им появляются уже другие. Мобильность социальных норм снижает их общественный статус, они утрачивают свойство вечности и нерушимости. А снижение такого статуса равносильно снижению их практической отдачи и способности служить механизмом социального контроля. Традиции перестали выполнять функцию института обучения, когда они, передаваясь от дедов к внукам, служили единственным наглядным пособием в школе жизненных премудростей. Потребовались их заменители, занимающиеся юридическим просвещением населения, скажем школа и СМИ, которые справляются со своей задачей гораздо хуже, чем их аналоги в традиционном обществе.

Жизнь становится подвижнее и вместе с тем все более неустойчивой, беспокойной, непредсказуемой. Подобно калейдоскопу меняются не только события, но и социальные нормы, особенно в обществе, которое переходит от одного социального уклада, скажем социалистического, к другому - в данном случае капиталистическому. Для обсуждения, согласования, редактирования и утверждения новых законов обновленной России пришлось создавать многотысячную Государственную Думу, которая каждый год рассматривает и принимает тысячи новых законоположений. А кроме нее изданием местных законов и подведомственных актов занимаются более миллиона депутатов на местах и министерских чиновников.

В древности никому и в голову не могло прийти, что на создание новой нормы надо тратить столько сил и денег. Они возникали сами собой, существовали очень долго, были просты и понятны самому неграмотному крестьянину. Ныне же для того, чтобы разобраться в юридической казуистике, скажем жилищного кодекса, часто не хватает высшего образования, которое в нашей стране, как известно, еще не стало всеобщим. Сформировалась многочисленная прослойка посредников и консультантов, которые зарабатывают немалые деньги только на том, что, во-первых, чиновники умудряются сочинять очень сложные законы, во-вторых, населению не достает правовой грамотности. При знакомстве с нынешними законами не покидает ощущение, что они пишутся специалистами для таких же специалистов, хотя предполагается, что подчиняться им будет 144 млн. человек. Разговор власти с народом превращается в диалог глухого со слепым. Рассогласование двух субъектов правового поля и порождает знаменитую аномию - отсутствие социальных норм в обществе либо их несоблюдение. Законы могут существовать де юре, когда их миллионы и они лишь на бумаге, но не де факто, когда другие миллионы их не соблюдают в повседневной жизни. Мотивация неподчинения может быть самой разной, например она может корениться в твердом убеждении населения, что законы выгодны только властям, которые с их помощью пытаются укрепить свои позиции. Возможные и другие аргументы, также коренящиеся в массовом сознании и выступающие в форме распространенных предрассудков. Однако у аномии могут быть куда более серьезные причины, раскрыть которые способен лишь профессионально подготовленный социолог. Первым об этом задумался Э.Дюркгейм, а продолжил анализ Р.Мертон.

Соединяя воедино три исторических факта, которые нас будут здесь интересовать, а именно исследование аномии Э.Дюркгеймом, Р.Мертоном и современными российскими социологами, стоит обратить на одну особенность, существующую во всех трех случаях. К изучению аномии, актуализация связанных с ней проблем происходит всякий раз, когда общество переживает кризисные состояния[67] либо неблагополучия наблюдаются в личной судьбе мыслителей.

Возможно, что на исследование Мертоном духовного кризиса и социального надлома общества, названного аномией, повлияли два события: полуголодное детство в трущобах Филадельфии[68] и Великая Депрессия 30-х годов. А разве иначе было у Дюркгейма. Дюркгеймовский период во французской истории, пишут супруги Бергер[69], был отмечен распространением дисгармонии и беспорядка. Его дальнейшая научная и политическая деятельность была прямо связана с анализом причин и поиском противоядия от беспорядков. Таким образом, теоретические интересы Дюркгейма непосредственно проистекали из его биографии. Социолог, в отличие от представителей других наук, должен быть особенно чувствительным к недугам общества. Если хотите, он обязан понимать язык больного с полуслова, пропуская социальные проблемы через призму своей автобиографии. Об этом прекрасно высказался Р.Миллс, описывая принципы составления социальной автобиографии.

Поскольку в буквальном переводе с древнегреческого аномия (греч. a - отрицательная частица, nomos - закон; отсюда фр. anomie - отсутствие закона) обозначает беззаконие, отсутствие норм, то этим термином вполне можно описывать как поведение отдельных индивидов, так и состояние всего общества.

Концепция Дюркгейма

Понятие аномии ввел в научный оборот в конце 19 в. француз Э. Дюркгейм[70], а превратил в хорошо разработанную научную теорию в 20 в. американец Р. Мертон. Оба они связывали аномию с отклоняющимся, девиантным поведением, но корни его прослеживали в устройстве общества, а именно в институциональных нарушениях. Таким образом, ненормальное поведение человека выступало у них всего лишь следствием, а деформация общества - причиной.

Биографическая справка

Дюркгейм (Durkheim) Эмиль (1858 - 1917) - великий французский социолог, философ, антрополог и педагог. Род. На востоке Франции в г. Эпинале в семье потомственного раввина. Отец - небогатый торговец, мать - просвещенная женщина, влюбленная в философию и изящные искусства. С ранних лет его готовили к профессии священника, воспитывали на незыблемых нравственных принципах и в 13 лет он даже прошел иудейскую конфирмацию. Но затем последовал резкий поворот в судьбе. Биографы отмечают, что определенное влияние оказала его школьная учительница-католичка. Короткое время он увлекался мистицизмом, но и в нем скоро разуверился. Вероятно, Дюркгейма уже тогда привлекала в религии не доктрина, а социальная, нравственная и антропологическая сторона.

	Из этих портретов прошу выбрать один лучший

Получив начальное образование в College d'Epinal в своем городе, среднее - в Lycee Louis-le-Grand[71], Дюркгейм в 1879 г. поступает в известную на весь мир Высшую Нормальную школу в Париже (Ecole Normale), где одновременно с ним (но поступили на год раньше) обучаются знаменитый философ Анри Бергсон и выдающийся деятель социалистического движения Жан Жорес, с которым Дюркгейм поддерживал дружеские отношения. Известный психолог Пьер Жане учился с ним в одном классе. Из профессоров Нормальной школы наибольшее влияние на формирование взглядов будущего социолога оказали видные ученые: историк Ф.де Куланж и философ Э. Бутру[72]. Среди студентов пользовался большим уважением и выделялся серьезностью, ранней зрелостью мысли и любовью к теоретическим спорам, за что товарищи прозвали его "метафизиком". Тем не менее, в официальной табели успеваемости выпускников Дюркгейм стоял в конце списка[73].

Окончив в 1882 г. Нормальную школу, Дюркгейм в течение нескольких лет преподавал философию в провинциальных лицеях. В 1885-1886 годах он побывал в научной командировке в Германии, где познакомился с состоянием исследований и преподавания философии и социальных наук. Особенно сильное впечатление на него произвело знакомство с выдающимся психологом и философом В. Вундтом, основателем первой в мире лаборатории экспериментальной психологии. В 1887 г. Дюркгейм был назначен преподавателем "социальной науки и педагогики" на филологическом факультете Бордоского университета. Там же в 1896 г. он возглавил кафедру "социальной науки" - по существу, первую кафедру социологии во Франции. С 1898 по 1913 гг. Дюркгейм руководил изданием журнала "Социологический ежегодник" (L'Annee sociologique). Сотрудники журнала образовали научное сообщество, получившее название "Французская социологическая школа".

С 1902 г. Дюркгейм преподавал в Сорбоне, где возглавил кафедру "науки о воспитании", впоследствии переименованную в кафедру "науки о воспитании и социологии". Дюркгейм был блестящим оратором, и его лекции пользовались большим успехом. Они отличались строго научным, ясным стилем изложения и в то же время носили характер своего рода социологических проповедей[74].

Детство, юность и молодость воспитали в Дюркгейме любовь к трем вещам, которую он пронес через всю жизнь и отразил в своем учении, а именно к религии, социализму и коллективной солидарности. Доходило до того, что социальную реальность он понимал как моральный порядок, хотя часто маскировал эту формулу другими словами. Будучи человеком долга, Дюркгейм постоянно стремился соединить в своей жизни принципы профессиональной и гражданской этики, которые послужили одним из главных предметов его научных исследований. Практическая цель его профессиональной и общественной деятельности состояла в том, чтобы вывести французское общество из тяжелого кризиса, в котором оно оказалось в последней четверти XIX в. после падения прогнившего режима Второй Империи, поражения в войне с Пруссией и кровавого подавления Парижской Коммуны.

Моральным, религиозным и общественным пафосом проникнуты всего социологические изыскания. Можно смело утверждать, что три важнейших раздела его учения, т.е. история механической и органической солидарности, эмпирико-статистическое исследование самоубийства и социология религии, являли собой не что иное как изучение под разными углами одной и той же фундаментальной темы - морального порядка в обществе. Понятие аномии он ввел в научный оборот для того, чтобы показать, в каких случаях этот порядок разрушается (полностью или частично) и какие формы принимает разрушительный процесс. Три области жизни, но два основные формы аномии были предложены французским социологом, а именно аномические формы разделения труда и аномические формы самоубийства. Об аномии в религиозной сфере Дюркгейм так ничего и не сказал. Видимо, это та область, которая не подвержена и в принципе не может подвергаться нравственной коррозии. Религия и есть сама мораль либо ее высший источник. Если уж и он подвергнется аномии, то человеческое общество в принципе существовать не сможет. Таким образом, аномия в любой сфере общества - это трагедия, аномия в сфере религии - катастрофа.

Он так и утверждал: абсолютная аномия, или полное отчуждение от нравственных норм, фактически невозможны потому, что общество, по определению, есть нормативная система. Если люди не подчиняются одним норма, то это означает, что они подчиняются в этот момент другим.

Конкретные общества и социальные группы различаются степенью аномии. Дюркгейм считает, что в обществах есть социальные группы, отличающиеся внутренней дисциплинированностью по самим условиям своей жизни. С детства приученные к воздержанию и умеренности, эти люди с гораздо меньшим напряжением воли могут перетерпеть новые лишения. Аномия свойственна современному российскому обществу: значительная часть населения, не привыкшая к конкуренции и плюрализму, воспринимает происходящие в обществе события как нарастающий хаос и анархию. В.А. Парыгина (1995) отмечает, что в условиях рынка традиционные нормы регламентированного поведения не действуют, а новые образцы инновационного поведения не освоены.

Небольшой ее уровень даже полезен, так как чрезмерная занормированность поведения равносильны интеллектуальной зашоренности, шагистике, сверхдисциплинированности. Социальные нормы превращаются в карающий меч, который общество применяет, где надо и где не надо. В некоторых обществах малейшие отступления от традиций, не говоря уже о серьезных проступках, сурово карались. Все находилось под контролем: длина волос, форма одежды, манеры поведения. Так поступали правители древней Спарты в V веке до н.э. и советские партийные органы в XX веке.

Примеров сверхнормативности во все времена было предостаточно. В Китае нормы пропитали буквально все поры общества, поэтому здесь в норму и соответствующую ей ценность возводятся такие явления, которые в других странах никак не нормированы. Французы - люди очень правильные, обладающие несколько застывшими образом мышления и строгими нормами поведения. Со времен Наполеона они обожают вводить разнообразные неписаные правила - причем, чем жестче, тем лучше - в этикет, моду, этику, дипломатию, искусство, литературу и юриспруденцию. Они свято верят в то, что называют le droit (право, закон), полагая, что все основное в жизни должно делаться по правилам, в нужное время и в нужном месте. Зато они терпеть не могут всяких мелких "придирок" и чаще всего просто не обращают на них внимания - сюда относятся, например, требования парковаться и курить в определенных местах, соблюдать, сидя за рулем, правила дорожного движения, не швырять мусор и не мочиться где попало.

Небольшие отступления от жестких правил привносят в общество или группу элементы гибкости и демократичности. Они нужны сообществу, чтобы оно, имея большой диапазон свободы, могли быстро реагировать на изменение окружающей среды и приспосабливаться к ним.

Вредной оказывается чрезмерная концентрация отклонений. Если нарушение или несоблюдение социальным норм становится массовым явлением, обществу грозит великая опасность. Под угрозу тогда поставлено самое дорогое. Что есть у человеческого общества как социального организма - солидарность. Носителем солидарности, цементирующую людей, выступает коллективное сознание, творцом этой солидарности является мораль, а источником морали служит религия. Такой выглядит иерархия высших ценностей и социологических категорий у французского мыслителя, с детства усвоившего главную заповедь: научное познание должно быть нравственным, пропитанным моральными ценностями.

Изучая эволюцию человеческого общества, Э. Дюркгейм столк-нулся с особым феноменом, который он назвал коллективным сознанием. Французский социолог подразумевал под ним <совокупность верований и чувств, общих, в среднем, чле-нам одного и того же общества, которая и образует определен-ную систему, имеющую свою собственную жизнь>[75]. Собственная жизнь, определенная система указывают здесь на онтологический статус коллективного сознания. Оно имеет особую, <отдельную реальность>. Иначе говоря, существует объективно, независимо от нашей воли и сознания, хотя такую реальность нельзя ни сфо-тографировать, ни измерить каким-либо физическим прибором.

Коллективное создание представляет для общества особую и предпочтительную ценность. Если общие верования, дорогие каж-дому идеалы и традиции оказываются под угрозой, то все сообща берутся за их охрану. Общие ценности и чувства могут разру-шаться в результате нашествия врагов или преступлений самих соотечественников. Оскорбление общих верований как тягчайшее преступление карается особенно сильно. Так коллектив защищает себя от посягательств агрессивной личности, не считающейся с законами и обычаями, обретая в этой борьбе еще большее единство.

Чем больше коллективное сознание как своеобразный голос общественной совести регламентирует социальную жизнь обще-ства, тем теснее и крепче связь индивида с группой. Аномия свидетельствует о нарастающей угрозе - заболевании общественного организма. Вначале она напоминает незначительное затемнение на рентгеновском снимке, а затем, разрастаясь, превращается в патологию, несущую необратимую гибель.

Центральная проблема творчества Э.Дюркгейма - социальная солидарность. К чему бы он ни обращался - к проблемам типологии обществ или к выявлению социальных факторов самоубийства, к изучению общественного разделения труда или раскрытию роли религии и сущности ритуалов, - везде его постоянно занимает одно: что заставляет людей сплачиваться воедино, притягиваться друг к другу, а что разъединяет их? Он даже создал учение о двух формах социальной солидарности - механической и органической, а силой, движущей общество от низшей ступени к высшей, от одной формы солидарности к другой, у него выступает разделение общественного труда. Индивиды, связанные трудовыми функциями в единую систему общественных отношений, становятся уже не просто носителями профессиональных ролей, но и социально зрелыми личностями. Ведь группа, коллектив действуют и чувствуют совершенно иначе, учил Дюркгейм, чем сделали бы это отдельные, разрознен-ные индивиды.

Вовсе неслучайно первый раз Дюркгейм заговорил об аномии[76] именно при подготовке своей докторской диссертации, превратившейся позже в серьезную научную монографию - книгу <О разделении общественного труда> (1893)[77]. Проследив историческую эволюцию двух нормальных форм разделения общественного труда, механической и органической, Дюрк-гейм тут же анализирует их антиподов - <ненормальные> формы: аномию (от-сутствие законности и порядка), социальное неравенство, рутинизацию труда, деградацию рабочей силы, классовые конфликты. Аномия возникает на стадии органической солидарности, т.е. в современном обществе, при двух условиях: 1) серьезных экономических кризисах, когда правительство неспособно регулировать поведение рынка при помощи выработанных правил игры и законодательства; 2) серьезных социальных конфликтах или/и противоречиях, в частности, между трудом и капиталом. Аномия здесь трактуется Дюркгеймом как отсутствие между органами общества (институтами, сферами, сегментами) регулируемых отношений. При этом он полагал, что аномия в сфере торговли и индустриальных отношений носит хронический характер.

Позже Э.Дюркгейм активно изучал проблемы преступности, семейной неустойчивости, социальной дезорганизации, социальных патологий, социального контроля, социальной интеграции. Эти понятия составляют тот концептуальный круг, который родственными узами связан с аномией.

Поскольку общество являет собой нормативную систему, то ее состояние определяет благополучие всего общества. Хотя полное отсутствие норм в обществе невозможно, на том или ином историческом этапе или при определенном стечении обстоятельств их количество и эффективность может быть большей или меньшей.

Можно выразиться так: стремление к сохранению своей нормативной базы - вполне естественное положение дел. Когда общество добровольно или принудительно отклоняется от своего оптимума, оно всеми силами стремится вернуться в исходное состояние. Когда иноземные захватчики покоряют страну, то первым делом они вместо старых законов вводят новые, привычные для них. Они не убивают мирное население, которое еще пригодится в качестве рабочей силы. Захватчики изменяют нервную систему общества - законодательную базу, вынуждая общественную кровь стремиться по новому руслу.

Врагами могут оказаться собственные жители, среди них особенно опасны революционеры и заговорщики. Первые происходят из низов, выражают народное негодование, недовольство большинство населения существующими законами. Вторые происходят из верхов и составляют ближайшее окружение монарха либо президента. Ими движет жажда власти, а не потребности населения. Но и они, захватив пьедестал, немедленно водружают на него новый кодекс законов.

Любое переходное состояние общества, произошло оно добровольно, например, в ходе крупных реформ, или принудительно, всегда представляет достаточную среду для произрастания аномии. Ведь в такие минуты старые нормы перестают действовать, а новые еще не установились. Э.Дюркгейм был убежден, что аномия порождена переходным характером современной эпохи в целом, временным упадком моральных норм, призванных регулировать отношения в обществе.

У Дюркгейма аномия - следствие неполноты перехода общества от одного состояния к другому, а именно от механической солидарности к органической, когда старые институты и нормы уже разрушены, а новые еще не созданы. Социальные и экономические нововведения, которых становится сейчас все больше - как результат прогрессирующего разделения труда, - появляются на свет, не получив морального оправдания и моральной опоры в коллективном сознании. Люди не успевают привыкнуть к одному, как на свет рождается другое.

В традиционном культурный порядок обеспечивался просто, темп изменения социальных институтов был невелик; потребности людей были неразвитыми, а механизмом их удовлетворения являлось примитивное удержание на низком уровне. Жесткое иерархическое общество, - а так было и в античности, и в средневековье - было очень стабильным и малоподвижным. В нем отсутствовало понятие личности и индивидуальности, а уж тем более личных прав и свобод. Люди ощущали свою жизнь осмысленной внутри узкого замкнутого слоя, вертикальная мобильность была небольшой.

По мере развития современного общества расширяются индивидуальные свободы, сужается круг коллективного контроля, а вместе с ними расширяется область отклоняющегося поведения. Люди не выдерживают натиска открывшихся им свобод: при отсутствии твердых норм поведения исчезают и твердые жизненные принципы, моральные границы дозволенного расширяются, а область подконтрольного сужается. В индустриальном, высоко урбанизированном обществе разрушены старые нравственные устои, индивиды атомизировались, авторитет старших равно как и святость традиций подорваны. Это дезориентирует людей, лишает их коллективной помощи и солидарности в ответственные минуты выбора, особенно когда этот выбор труден.

Капитализм, особенно эпохи первоначального накопления, называемый еще "диким", "нецивилизованным", придал особый размах индивидуальному расчету и конкуренции, мошенничеству и корысти, преступности и продажности. Это и есть переходная эпоха, когда новые ценности цивилизованного рынка еще не окрепли либо не сформировались, когда на смену неразвитому индивидуализму не пришел индивидуализм, адекватный современной эпохе. В подобных условия и формируется питательная среда для аномии.

Второй раз Дюркгейм обратился к аномии в связи с подготовкой книги <Самоубийство> (1897)[78]. Четыре года, разделяющие обе попытки изучить аномию, были посвящены методологическим штудиям, в результате которых на свет появилась еще одна знаменитая книга - <Правила социологического метода> (1895). Четвертое великое творение - <Элементарные формы религиозной жизни> (1915) - появилось только через 20 лет после этого. Но в нем, как и в <Правилах>, ничего не говорится об аномии. Исследование религии основано на анализе этнографических описаний жизни австралийских аборигенов. Обращение к этим "элементарным" формам позволило, с точки зрения Дюркгейма, исследовать религию в "чистом виде", без последующих теологических и прочих наслоений. Здесь нет пессимизма, надрыва, патологии, общественных разломов и катастроф, присущих современному обществу, а значит, нет места и аномии. Французский социолог как бы вернулся к своим истокам - туда, где зарождается механическая солидарность, а именно в детство человеческой цивилизации. Неслучайно, религиозное сочинение больше всего уважают антропологи, а Дюркгейма называют в числе отцов-основателей своей науки. Понятие аномии антропологам практически не нужно. Зато за него крепко ухватились правоведы. Понятие аномии, широко применяемое в социологии права, социологии морали и отклоняющегося поведения, необходимо вовсе не для анализа первобытного общества, а для диагностики социальных заболеваний современной цивилизации.

Аномию в отношении к религии Дюркгейм рассматривал не в своем главном произведении, посвященном ей, а совсем в другой работе, на первый взгляд не имеющем никакого отношения к религии. Речь идет о <Самоубийстве>. Изобретенное в 1890-е Э.Дюркгеймом понятие аномии понадобилось ему для объяснения участившихся случаев самоубийства, апатии и разочарования1.

Теорию аномии второй раз Дюркгейм разрабатывал в русле социологического объяснения феномена суицида. На сей раз угол зрения Дюркгейма меняется: исходным пунктом теоретических координат становится не общество, а индивид. Каждый человек, если это, конечно, не обитатель первобытных лесов, обладает очень широким кругом потребностей, желаний и абмиций. По мере взросления его самого и экономического развития общества, в котором он живет, потребности только расширяются. На каком-то этапе возникает противоречие между желаниями и возможностями. Однако средств ограничить непомерные аппетиты у самого человека нет (иначе бы он это давно сделал), ему нужны внешние ограничители. Регулирующую роль, по Дюркгейму, призвано сыграть общество. Только оно обладает достаточной моральной силой и духовным авторитетом к принуждению. Попытки со стороны других людей, поскольку никто из них такими свойствами не обладает, будут встречены в штыки. Правда, в исключительных ситуациях, когда само общество нуждается в регулировании, если оно внезапно переходит из одного состояния в другое, подверглось вторжению или впала в глубокий кризис, справиться со своими задачами оно не в силах. Вот тогда и наступает очередь царства теней. Аномия означает невозможность либо неспособность со стороны общества обуздать человеческие страсти и регулировать поведение больших масс людей.

Дюркгейм выделяет четыре вида самоубийств: 1) эгоистическое - человек изолирован от сообщества: у него сосредоточие всех ценностей в себе; 2) альтруистическое - от чрезмерной привязанности, любви к людям; 3) фаталистическое - связано с чрезмерной зависимостью от общества; 4) аномическое - связано с недостатком социальных норм.

Аномическое самоубийство[79] довольно часто возникает в переходные периоды, в эпохи реформ и социальных катаклизмов, когда прежние нормы, к которым большинство членов общества приспособились и привыкли их выполнять, перестают действовать, а новые еще не закрепились.

Степень аномичности различаются не только общества и группы друг от друга, но и исторические эпохи. Когда общество переживает стабильный период и процветает, аномия уменьшается. Но она, как температура в теле больного, немедленно устремляется в высь, когда общество вступает в полосу кризиса, особенно затяжного. Дюркгейм рассматривает причины всплеска кривой самоубийств - одного из показателей существования аномии - в периоды экономических кризисов. В период экономического спада люди не могут воспользоваться теми законными средствами, которые, как их учили в школе, ведут к успеху. Вместе с тем и в ситуации экономического подъема им приходится нелегко: потребности, как бы догоняя, а то и опережая заработки, взлетают вверх, а индивиды не знают, как их остановить и привести в соответствие со своими материальными возможностями.

Таким образом, аномические самоубийства являются продуктом не одних лишь экономических кризисов. В той же мере другие социальные изменения, протекающие в сравнительно краткие периоды времени в политической, идеологической сферах общественной жизнедеятельности, сдвиги в области нравственного регулирования могут вызвать существенную дезориентацию сознания и своеобразную моральную панику. В самом деле, человек, вчера презрительно именовавшийся "спекулянтом" или "фарцовщиком", преследовавшийся органами правосудия, заклейменный общественным презрением, сегодня занимается своими "темными делишками" вполне легально и преуспевает в жизни; а я, честный труженик, нахожусь на грани нищеты. Вчера средства массовой информации клеймили американский империализм, а сегодня заискивают перед ним. Здесь есть от чего впасть в отчаяние. Если теория аномии верна, то российское общество 90-х годов ХХ века могло бы послужить ей в качестве хорошей иллюстрации. Так, последнее время ежегодно накладывает на себя руки более 60 тыс. россиян... Если сравнивать среднероссийские показатели со среднеевропейскими, то российские мужчины кончают расчеты с жизнью в 2.5 раза чаще, чем европейцы, а российские женщины в 1.5 раза чаще[80].

Суицид охватил психически здоровых европейцев и никак не был связан с психофизиологическими расстройствами. Стало быть, подумал французский социолог, у него должны быть иные, прежде всего социальные причины. При анализе статистических данных Дюркгейм выяснил ряд любопытных закономерностей. Так, например, оказалось, что в городах удельный вес самоубийств выше, чем в сельской местности; самоубийства чаще совершают протестанты, нежели католики; холостяки более склонны к самоубийствам по сравнению с семейными людьми, причем, особенно высок этот процент среди разведенных; женщины реже совершают самоубийства, чем мужчины; число самоубийств существенно сокращается в периоды войн и вообще бедствий национального масштаба. Французский социолог как бы подводит нас к своему главному выводу: главной причиной роста самоубийств выступают не психофизиологические нарушения в организме человека, а социальные причины, среди которых на первом месте стоят социетальные нарушения в самом обществе, его социальной структуре.

Сопоставив данные по самоубийствам в нескольких европейских странах, Дюркгейм пришел к выводу о том, что:

1. Протестанты более склонны к суициду, нежели католики.

2. Одинокие люди чаще женатых добровольно расстаются с жизнью.

3. Количество самоубийств в процентах больше в странах с неустойчивой экономикой и политическим устройством.

4. Репрессивные политические системы создают в стране суицидальную обстановку.

Характер социальной среды - вот причина, толкающая человека на то или иное отклонение. Представители угро-финской группы народов все переживания скрывают в себе, ни с кем не делятся, стремясь решить проблему самостоятельно, а она не решается. Отсюда прямой путь к экстремальному выходу из тупика. Напротив, у кавказских народов самоубийств практически нет. Выше общительность и коллективизм, они открыты, эмоциональны, моментально выражая или делясь своим настроением с окружающими. У них другой менталитет: здесь считают, что человек не может себя убить.

Когда человек недостаточно полно социализирован в общество, не принят окружением, он замыкается на себе. Но поскольку его внутренний мир в хаосе, там нет смыслообразующего единства, человек, не обнаружив опору в себе самом, кончает жизнь самоубийством. Получается самый настоящий тупик: в обществе он не понят и не принят, в себе разобраться не может. Его отторгли обе инстанции, которые призваны страховать его существование - среда и собственное Я.

Характер социальной среды либо препятствует, либо благоприятствует абсурдному выходу из тупика. Христианство считает суицид величайшим грехом и запрещает самоубийство: Бог дал человеку жизнь и только он вправе забрать ее у него. Католики проявляют большее религиозное рвение и послушание законам своей религии. Да, они консервативны во всем, зато у них меньше самоубийств. Протестанты, зачинщики капитализма и потворцы предпринимательству, менее религиозны. Они рационалистичны, алчны, своекорыстны. По большому счету протестантизм представляет собой духовную революцию и ниспровержение истинной веры. Путь к спасению для протестантов лежит в добросовестном труде и накопительстве. Такой, если можно выразиться, потребительский вариант христианства, созданный Кальвином и Лютером на потребу мелкой буржуазии, лишь на поверхностный взгляд является продолжением традиционного христианства. В действительности человек отрывается от Бога, вверяет свою судьбу самому себе и: расплачивается за это.

Второй фактор - семья - также влияет на статистику суицида. Одинокие люди, как установил Дюркгейм, чаще женатых добровольно расстаются с жизнью. Семья выступает спасительным кругом, держащим человека на поверхности житейского моря даже в те часы, когда его нещадно штормит. Куда идет со своими бедами муж и куда идет с ними жена? Разумеется, в семью. Встретив психологическую поддержку, человек делит свою беду надвое. Она уменьшается в своих размерах, и человеку легче нести свою социальную ношу дальше.

Суицид, выражаясь современной терминологией, это деформация личности, отраженная через деформацию общества.

Таким образом, вездесущая аномия способна проникнуть в святая святых человека - его семью. Вот здесь-то ее никто не ожидает. Поскольку самые тесные социальные связи между людьми обнаружены как раз в родственном кругу. А там, где есть солидарность, не место аномии. Тем не менее, она умудрилась затронуть и брачно-семейную сферу. Дюркгейм сопоставляет различные регионы Франции, Германии Швейцарии и приходит к выводу что существует устойчивая положительная корреляция статистики самоубийств со статистикой разводов. Это дает ему основания утверждать, что распад семьи (который тоже во многом являет собою аномию) выступает в качестве одного из факторов самоубийств.

Деформация общества подразумевает распад прочной системы нравственных ценностей: рост преступности, числа самоубийств, разводов выступает не столько причиной, сколько следствием нарушения той части культурного пространства, которая касается религиозных и семейных ценностей.

Если общество находится в кризисе, его социальные институты, призванные служить основой стабильности, не выполняют предназначенных им функций, не отвечают чаяниям и надеждам людей, человек теряет ориентацию. В его ценностной системе начинается хаос. Абсурдность бытия, которым он не в силах управлять, подавляет, угнетает и разрушает его.

Наконец, еще один фактор разрушений - характер господствующего в обществе политического режима - оказывает не менее разрушительное воздействие, чем состояние самого общества. Дюркгейм полагал, что репрессивные политические системы увеличивают рост суицида. Однако исторические факты не всегда подтверждают правоту его воззрений. Жесткий контроль над поведением и мыслями людей в одних случаях ведет к росту самоубийств, в других нет. При советской власти уровень суицида в нашей стране был высок. С этим никто спорить не станет. Но еще больше он стал в постсоветский период, когда уровень респрессивного давления снизился, но лишь в политической сфере. На смену ему пришел экономический прессинг. Видимо, общество, находящееся в глубочайшем кризисе, продуцирует рост суицида независимо от политического режима. Причины подобного явления социологами до конца еще не выяснены, им лишь предстоит еще разобраться в сложнейших механизмах посттоталитарной аномии.

Касаясь социетальной, или макросоциальной стороны явления, французский социолог говорит о том, что аномия порождена переходным характером современной эпохи в целом, временным упадком моральных норм, призванных регулировать отношения в обществе. Таким образом, у Дюркгейма аномия - следствие неполноты перехода общества от одного состояния к другому, а именно от механической солидарности к органической, когда старые институты и нормы уже разрушены, а новые еще не созданы. Население не успевает привыкнуть к постоянно появляющимся социальным и культурным нововведениям. Они появляются на свет, не получив морального оправдания и нравственной опоры в коллективном сознании. Аномия может закончиться депрессией, девиантностью, или, в экстремальном случае, самоубийством или убийством.

При отсутствии твердых норм поведения исчезают и твердые жизненные принципы. Напротив, моральные границы дозволенного расширяются, а область подконтрольного поведения сужается. Особенно часто подобное случается в переходные эпохи. Одной из них считается период первоначального накопления капитала, называемый <нецивилизованным>. В этот момент в обществе процветает нерегулируемая твердыми законами конкуренция, порождающая мошенничество, коррупцию и преступность. Аномия возникает тогда, когда люди не могут достичь законным путем провозглашенных обществом в качестве нравственного закона целей.

Воззрения Р.Мертона

Почти всю половину ХХ столетия аномия не привлекала внимание ни европейских, ни американских социологов, ютясь где-то на задворках интеллектуальных диспутов. Только в 1950-60-е годы, как отмечает Мэтью Дефлем[81], аномия перемещается в центр теоретического дискурса и эмпирических исследований.

Виной всему стал расцвет структурного функционализма и вхождение в пору творческого расцвета выдающегося американского социолога Роберта Мертона. Выясняя глубинную сущность социальных функций - приспособительных способностей социальной системы (общества, предприятия, университета), он к своему удивлению обнаружил, что они бывают открытыми (явными) и скрытыми (латентными), что в социальной системе наряду с функциями существуют их антиподы - дисфункции. А всякое нарушение или сбой в функционировании социальной системы рано или поздно должен поставить вопрос о нарушениях не только на отдельно взятом предприятии или в учебном учреждении, а о неполадках во всем общественном организме. Тогда-то ему и пригодилось дюркгеймовское понятие аномии, к тому времени основательно забытое социологами.

Теперь понятно, почему долгое время оно замалчивалось. Одной из причин было господство в американской социологии первой половины ХХ века символического интеракционизма, на дух не переносившего никаких функций, а тем более ничего не знавших о существовании дисфункций (да и общество как социетальный порядок, где только и можно обнаружить аномию, их вообще не интересовало), и Чикагская школа, занимавшаяся преступностью, городским андерклассом, социальной экологией на весьма приземленном, эмпирическом уровне. У тех и других аномия не попадала и не могла попасть в поле зрения: первые замкнулись на субъективном мире человека, вторые - на социальной среде его обитания. К тому же между ними было больше сходства в теоретико-методологических позициях, чем различий. Только решительный разрыв с господствовавшей традицией и новый взгляд на вещи позволил Р.Мертону иначе взглянуть на вещи.

Биографическая справка

Мертон Роберт Кинг (1910-2003) - один из величайших социологов-теоретиков XX столетия, почетный профессор Колумбий-ского ун-та, президент Амер. социол. ассоциации (1957). Автор, соавтор и редактор более чем 20 монографий и 200 научных статей. Род. в Филадельфии в семье еврейских иммигрантов с Украины. Отец - небогатый торговец, мать - начитанная в философии и просвещенная женщина, приобщившая его к научным занятиям. Свое детство, о котором позже вспоминал с особой теплотой, провел в трущобах южной Филадельфии[82]. Юношей он много времени проводил в Carnegie Library, Academy of Music и Philadelphia Museum of Art. Увлекшись магией, в 14-летнем возрасте сменил свое имя и фамилию Мейер Школьник на Роберта Мерлина. Однако друзья убедили его в необходимости американизировать суррогатное имя. Так появился Роберт Мертон. После окончания в 1931 г. Университета Темпл со степенью бакалавра по философии и истории науки поступает в аспирантуру Гарвардского университета на только что открытый там социологический факультет, где становится аспирантом и помощником тогдашнего декана факультета П.Сорокина. Страстная влюбленность в социологию сподвигла талантливого юношу получить M.A. и Ph.D. в престижном Гарварде.

Robert K. Merton (фото: www.columbia.edu)

Отталки-ваясь от идеи М. Вебера о решающей роли религиозных ценностей в развитии европейского капитализма, Мертон в монографии <Наука, техника и общество Англии XVII в.> (1938), носившая историко-социологический характер показал, что ценности пуританской морали (полезность, рационализм, индивиду-ализм) оказали решающее влияние на научные открытия. По аналогии с веберовским <духом капитализма> создал концепцию <этоса науки>. В 1936-1940 гг. им были опубликованы первые крупные работы по теории социальной структуры, функционализму, аномии, социальному времени, которые позднее вошли в книгу "Социальная теория и социальная структура" (1949) - социологической Библии ХХ века. С 1941 г. в течение 50 лет, т.е. до конца жизни Мертон преподавал в Колумбийском университете. В период 40-х гг. М. активно занимается при-кладными социальными исследовани-ями в области средств массовой коммуникации. В 1942-1971 гг. вместе со своим другом П.Лазарсфельдом, с которым познакомился еще в студенческие годы, возглавлял Бюро прикладных социальных исследований при Колумбийском университете. Разработал методологию фокусированного интервью и технологию организации фокус-групп, без которых сегодня не обходятся бизнес и маркетинг. Большую популярность принесла ему программа создания тео-рий среднего уровня, которую он выдвинул в 1948 г. в противовес пропаганди-руемой Парсонсом стратегии построе-ния <большой теории>. В 50- 60-е гг. под руководством и при непо-средственном участии Мертона осуществляет-ся ряд крупных исследовательских проектов в области социологии науки, изучения массовых коммуникаций, социальной стратификации, бюрокра-тии, социологии профессий, социологии медицины, социальных проблем, различных аспектов теории и методологии. Мертон стал первым социологом, кому в 1994 г. в Белом доме вручена Национальная медаль за науку.

Мертон внес фундаментальный вклад в разработку и формирование основных областей академической социоло-гии: теории и методологии, социологии на-уки, изучения социальной структуры, бюрократии, социальной дезорганиза-ции и аномии. В США высокую оценку получил его вклад в изучение средств массовой коммуникации: телевидения, кино, прессы, радио.

Влияние Мертона на становление российской социологии было огромным. Он повлиял на интеллектуальное взросление шестидесятников, оказывал реальную помощь многим ныне здравствующим российским социологам. Его небольшая квартира на Ривер-сайд Драйве близ Колумбийского университета в Нью-Йорке всегда была открыта для "русских социологов", с которыми он беседовал, переписывался, присылал научную литературу.

У Р.Мертона прекрасная семья. Жена Херриет Цукерман - тоже социолог, изучает стратификацию научной элиты на примере нобелевских лауреатов[83]. Сын Роберт С.Мертон (р. 1944) - экономист и математик, удостоенный в 1997 (совместно с М.Скоулзом) Нобелевской премии по экономике, профессор Гарварда. Его работы посвящены финансовым рынкам, экономике неопределенности и информации, инвестициям, методам оценки рисков, ценообразованию опционов. Автор нового метода определения стоимости ценных бумаг и автор обобщенной <формулы Блэка - Скоулза>[84]. Кроме того, у Р.Мертона две дочери, девять внуков и девять правнуков.

Еще в начале своей академической карьеры Р.Мертон стал заниматься изучением того, как общество воздействует на индивида. В 1938 г. ему пришла в голову блестящая мысль о том, что механизм такого воздействия надо искать в аномии. По мнению некоторых биографов, в частности Маргарет Эванс, среди многочисленных работ и научных открытий самым популярным и самым значительным является теория аномии[85]. Впервые она была опубликована в его статье <Социальная структура и аномия> (1938) и с тех пор входит в научный багаж как социологии, так и криминологии[86].

Если Дюркгейм тесно увязывал аномию с суицидом, то Мертон - с девиантным поведением. Что по большому счету одно и то же. Впервые Мертон опубликовал новую теорию в 1938 г., а позже пересматривал и расширял ее. В 1949 г. в сборнике "The Family" (под редакцией Рута Эншена) вышла пересмотренная и расширенная версия первоначальной статьи Р.Мертона <Социальная структура и аномия>[87]. Об этом автор предупредил читателя в первой же сноске, где уточнил, что название статьи, суть которой не изменилась, осталось прежним. Хотя методология сохранилась, автор, как он сообщил, развил дальше несколько принципиальных положений, ранее намеченных лишь вчерне. Признавшись в том, что термин <аномия> он позаимствовал у Дюркгейма, Мертон одновременно дал анализ его исторического происхождения, увидев его корни в ХУ1 веке. В новом варианте автор более подробно останавливается на историческом контексте аномии в США, уточняет определения и расширяет анализ пяти способов адаптации к аномии, составляющих его знаменитую типологию.

В первоначальной версии своей теории Мертон пытался объяснить девиантное поведение на основе биологических факторов, но вскоре обнаружил, что они на 90% не способны объяснить различия, которые существуют между странами в отношении уровня и причин девиантного поведения. Если бы действовали главным образом биологические факторы, то в каждой стране они могли обусловить приблизительно один и тот же уровень отклоняющегося поведения, однако статистика свидетельствовала о том, что в разных странах он сильно варьируется. Существенно различаются по этому показателю и социальные группы внутри одного общества. Оставалось одно - предположить, что виной всему выступают факторы культуры.

Цель Мертона отныне стало выяснить социальные и культурные истоки девиантного поведения, установить, каким образом социальная структура оказывает давление на индивида, побуждая их к нонкоформистскому поведению. Если говорить более конкретно, то Мертон пытался разглядеть, существует ли согласие, расхождение или противоречие между двумя фундаментальными элементами социокультурной структуры: провозглашаемыми обществом духовными ценностями (или целями), к которым должны были бы стремиться люди, и теми средствами, которые общество предоставляет людям для достижения этих целей. В стабильном обществе между ними существует равновесие, в нестабильном - конфликт.

Если общество, создав разветвленную систему норм и законов, предписало каждому индивиду играть определенную роль, то сам индивид должен испытывать внутреннее удовлетворение от того, что за правильное исполнение его роли общество оказывает ему внешнее вознаграждение. Оно может принимать самые разные формы, и не обязательно это должна быть заработная плата. Главное вознаграждение заключается в другом: общество награждает людей за исполнение ими социальных ролей, а не повышение производительности труда, красоту стиля одежды, умение выигрывать на скачках и т.п. Если, разумеется, речь идет об обществе. Пожалуй, это самое главное и самое трудное - распределить социальные роли и суметь поощрить за правильное выполнение. Высокие оклады менеджеров - это забота частных компаний. Общество беспокоит только выполнение социальных ролей, которые создало оно само и выполнение которых обеспечивает его процветание и стабильность.

Выполняя свою социальную роль, играя по правилам, каждый из нас хочет быть уверенным в том, что и другие тщательно исполняют свой долг и играют по правилам. В этом честном соревновании кто-то забегает вперед, а кто-то отстает. Опередивший других - это человек, добившийся делового успеха честными приемами, соблюдение которых гарантируется всеми институтами общества, а не только полицией и правосудием. У лидера оказалось больше сил и таланта. Но и отставшие оказались за чертой лишь в силу собственной невнимательности, лени или бесталанности. Вот в чем каждому члену общества хочется быть уверенным. Только на таких основаниях они согласны соблюдать правила игры. В честной борьбе нельзя прибегать к нечестным приемам. Стабильность общества базируется на равновесии культурно приемлемых целей и легитимных средств их достижения.

Весы - на них две чаши   Культурные цели Легитимные средства

Рис. 1. В стабильном обществе обе чащи находятся в равновесии.

Посмотрим на рисунок 1. и попробуем интерпретировать изображенное с позиций теории Мертона. Согласно Мертону, весы должны находиться в равновесии настолько долго, насколько индивид уверен, что одобряемые обществом цели он и все другие люди достигают опять же одобряемыми средствами. Как только полиция перестает ловить мошенников и казнокрадов, а суды наказывать нечистых на руку людей, равновесие нарушается, и все большее количество человек переходит в теневой сектор экономики[88]. Если достижение одобряемых целей не обеспечивается одобряемыми средствами, тогда люди начинают достигать одобряемые цели неодобряемыми (нелегитимными) способами. А это прямой путь к криминалу. Вот почему теория аномии у Мертона тесно связана с его пониманием преступного поведения. В концепции аномического поведения Р.Мертона1 (1968) преступное поведение трактуется как особая форма адаптации к обществу. У Мертона аномия - ощуще-ние отсутствия норм, возникающее в обществе, членов которого не только убедили, но и воспитали быть законопослушными, однако не позаботились создать для этого необходимые условия, прежде всего законодательные.

Итак, культурно одобряемые цели и институциализированные (признаваемые легитимными) средства их достижения - вот те социологические переменные, которые составили ядро мертоновской теории аномии. Состояние, при котором расхождение между целями и средствами порождает нестабильность общества, Мертон назвал аномией[89]. Она связана с такими понятиями, как деморализация, деинституционализация средств, диссоциация между культурными целями и институциальными нормами.

О социетальном уровне аномии Мертон высказался следующим образом:

<Нет общества, которое ни руководствовалось бы в своих действиях нормами. Правда, человеческие общества сильно различаются в зависимости от того, в какой степени обычаи, нравы и механизмы институционального контроля соответствуют тем целям, которые стоят на высшей ступеньке иерархии культурных ценностей. В одних случаях культура помогает индивидам сдерживать свои эмоции, согласовывая их с провозглашенными целями и ценностями, в других случаях она оказывает им гораздо меньшую эмоциональную поддержку для того, чтобы люди избирали предписанные законом методы достижения своих личных целей. Поскольку общества настолько сильно отличаются друг от друга, когда побуждают людей достигать свои цели институционально предписанным путем, последние могут утратить законную силу в глазах большинства населения, так что оно считает их всего лишь техническими требованиями. В связи с чем возникает очень важный вопрос: Какие процедуры, из тех чем располагает общество, лучше всего подходят для того, чтобы люди соблюдали провозглашенные этим обществом культурные ценности? Может случиться так, что наиболее удобные и технически достижимые процедуры, неважно легитимные они с позиций культурных ценностей или нет, станут наиболее массовыми формами и способами решения личных задач и получат институциональную поддержку. Если процесс ослабления роли культурных ценностей заходит слишком далеко, общество теряет свою стабильность и впадает в то состояние, которое Дюркгейм называл аномией (или отсутствием норм)>[90].

Если для Дюркгейма аномия являла состояние безнормности, то для Мертона она служила результатом конфликта норм в культуре или, выражаясь более точно, конфликт официально провозглашенных целей и законных средств их достижения, доступных большинству населения. В школе учат, что путь к образованию лежит через высшее образование. Но если для негров в США доступ к нему ограничен, а именно так было во времена Мертона, то это означает, что провозглашенные культурой цели (успех, богатство) и одобренные ее средства (образование) расходятся между собой для некоторых социальных групп. А вот выходцы из богатых семей, другая социальная группа, имеют доступ к престижному образованию, стало быть достижение богатства для них возможно законным путем. Тем не менее, крупные хищения и сокрытие доходов чаще всего совершает именно эта группа людей. Когда высшее образование недоступно или нет мотивации его получать, диплом об окончании вуза можно купить. Это незаконные средства достижения успеха. Однако в российском обществе получение покупного образования в 1990-е годы стало массовым явлением.

Если школа и СМИ учат нас, что путь к успеху лежит через труд, усердие и честность, но никто из окружающих людей, знакомых вам по личному опыту, таким путем богатства не добивался, то, по всей вероятности, делаете вы вывод, в обществе существуют какие-то другие пути к успеху, отличные от того, чему нас учат и к чему призывают.

Стало быть, аномия возникает тогда, когда люди не могут достичь законным путем провозглашенных обществом в качестве нравственного закона целей. При социализме официально провозглашались принципы равенства и моральной заинтересованности в труде, при капитализме - цели индивидуальной наживы и материального успеха.

Но если в том и в другом случае большинству населения легитимные, т.е. законные способы достижения этих целей недоступны, то на его долю достаются только незаконные. У Мертона их пять: (1) конформизм (принятие целей и средств); (2) инновация, реформизм (принятие целей, устранение средств); 3) ритуализм (неприятие целей, принятие средств); (4) ретритизм, уход (непринятие ни целей, ни средств); (5) мятеж (отказ от целей и средств с заменой их новыми целями и средствами). Так люди приспосабливаются к аномии. В большинстве случаев это отклоняющееся поведение.

Согласно теории Мертона, инноватор ищет новые и незаконные средства достижения богатства и успеха, например, рэкет (racketeering). Ритуалист верит в судьбу, в то, что только случай приведет к удаче и склонен больше, чем надо, подчиняться правилам. Типичный ритуалист - бюрократ. Ретритист, или отступленец (retreatist) отрицает и цели, и средства общества, уходит в наркотики, умственную болезнь, алкоголизм, бродяжничество. Сопротивленец (rebellious - бунтарь) отрицает и цели, и средства, но во имя социального изменения. Примеры - политические радикалы, члены религиозных движений, последователи движений за альтернативный стиль жизни (студенческая революция 1968 г.). Они отклоняют конформизм, ищут новые цели и средства. Другие примеры - гомосексуалисты, рок-музыканты, хиппи.