Завершение гражданской войны и переход к миру

Перебросив войска на Южный фронт, Красная Армия начала наступление на Врангеля, который после разгрома Деникина был провозглашен Верховным Главнокомандующим юга России. В ноябре 1920 г. войска южного фронта (командующим был назначен М.В. Фрунзе, ранее отличившийся на востоке и в Туркестане), форсировав Сиваш и прорвав оборонительные линии Врангеля на Перекопском перешейке, ворвались в Крым. Последняя схватка красных и белых была особенно яростной и жестокой, знаменуя заключительный звучный аккорд гражданской войны. Примерно 100 тыс. человек, оставшихся от некогда грозной Добровольческой армии, были перевезены на судах в Турцию.

Но эти события происходили уже на периферии Советской республики и непосредственной угрозы для власти большевиков не представляли. Это давало Советам возможность исподволь переходить к решению задач по налаживанию мирной жизни. И действительно, мысль об этом входит в сознание большевистских руководителей. Еще на VII Всероссийском съезде Советов в декабре 1919 г., т. е. в момент решающих побед Красной Армии, Ленин говорил:

Перед нами открывается дорога мирного строительства. Нужно, конечно, помнить, что враг нас подкарауливает на каждом шагу и сделает еще массу попыток скинуть нас всеми путями, какие только могут оказаться у него: насилием, обманом, подкупом, заговорами и т. д. Наша задача — весь тот опыт, который мы приобрели в военном деле, направить теперь на разрешение основных вопросов мирного строительства.

Эти слова примечательны в двух отношениях. В них прямо указывается на необходимость перехода к мирному строительству, но осуществлять его намечается военно-коммунистическими методами. Главная роль при этом принадлежала центральным и чрезвычайным органам и комиссиям — СНК, Совету труда и обороны (так с февраля 1920 г. стал называться Совет обороны) и др.

Казалось бы, переход к решению хозяйственных задач должен был как-то облегчить положение в республике, тяготы и бедствия, обрушившиеся на нее. Однако ситуация продолжала стремительно ухудшаться. Стало быть, дело заключалось не только в самой войне, но и в той политике, которой следовали большевики. С этой точки зрения, видимо, необходимо оценивать круг экономических и политических решений, принятых большевиками до марта 1921 г.

Апогей военного коммунизма

Нетрудно заметить, что большинство из них лежали в русле военного коммунизма. Но теперь, когда военная гроза уходила в сторону, их вряд ли можно оправдывать как вынужденные. Становится ясным, что политика военного коммунизма коренилась не только в трудностях военного времени, но и вытекала из реализации на практике целого ряда коммунистических идей. Более того, эти идеи получают свое теоретическое оформление в трудах большевистских лидеров. К ним относится книга Бухарина "Экономика переходного периода", в которой было обосновано насаждение коммунистических порядков исключительно сверху, руками пролетарского государства. В ней содержалась апология принуждения и насилия как средств создания нового общества. Не случайно даже среди большевиков бухаринский опус называли "книгой каторги и расстрела". Конечно, идеи этой книги можно приписать одному Бухарину, его молодости, наивной революционности, экстремизму и левачеству. Однако сопоставление этого труда с произведениями и выступлениями других большевистских вождей и одобрительная в целом оценка его Лениным говорят о том, что почти все они стояли в тот момент на близких позициях.

В русле военно-коммунистических идей шел дальнейший процесс национализации производства. В руки государства передавались мелкие и кустарные предприятия. Этот процесс был подтвержден в конце 1920 г. специальным декретом о национализации мелкой промышленности. В январе 1920 г. был принят декрет о всеобщей трудовой повинности и трудовых мобилизациях. Из мобилизованных на трудовой фронт формировались трудовые армии. С разгромом основных сил белогвардейцев часть боевого состава Красной Армии, численность которой превысила 5 млн. человек, переводилась на положение трудовых армий. Трудовые армии и военизированные трудовые отряды работали во всех отраслях народного хозяйства, где наблюдалось напряженное положение, в том числе на транспорте, на заготовке топлива, сырья. Для управления трудармиями был образован еще один чрезвычайный орган — Главкомтруд, в задачи которого входили учет, мобилизация и распределение рабочей силы. В деревне происходило насаждение коммун и коллективных хозяйств. К 1921 г. их было создано около 17 тысяч. Главными способами побуждения к труду были принуждение и насилие, хотя и не упускались возможности призыва к революционному энтузиазму и сознательности рабочих, как свидетельствует работа Ленина "Великий почин" (о коммунистических субботниках).

В связи с обозначившимися тенденциями интересны решения IХ съезда РКП(б), который происходил в марте — апреле 1920 г. В резолюции "О хозяйственном строительстве" подчеркивалась необходимость составления единого хозяйственного плана, рассчитанного на ближайшую эпоху, опирающегося в ходе его выполнения на мобилизации, на трудармии, на продразверстку, на единоначалие и централизацию, т. е. на краеугольные положения военного коммунизма.

ГОЭЛРО

В контексте принимаемых решений следует рассматривать любопытный памятник большевистского прожектерства — план ГОЭЛРО, рассчитанный на ближайшие 10—15 лет. В советской историографии план, составленный Государственной комиссией по электрификации России, образованной в феврале 1920 г. при ВСНХ, рассматривался как вполне реальный и даже своевременно выполненный. Так можно было утверждать, не вникая в существо плана. Его нельзя сводить к числу построенных электростанций и количеству выработанной электроэнергии, как это делалось раньше. На самом деле это был широкий план социально-экономических преобразований коммунистического характера, составленный специалистами с учетом самых современных технических достижений, которые в то время отождествлялись с электрификацией. Ленин мечтал о централизации всего народного хозяйства под единой "электрической крышей", чтобы сконцентрировать в руках государства "все нити крупной государственной машины".

Центральная идея плана — обновить всю структуру производительных сил России, для чего было задумано создать широкую сеть крупных и мелких электростанций, завязанных между собою в единую энергетическую сеть. Предполагалось, что крупные электростанции снабдят энергией фабрики и заводы, позволят реконструировать их техническую базу, повысить культурно-технический уровень рабочих, в несколько раз поднять производительность труда. Предусматривалась полная реконструкция транспорта на базе создания скоростных электромагистралей. Мелкие электростанции не только должны были озарить своим светом крестьянские избы, но и дать энергию сельским предприятиям, деревенским мельницам, молотилкам и т. п., что само по себе содействовало бы развитию коллективных форм труда, созданию крупных машинных коллективных хозяйств, способных полностью обновить земледелие. Отсюда — "любовь к электричеству" у большевиков, отсюда — известная ленинская максима "коммунизм — это есть Советская власть плюс электрификация всей страны". План ГОЭЛРО закладывал краеугольные идеи под централизованное планирование сверху, под будущие форсированную индустриализацию и сплошную коллективизацию сельского хозяйства.

План обсуждался на VIII Всероссийском съезде Советов в декабре 1920 г. Вокруг него была развернута широкая пропагандистская кампания, шумевшая до тех пор, пока более насущные задачи по выходу из кризиса не выдвинулись в качестве первоочередных. Но и впоследствии пуск каждой новой электростанции в стране с помпой отмечался как важная веха в реализации плана ГОЭЛРО.

Хозяйственная разруха

В то время как вожди в Москве разрабатывали грандиозные планы будущего коммунистического переустройства общества, ситуация в стране продолжала ухудшаться. Приехавший в то время в Советскую Россию английский писатель Г. Уэллс оставил свои впечатления в книге "Россия во мгле", интересные с точки зрения оценки положения глазами стороннего наблюдателя из страны, кстати, тоже недавно пережившей войну.

Экономическая разруха с явными признаками приближения катастрофы поразила все органы хозяйственного организма Советской России. Уровень производства скатился до 14% довоенного. Бездействовало большинство заводов и фабрик из-за отсутствия топлива и сырья. Да и в тех, которые вроде бы оставались в строю, едва теплилась жизнь, и это — несмотря на чрезвычайные меры: выделение "ударных групп" заводов, непрерывные мобилизации, использование трудармий, выделение специальных пайков для рабочих. Повсеместно царило уныние промышленных кладбищ.

Полный хаос творился на транспорте. Паровозы стояли на запасных путях и ржавели. Вагоны и составы пришли в негодность. Поезда ходили крайне редко. Многие железнодорожные пути были разрушены. На приколе находилось большинство судов. Практически не работали почта и связь, разорвались жизненно важные артерии, десятилетиями налаженные контакты, происходило обособление микроячеек общества и возвращение к первобытным натуральным основам существования. Миллионы людей промышляли кто чем может.

Кризис продразверстки

Продразверстка в деревне неумолимо вела к сокращению крестьянских посевов. Крестьянин не был заинтересован в увеличении производства сверх самого необходимого, так как "излишки" все равно шли в пользу государства. Таким образом, крестьянские хозяйства приобретали натуральный потребительский характер. Возможности реквизиций тем самым сжимались до предела. В свою очередь, это вызвало ужесточение деятельности заготовительных органов и продовольственных отрядов, посягавших уже на самые основы крестьянского существования. В результате стремительно стала распространяться так называемая "ползучая контрреволюция", вызванная сопротивлением деревни. К 1921 г. в стране полыхало более 50 крупных крестьянских восстаний. Как главную причину одного из самых крупных — "антоновщины", которое охватило Тамбовскую губернию, участник его подавления большевистский комиссар В. Антонов-Овсеенко прямо называл деятельность "военно-наезднических банд", в кои к тому времени превратились продотряды. В начале 1921 г. не осталось ни одной губернии, не охваченной в той или иной степени так называемым "бандитизмом".

Потери в составе населения

Не менее опасными были проявления кризиса в социальной сфере. Бухарин в упомянутой выше книге определял российский социум как общество разорванных пластов, соединить которые надлежало авангарду пролетариата, т. е. большевикам. Сильные деформации произошли в социальной структуре и составе населения. Прежде всего необходимо упомянуть о громадной цифре людских потерь, которая, начиная с 1914 г., приближалась, по оценкам статистиков, к 20 млн. человек. Трудно определить точно, какие категории населения пострадали больше, а какие меньше, тем не менее можно указать на совершенно очевидные "выбоины". Серьезный урон был, например, нанесен взрослому мужскому населению страны за счет погибших на фронтах. О потерях в годы мировой войны уже говорилось. В гражданской же войне только Красная Армия по официальным данным потеряла около 800 тыс. бойцов. Не меньшие потери, надо думать, были в рядах белого движения. От "политики ликвидации эксплуататорских классов", которая в 1919—1920 гг. нередко переходила в физическое истребление их представителей в форме красного террора, страдали прежде всего имущие слои и значительная часть интеллигенции с ними связанная. Около 2 млн. человек составила эмиграция из России, которая состояла преимущественно из "образованных классов". Белый террор также носил социальную направленность. От него пострадало немало рабочих и революционно настроенной интеллигенции. От голода, болезней, эпидемий, бушевавших в стране в этот период, также погибло много людей, но особенно велика была детская смертность. Если прибавить сюда резкое сокращение рождаемости, то очевиден серьезный ущерб, нанесенный будущим поколениям.

Если попытаться определить какой-то общий вектор этих демографических катаклизмов, то, видимо, он склоняется в сторону города и городских классов и слоев населения. Действительно, значение городов в общественной жизни резко снизилось. Голодные, холодные и опасные, они не притягивали жителей. Пустые площади и улицы оживлялись лишь в дни революционных торжеств, митингов и демонстраций. Население Петрограда сократилось вдвое, Москвы — примерно на столько же, несмотря на сосредоточение в ней огромного числа центральных правительственных учреждений. Численность рабочих в ведущих индустриальных центрах уменьшилась в 6—7 раз. Жалкое состояние влачили городские обыватели, "остатки свергнутых эксплуататорских классов", борющиеся за выживание. В целом же обнаружились симптомы "аграризации" страны.

"Деклассирование"

Политическое руководство вплотную столкнулось с явлением, которое известно как "деклассирование пролетариата", который, между прочим, считался социальной опорой нового режима. Этот феномен нельзя сводить только к уходу рабочих в деревню, возвращению их к крестьянским занятиям ввиду остановки фабрик и заводов и тяжелого продовольственного положения в городах. Это несколько односторонний и упрощенный взгляд. Нужно учесть еще несколько аспектов этого "деклассирования". Во-первых, значительный отлив (до 1 млн.) рабочих в госаппарат в связи с политикой создания в нем "пролетарского климата", в Красную Армию (до 600 тыс.). Из рабочих в первую очередь создавались кадры чекистов, милиции, продотрядов и т. п. Во-вторых, среди тех, кто все-таки остался возле остывших заводских котлов и недымящихся труб (1,5 млн. в 1920 г. и 1 млн. в 1921 г.), отмечались явные признаки распада. В сущности, они переставали быть рабочими, перебиваясь случайными занятиями, как тогда говорили, "мешочничеством", "кустарничеством", "зажигалочничеством", "бочарничеством". Их "революционное классовое сознание", к которому постоянно взывали большевики, явно притупилось. В рабочей среде царили настроения разочарования, уныния, апатии, усугубленные постоянными нехватками, недоеданием и болезнями. Свидетельством этому стали не столько забастовки, которые в условиях военного времени беспощадно подавлялись, а "волынки", когда рабочие находились вроде бы на месте, но под разными предлогами почти ничего не делали для производственных нужд — "волынили". Многие из них попадали в разряд люмпенов, пополняя ряды преступных банд, нищих, воров.

Для большевиков "деклассирование пролетариата" имело особое значение. Но на самом деле "деклассированию", маргинализации подвергались не только рабочие, но и другие группы и слои населения. Число "люмпенов" росло очень быстро. Они заполонили города и наводнили сельскую местность. Преступный мир буквально терроризировал население, невзирая на беспощадные меры со стороны ЧК и милиции. Нередки были случаи сращивания преступности с политическими группировками, с интеллигентской богемой, наблюдался рост анархических настроений. Морально-нравственные критерии в обществе размывались. Все чаще идеи уравниловки и грубого казарменного коммунизма сводились к простому принципу "грабь награбленное".

Безотцовщина, гибель людей, распад семьи и родственных связей, вызвали небывалое распространение детской беспризорности (до 7 млн. к 1922 г.), что стало еще одним из источников роста преступности, нищенства, одичания и озверения людей.

Сильный урон потерпела российская интеллигенция. Ее ряды значительно поредели, ее влияние в обществе — упало. Конечно, это было чревато серьезными последствиями для решения культурных задач большевиков, какую бы идейную подкладку они им ни пришивали. Та же часть интеллигенции, которая оставалась в Советской России, постоянно подвергалась массированной пропаганде и примитивной индоктринации. Многие ее представители становились служащими советских учреждений.