Секта дыбопоклонников. 30-03-2015

Александр Скобов: Сегодняшняя позиция должна быть не оборонительной, а наступательной

Церковные мракобесы продолжают наращивать агрессивную экспансию в мир светской культуры. Они требуют запрета произведений искусства все чаще. Их чувства постоянно чем-то оскорблены. То тем, что некий предмет их культа изобразили не так и не в том контексте, то тем, что какой-то сотрудник церкви показан отъявленным мерзавцем, то тем, что образ почитаемого у них в качестве божества «религиозного деятеля» из древней Палестины трактуется не так, как они считают нужным.

Умиляет наша прекраснодушная общественность, призывающая РПЦ к диалогу. Вы о чем? Они будут требовать запретить, проверить на экстремизм, привлечь по статье, уволить, а с ними будут мирно вести диспуты о проблеме теодицеи? Увольте. Так не будет.

После увольнения Мединским Бориса Мездрича Евгений Ихлов призвал «признать честно, что между либеральной интеллигенцией и клерикально-реакционными кругами идёт война, “игра с нулевой суммой”». Это значит – «кто кого» и компромисс невозможен. Вот только готова ли либеральная интеллигенция к этой войне?

Характерно, что перед самым увольнением Мездрича тот же Ихлов заступился за Христа, над которым зло посмеялся Александр Невзоров. Упрекнул Александра Глебовича в отсутствии диссидентской солидарности. Ведь Иисус – тоже диссидент, бросивший вызов тогдашним мракобесам, и несомненная жертва политических репрессий.

Разумеется, такая трактовка образа Христа возможна. Как, впрочем, и любая другая. Ведь достоверно мы о его жизни почти ничего не знаем. Уже на заре так называемого христианства (на самом деле савлианства), церковники стремились утвердить собственную монополию на истолкование образа этого самого Христа, свирепо уничтожая все его неканонические жизнеописания. Преуспели в этом настолько, что до нас не дошел целиком ни один текст многочисленных «апокрифов».

Но именно в канонической церковной трактовке образа Христа он мошенник и шарлатан. Это если исходить из принятой всеми савлианскими церквями концепции его единосущности так называемому богу-отцу и единства так называемой «троицы». Если перед нами принципиально бессмертное высшее существо (неотделимая часть высшего существа, воплощение высшего существа), то вся история со смертью на кресте – спектакль и профанация, пропагандистский пиар. Это, собственно, и объяснил Невзоров.

Попытка средствами государственного принуждения закрепить за церковью монополию на допустимую трактовку образа Христа есть попытка введения обязательной государственной идеологии, то есть тоталитаризма.

Разумеется, либеральная интеллигенция против тоталитаризма. Она стремится защитить светское общественное пространство от попыток распространить на него чисто внутрицерковные запреты. Справедливо чувствуя себя стороной обороняющейся, она и выстраивает свою линию защиты как чисто оборонительную. То есть мы не против религии и церкви. Мы просто хотим сохранить пространство, где действует право выражать несогласие с религией и церковью, право критиковать их, право смеяться над ними. Право для неизвестных других. А сами мы не против.

Вот, например, изобразить Христа между раздвинутыми женскими ногами – это вовсе не посягательство на церковные догматы. Это такое новаторство в искусстве. А искусство – оно же не от мира сего. К нему нельзя подходить с обычными мерками. Все это до боли напоминает споры времен Владимира Ильича Ленина о том, может ли искусство быть вне политики. И отрицать, что скандальная афиша несет вполне определенную идеологическую нагрузку, значит заранее обрекать себя на поражение в идеологической войне.

Идеологическая война ведется в первую очередь вокруг понятия сакральности. Смысл этого понятия заключается в проведении жесткой разделительной черты, обозначающей принципиальное иерархическое неравенство. С сакральным нельзя обращаться так, как можно обращаться с несакральным. И наоборот, сакральному позволено то, что не позволено несакральному. Не оспаривая привилегированного статуса церковной сакральности, либеральная интеллигенция пытается застолбить аналогичные привилегии для светского искусства. Еще раз, медленно: это заведомо проигрышная позиция.

Логика войны все равно заставит либеральную интеллигенцию не ограничиваться защитой права неизвестно кого (вообще кого-нибудь), не признавать церковную сакральность таковой за пределами церковного пространства.

Заставит обозначить собственное отношение как к конкретным сакрализованным церковью объектам, так и к понятию сакральности как таковому. Это тем более актуально, что на понятие сакральности начинает все в большей степени опираться идеология путинского постнеофашизма.

Сакрализироваться могут предметы, символы, понятия, персонажи, их образы и изображения. Начнем с предметов культа. Меня всегда поражало, как общественное сознание пропускает через себя, не фиксируя, тот факт, что религиозное течение, с которым мы сегодня так неприятно столкнулись, сделало священным предметом поклонения изображение орудия мучительной казни, то есть пытки и убийства. Это же все равно, что поклоняться дыбе.

Может быть, разобраться в этом нам поможет секретарь по идеологии ЦК РПЦ МП Чаплин? Вот он недавно призвал не путать христианство и гуманизм, написав в частности:

«Сам Бог, Бог Троица, то есть в том числе Бог Cын, впоследствии воплотившийся как Иисус Христос, насылал бедствия и гибель на целые народы… Да, при этом страдают и дети, и старики, и грешники, и святые. Но Господь поступает именно так, как поступает, – не ради отмщения, а ради того, чтобы сохранилась единственная истинная вера и люди не отпали от нее... И поэтому такое Божие наказание – не зло, а благо. Для многих, для всего человечества».

Это не первое подобное высказывание г-на Чаплина. Еще в 2007 году в ходе диспута с Леонидом Гозманом он заявил:

«По-вашему, самое ужасное, что может произойти – уничтожение людей. Я согласен, это плохо, но для меня есть вещи, которые более важны, чем уничтожение того или иного количества людей, или даже жизни всего человечества... Святыни и вера. Жизнь человечества менее важна для меня».

Я очень люблю своих верующих друзей, которые искренне считают, что религия учит добру. Мне самому бывает больно тогда, когда их чувства бывают больно задеты. Однако, как говорится, Платон мне друг, но истина дороже. Идеолог клерикальной реакции Чаплин ближе, чем они, подошел к пониманию сути религии, причем любой.

Дело даже не в том, что библейский бог – жестокий, злобный, мелочный и мстительный тиран. Не в том, что только описанных в Ветхом Завете деяний этого, с позволения сказать, демиурга хватит на три Гааги и еще два Нюрнберга.

Дело в том, что если вера сама объявляет своей наиглавнейшей сутью беспредельное обожание некоего высшего существа, служение ему и беспрекословное повиновение его воле, то с определенной степени «разогретости» такая вера в обязательном порядке предполагает ненависть к необожающим и неповинующимся. Со следующей стадии разогретости – готовность принуждать к обожанию и повиновению огнем и мечом. В любом случае человеческая жизнь и человеческие страдания не имеют значения по сравнению с исполнением высшей воли. Ради ее исполнения с людьми допустимо делать все, что угодно.

То есть насилие и жестокость в принципе оправданны. И чем это отличается от оправдания преступлений сталинизма или нацизма? Почему к последователям г-на Чаплина надо относиться иначе, чем к поклонникам Сталина, Гитлера и прочих тоталитарных диктаторов?

Возможно ли иное прочтение религии? Наверное, да. Религии веками были единственной разрешенной и вообще доступной людям формой идеологии. Неудивительно, что в религиозные образы облекались настроения, чаяния, представления о добре и зле самых разных социальных групп. Облекалось неистребимое стремление человека к добру, справедливости, свободе, любви. В истории можно найти и примеры того, как религия и церковь способствовали смягчению нравов. Бывало и такое.

Вот только те, кто сегодня призывают бить только по попам, не задевая веру, напоминают мне «правоверных коммунистов», надеявшихся на очищение идеологии марксизма-ленинизма от сталинских извращений. Это были прекрасные люди, и их позиция достойна всяческого уважения. Но не преуспели.

И в сегодняшнем противостоянии агрессивной и опасной тоталитарной секте дыбопоклонников подобная позиция явно недостаточна. Недостаточна в первую очередь потому, что в РПЦ не просматривается сколько-нибудь заметного обновленческого крыла, готового и способного бросить вызов обскурантам. Открыто противопоставить им иное прочтение религии. Это, кстати, свидетельство крайне низкой степени разогретости религиозных чувств на низовом уровне. По большому счету, всем по барабану. Массовая самозапись в «православные» отражает лишь запрос части общества на хоть какую-то государственную идеологию. Своеобразная форма ностальгии по «совку».

Сегодняшняя позиция должна быть не оборонительной, а наступательной. Надо бить противника по его наиболее жизненно важным органам. Прежде всего, по понятию сакральности. Надо переносить военные действия на территорию врага. В его святая святых. Атаковать религию как несовершенную и устаревшую форму общественного сознания в принципе.

Ну а любителям носиться со своими оскорбленными чувствами можно посоветовать всевозможные духовные практики и упражнения во испытание веры. У них же принято накладывать на себя испытания. Так что пусть чаще карикатуры на своих пророков просматривают.

Война на уничтожение. 01-04-2015

Александр Скобов: Манифест «партии кровищи» как отправная точка для оппозиции

Резонансная статья заместителя главреда «Известий» Бориса Межуева содержит много ценных признаний. Например, признание того, что восторг от аннексии Крыма — это и есть тот материал, который скрепляет весьма разнородное «новое путинское большинство» или «путинский консенсус». Конечно, на сегодняшний день этот консенсус достигнут и по более широкому кругу вопросов, но захват Крыма — это единственное, что может предъявить режим в качестве видимого успеха, способного вызвать энтузиазм. Без этого энтузиазма, эйфории путинское большинство неизбежно рассыпется. Слишком оно разнородно. Ничего иного духоподъемненького у режима нет.

Правда, дальше Межуев фактически признает, что дело не в Крыме. А в чем? В самоопределении восточнославянской цивилизации. Вот Украина сохранила верность «мировому гегемону», а Россия против него восстала. «Мировой гегемон» — понятное дело, Запад. Межуев проводит аналогию с войной за независимость США. Штаты отделились от Англии, а Канада сохранила верность британской короне. Сегодня Россия — это Штаты тогда, а Украина — это Канада.

Аналогия Межуева некорректна. Формально отделившись от Англии, США сохранили цивилизационное единство с тогдашним «мировым гегемоном» — Западной Европой. Они вдохновлялись идеями европейского Просвещения и, в свою очередь, повлияли на европейские буржуазные революции. Но рассуждения Межуева интересны тем, что еще раз показывают: теория «войны цивилизаций» — важнейшая идеологическая составляющая крымнашизма. Россия ведет войну за незападный путь развития, за незападную общественную модель. И в этом контексте аннексия Крыма действительно важна. Символически. Попрание международного права, вероломное нарушение заключенных договоров — это, конечно, элементы самоопределения незападной модели.

Любопытны и представления Межуева о демократии. Она, по его мнению, отличается от авторитаризма тем, что при ней меньше свободы, меньше прав. Если значительное большинство достигает широкого консенсуса по некоторым наиболее важным для общества вопросам, оно лишает доступа к участию в политической жизни несогласное с ним по этим вопросам меньшинство. Вот авторитарный правитель, не зависящий от волеизъявления общества, может при желании позволить существовать и даже высказываться радикально несогласному с большинством меньшинству, защищая его от большинства. А при демократии большинство обязательно вытеснит таких несогласных из общественной жизни вообще, заставит либо замолчать, либо перебраться в другую страну.

Межуев утверждает, что так происходит и в странах Запада.

Это явное искажение реальности. Вся западная демократия построена на системе многочисленных гарантий прав всевозможных меньшинств. Власти не решают вопрос допуска тех или иных политических сил на политическую арену. Доступ свободный. Ограничения есть, но скорее символические и легко обходимые.

В годы «холодной войны» просоветские компартии явно не входили в состав «демократического консенсуса значительного большинства» стран Западной Европы. Тем не менее в политике присутствовали, получали от 5 до 25 процентов голосов на выборах. Межуев же предлагает подумать о том, не пора ли полностью исключить из политической жизни примерно пятую часть российских граждан, не согласных с крымнашизмом.

На практике это означает в первую очередь лишение возможности высказываться и участвовать в выборах. Для достижения этого можно использовать как методы неформального давления (отказы в помещениях, перекрытие финансовых источников) и манипуляции с действующим законодательством (надуманные придирки к партиям и СМИ), так и введение новых запретов на выражение определенных мнений с реальными репрессиями за их нарушение. В обоих случаях это методы силовые. Причем первый набор методов уже в основном исчерпан. Ну, можно еще снять с регистрации «Яблоко» и ПАРНАС, тем самым окончательно лишив несогласных с крымнашизмом возможности участия в выборах по партийным спискам. Но сейчас опять возвращаются одномандатные округа. Можно закрыть «Эхо Москвы» и «Новую газету». Но останется интернет.

Между тем Межуев ставит вопрос о необходимости полностью убрать оппозицию крымнашизму с арены российской истории. Положение, при котором эта оппозиция сохраняет даже сегодняшние чисто символические возможности заявлять о себе, его явно не устраивает. Ведь при таком положении большая часть людей творческих, мыслящих, независимых, большая часть культурной элиты перетекает на сторону оппозиции, ориентированной на «мирового гегемона».

Можно только поблагодарить г-на Межуева за признание того, что крымнашизм — это идеология людей не творческих, не мыслящих и не имеющих собственного достоинства. Идеология гопников из подворотни. Идеология, которой культурная элита по природе своей враждебна.

Что ж, Межуев в социальном отношении очень точно идентифицировал врага. Как же можно не допустить перетекания потенциальных национал-предателей на сторону национал-предателей открытых? Ясно, что для представителей культурной элиты, осмелившихся открыто обозначить свою оппозицию крымнашизму, должны быть созданы условия, исключающие возможность творческой самореализации. Как это делается, все знают. Но и этого мало. Без уголовного преследования и реальных тюремных сроков за публичное отрицание крымнашизма заставить пятую часть населения замолчать и довольствоваться пребыванием во внутренней эмиграции невозможно.

На это и направлена «программа Межуева». Это программа перехода от «либерально-авторитарной» политики, сохраняющей жизнь (хотя и жалкую) ни на что не влияющей оппозиции, к политике «тоталитарно-демократической», полностью выбрасывающей оппозицию из истории. Статья Межуева — это хоть и очень аккуратно высказанная, но совершенно недвусмысленная угроза Кремлю: если он не проведет полную зачистку оппозиции, национал-предательской культурной элиты, «простой народ» из подворотни не поймет.

Статья Межуева — манифест оппозиции справа крайне правому путинскому режиму. Надо отдать должное Путину. Он всегда придерживался принципа необходимой достаточности репрессий. Оппозиция справа — это партия решительного завершения тоталитарного реванша. Репрессии для нее — суть системы, а не просто средство. И как бы ни была наша политика имитационна и манипулятивна, у этой партии есть своя жизнь, отдельная от Путина. Мы не знаем, кто конкретно покровительствует этой партии в «кремлевских башнях». Но мы точно видим, что именно она уже давно уверенно контролирует все «большие медиа» — центральные телеканалы и крупнейшие газеты.

Только не надо призывать спасать Путина и его «партию умеренной крови» от страшной и ужасной «партии кровищи». Я не пойду спасать Путина, даже если завтра Кремль будут штурмовать Бес со Стрелковым и Мозговым.

Напротив, перефразируя великого Черчилля, могу сказать: если завтра в Кремль вторгнется Бес со своими головорезами, я сочту своим долгом, как минимум, опубликовать благожелательную колонку о Сатане. У «партии кровищи» тоже есть свое предназначение. Она помогает и оппозиции — той, не принявшей крымнашизм пятой части населения — самоопределиться с выбором:

или смириться с жизнью безгласных зэков, обслуживающих своих тюремщиков, или разрушить государство людей из подворотни.

Статья Межуева дает и оппозиции четкую платформу для самоидентификации. Мы, пятая часть населения РФ и ее пятая колонна, ведем войну за выбор Россией цивилизационной модели. Мы ведем войну за Россию как неотъемлемую часть евроатлантической цивилизации. Мы защищаем человеческую цивилизацию в целом. Потому что крымнашизм, объявляющий доблестью вероломство и грабеж, не только превращает в дикарей без совести и морали население России. Он стремится отбросить весь мир в состояние хаоса, в котором новые варвары будут мечом писать границы сфер своего влияния по телу живых народов. Крымнашизм — угроза человечеству.