ГУРЕВИЧ ЕЛЕНА АРОНОВНА, МАТЮШИНА ИННА ГЕРАЛЬДОВНА. ПОЭЗИЯ СКАЛЬДОВ 3 часть

Системный характер языка скальдических кеннингов находит и другие, не менее яркие проявления, до сих пор ускользавшие, однако, от внимания исследователей. Мы сможем обнаружить их, только если внимательнее приглядимся к обозначенному выше кругу "идей", воплощаемых этим языком, - к традиционно описываемым посредством кеннингов денотатам. Уже из приведенного выше неполного их перечня следует, что "означаемые" кеннингов - это, с одной стороны, центральные понятия героического мира, образующие костяк этого, как нам еще предстоит убедиться, непростого организма, а с другой - более или менее случайные денотаты, роль и место которых в системе, принципиально ограничивающей свой состав, не могут быть исчерпывающе объяснены тематическим разнообразием поэзии скальдов. Напротив, именно исходя из этого разнообразия, а главное - из того факта, что система кеннингов не сводится "без остатка" к описанию основных героических понятий, мы вправе поставить вопрос о принципах отбора кеннингов, занимающих нижние этажи этого здания. В самом деле, чем объяснить, что в поэзии, постоянно прославляющей ратные подвиги конунгов-завоевателей, кеннинги земли употребляются значительно реже, нежели, к примеру, кеннинги змеи, а кеннингам коня в ней и вовсе не нашлось места? Или почему, например, мы не находим в этой системе, наряду с кеннингами моря, также и кеннингов рыбы? Эти вопросы вполне правомерны хотя бы уже потому, что за пределами системы традиционных инвариантных моделей, в качестве скальдических окказионализмов, мы встретим и кеннинг коня (ср. у Сигвата Тордарсона: rastar knǫrr В I 254, 2 "корабль дороги"), и кеннинги рыбы (у Сигвата же: leygjar eitrs ormr В I 246, 1 "ядовитая змея моря" или у Кормака Эгмундарсона: díkis bokkr В I 83, 59 "козел канавы"), образованные по аналогии с хорошо известными моделями кеннингов корабля и змеи (28). И тем, и другим, однако, суждено было остаться единичными кеннингами, невостребованными скальдической традицией. И, как представляется, не случайно.

Объяснение этих и подобных странностей в отборе означаемых "второго ряда" станет возможным, если мы будем исходить из строения кеннинга как поэтической фигуры. Как уже приходилось отмечать, анализируя вису Торбьёрна, непременная двухкомпонентность кеннинга не предполагает его двучленное: скальдический кеннинг обладает способностью к развертыванию и превращению в многочленный кеннинг, rekit. Исландская поэтика, однако, не ограничивается выделением двучленного и многочленного кеннинга. Согласно Снорри, кеннинги бывают трех видов. "Первые называются кеннингами (kenningar), вторые tvíkennt ("дважды охарактеризованный"), третьи - rekit ("протяженный"). Кеннинг - это когда битва названа шумом копий (fleinbrak), tvíkennt - это когда меч назван огнем шума копий (fleinbraks fúr), a rekit - то, что еще длиннее" (29). Условием развертывания обычного двучленного кеннинга в rekit является, таким образом, возможность замены его второго компонента ("определения") кеннингом. В результате возникает tvíkennt, а в случае последующих замен - четырех-, пяти- или шестичленный rekit. При этом предел развертывания многочленного кеннинга устанавливается не только характером определения каждого следующего кеннинга в цепочке, но и протяженностью того стихового пространства, рамками которого должно быть ограничено любое минимальное поэтическое высказывание, - скальдической полустрофой ("хельмингом"). Имея в виду последнюю, собственно стиховую, границу, Снорри запрещает скальдам "протягивать rekit дальше пяти кеннингов", хотя, как он замечает, "это и встречается у древних скальдов" (30).

Многочленный кеннинг стал, таким образом, своеобразной точкой пересечения различных двучленных моделей - в его составе они неизбежно должны были вступить в прямое взаимодействие друг с другом. При этом необходимость постоянно выступать в роли строевых элементов поэтической фигуры иного, "высшего" порядка не могла не дать и нового импульса для еще более тесного сплочения их в систему взаимозависимых наименований. В сущности, именно многочленный кеннинг и явился тем инструментом, при помощи которого были окончательно сведены воедино все ее составные части. Разумеется, тот факт, что возможность развертывания простого кеннинга в rekit оказалась поставленной в прямую зависимость от существования двучленных моделей, способных замещать его "определение", прежде всего должен был обусловить строение самого протяженного кемпинга, ограничив его реальным составом скальдического языка. Однако со временем это же обстоятельство, судя по всему, превратилось в фактор, способный оказывать обратное влияние на эволюцию системы двучленных кеннингов. Так, мы можем быть почти уверены в том, что особое развитие или, напротив, полное отсутствие моделей, описывающих те или иные второстепенные понятия, может быть непосредственно связано с возможностью или невозможностью использовать их в процессе развертывания многочленного кеннинга. Поскольку корабль, например, называют конем моря, а море - землей морского конунга, скальд может назвать корабль конем земли морского конунга (ср.: Meita vallar vigg), однако использованное в этом кеннинге понятие конь никогда не выступает в роли "определения", а значит и не подлежит развертыванию. Неудивительно поэтому, что в языке скальдов вообще не нашлось места кеннингам коня. Подобным же образом можно объяснить отсутствие в системе кеннингов и других "второстепенных" моделей, не нужных структуре многочленного кеннинга.

Нельзя не заметить, что отбор моделей в целях использования их в составе многочленного кеннинга - это прежде всего свидетельство особой его ценности для поэзии скальдов. Несомненно и то, что именно в создании протяженного кеннинга и должно было ярче всего проявиться мастерство скальда. Впрочем, следует ли из всего этого, что скальдический rekit был всецело свободным соединением двучленных кеннингов, традиционность которых не могла в таком случае не преодолеваться непредсказуемостью и индивидуальным характером их каждого нового "сплава"? Можно быть заранее уверенными в том, что в стихах скальдов нам непременно встретятся кеннинга, демонстрирующие именно такое устройство, однако они будут безусловным исключением из некоего общего, выработанного традицией правила развертывания многочленного кеннинга, которое нам еще только предстоит установить. Но что же именно заставляет подозревать, что и rekit, подобно двучленному кеннингу, не был ни сугубо "авторским" творением скальда, ни тем свободным "речевым" образованием, каким он представляется при первом с ним знакомстве?

Прежде всего оказывается, что в устройстве протяженного кеннинга заложен простейший, безотказно действующий механизм его расшифровки, вовсе не предполагающий процедуры последовательного свертывания многоступенчатого "определения". Так, для того, чтобы разгадать даже самый длинный (семичленный) скальдический rekit, составленный в XI в. скальдом Тордом Сэрекссоном, nausta blakks hlémána gífrs drífu gimsløngvir "разбрасыватель огня метели великанши укрывающего месяца коня корабельного сарая" (В I 302, 1), аудитории скальда вовсе не требовалось выяснять, что "конь корабельного сарая" - это корабль, "укрывающий месяц корабля" - это щит (здесь будет нелишне вспомнить аналогичное соединение двучленных моделей в висе Торбьёрна!), "великанша щита" = секира, "метель секиры" = битва, "огонь битвы" = меч, а "разбрасыватель меча" = муж, - достаточно было найти его "основу", недвусмысленно указывающую на то, что это - кеннинг мужа. Таким же способом устанавливается значение и подавляющего большинства других протяженных кеннингов. В многочленном кеннинге подрывается тем самым изначальная и непременная двухкомпонентность кеннинга: тогда как в двучленном кеннинге именно определение, а не основа относит кеннинг в сферу целого - описываемого им понятия (огонь неба = солнце, огонь битвы = меч, огонь моря = золото), в протяженном кеннинге определение утрачивает свою прямую "утилитарную" функцию и по существу превращается в орнаментальный член. Скальдический rekit поэтому может быть уподоблен руническому змею на памятных камнях эпохи викингов: как и последний, он образуется сложным переплетением значимых (соответственно: несущих надпись) и украшающих, но не привносящих никаких новых смыслов компонентов. Ценность такого многочленного определения уже не в том, что благодаря ему мы устанавливаем значение кеннинга, а в демонстрации мастерства скальда.

Означает ли сказанное, что протяженный кеннинг изначально устроен принципиально иначе, нежели простой, двучленный кеннинг, имеет какую-то другую структуру? Вовсе нет. Все возможные "деформации", сопровождающие развертывание двучленного кеннинга в rekit, коренятся в закрепленном традицией употреблении многочленного кеннинга. Прежде всего оказывается, что многочленные кеннинга применяются лишь к весьма узкому кругу референтов, причем в подавляющем большинстве случаев протяженный кеннинг - это кеннинг мужа. В основе же кеннингов мужа, как мы знаем, используются лексические группы, никогда не употребляющиеся в составе других кеннингов: имена богов, названия деревьев, nomina agentis. Неудивительно поэтому, что основа любого кеннинга мужа уже сама по себе обладает свойством указывать на его целое. Логическим следствием такого устройства, превращающего определение кеннинга в избыточный и орнаментальный член, стали то и дело появляющиеся "полукеннинги" (þollr, lundr), т. е. кеннинги, представленные одной лишь основой. Существенно при этом, что указанное свойство кеннингов мужа не является уникальным: аналогичным образом устроено большинство кеннингов женщины, многие кеннинги битвы или, например, кеннинги ворона. Очевидно, однако, что хотя такое устройство кеннинга не имело особого значения для системы двучленных моделей и потому вовсе не культивировалось ею, оно приобретало несомненную ценность для протяженного кеннинга, поскольку облегчало его расшифровку. Вероятно, поэтому мы наблюдаем явную тенденцию развертывать в rekit именно такие двучленные модели, основа которых и без помощи определения недвусмысленно указывает на обозначаемое целое. Едва ли случайно, например, что среди протяженных кеннингов жены мы не найдем ни одного пятичленного кеннинга (а это самые длинные кеннинги женщины), который имел бы в основе хейти земли, т. е. синонимы, употребляющиеся также и в кеннингах золота: более того, такая основа редко встречается и среди четырехчленных кеннингов женщины, также предпочитающих имена богинь или наименования деревьев (ср.: fjarðar elgs fúrvangs Hlín B I 101, 25 "Хлин огня луга лося фьорда" или svanteigs elda bjǫrk В II, 214, 13 "береза огня земли лебедя"). Точно так же не должны были представлять никакой трудности для понимания и такие кеннинги битвы, меча и ворона как, например, hjorlautar hyrjar þing В I 123, 31 "сходка огня лощины меча" = битва, skjaldar Hrundar handa hnigreyrr В I 106, 4 "тонущий камыш рук Хрунд щита" = меч, sára þorns sveita svanr В I 90, 1 "лебедь пота шипа раны" = ворон: основа каждого из них обладает свойством указывать на строго определенный денотат.

Мы видим, таким образом, что структура протяженного кеннинга обнаруживает определенную зависимость от выполняемой им функции "заменителя существительного обычной речи": сложность этой новой поэтической фигуры привела к возникновению дополнительных ограничений, призванных облегчить ее расшифровку. Впрочем, только ли аудитория должна была испытывать на себе "послабляющее" воздействие вынужденных и, вероятно, лишь со временем вырабатываемых традиционных правил? Ведь если у нее и не было прямой нужды шаг за шагом свертывать многочленные определения протяженных кеннингов, скальд, со своей стороны, был поставлен в существенно иные условия: он должен был правильно развернуть rekit. Или традиция и здесь располагала особыми средствами, которые должны были облегчить стоящую перед скальдом задачу?

Об одном таком правиле, записанном в "Младшей Эдде", нам уже приходилось упоминать выше: Снорри не рекомендует скальдам протягивать rekit дальше пятого кеннинга, дабы не "выйти из размера". На поверку же оказывается, что самые распространенные протяженные кеннинги еще короче - это четырехчленные кеннинги, образуемые соединением только трех кеннингов. Анализ структуры таких четырехчленных кеннингов, большинство из которых служат поэтическими обозначениями мужа и жены, позволяет обнаружить и общий механизм их устройства: как правило, они представляют собой отнюдь не результат свободного нанизывания различных двучленных кеннингов, но содержат готовые их "блоки" - модели трехчленных кеннингов, не случайно выделенные исландской поэтикой в особый разряд наименований - tvíkennt.

Что же дает основание полагать, что система кеннингов, помимо простых, двучленных моделей, включала в себя также и образования "второго порядка" - модели трехчленных кеннингов, иначе говоря, отобранные традицией, устойчивые и постоянно воспроизводимые скальдами комбинации первичных двучленных моделей? Прежде всего, разумеется, их повторяемость. Так, к примеру, едва ли можно считать простым совпадением многократно встречающееся соединение кеннинга битвы непогода щита с кеннингом щита стена/ограда валькирии или битвы, употребляемое отдельно (в качестве tvíkennt битвы) или в составе четырехчленных кеннингов мужа: Hildar garða hríð В I 210, 3 "непогода ограды Хильд", víggarðs veðr-eggjandi В I 514, 2 "оттачиватель непогоды ограды битвы", Gǫndlar veggjar glygg-Freyr В I 508, 41b "Фрейр урагана стены Гёндуль" и т. д. И не только это. Как правило, подсистема простых двучленных кеннингов, описывающих тот или иной денотат, содержит несколько изначально равноправных и взаимозаменимых моделей. Скальд может по своему вкусу или в соответствии с потребностями стиха назвать, например, руку ветвью плеча или землей колец, нуждой лука или землей сокола. Однако если посмотреть, как реально используются эти модели в процессе развертывания протяженного кеннинга, то окажется, что они не равны и не взаимозаменимы. Из всех двучленных кеннингов руки в составе tvíkennt золота регулярно употребляется только один - земля сокола (золото = огонь земли сокола), основная функция которого в скальдической традиции и сводится к тому, чтобы "обслуживать" этот трехчленный кеннинг: из 69 известных нам случаев использования кеннинга руки земля сокола лишь 19 употреблены свободно, в качестве перифрастических наименований руки, все же остальные являются составной частью трехчленных кеннингов золота. Место этой модели в подсистеме кемпингов руки и в системе кеннингов в целом определяется, таким образом, возложенной на нее ролью вспомогательного звена в одном из трехчленных кеннингов золота. Впрочем, и последний обычно не употребляется самостоятельно: только пятая часть таких tvíkennt используется как кеннинги золота, все же остальные входят в четырехчленные кеннинги мужа и жены (ср.: haukst orðar fúr sendir В I 365, 1 "рассылатель огня земли сокола", hauka hóklifs elds árr В I 155, 21 "посланец огня высокой скалы сокола", ǫglis stéttar elds þella В I 110, 4 "сосна огня дороги сокола"). Аналогичным образом - также преимущественно в составе tvíkennt золота, образующих "определение" четырехчленных кеннингов мужа и жены, - употребляется в скальдической традиции и кеннинг змеи рыба земли (ср. в кеннингах жены: lyngs leynisíka strindar lind В I 388, 4 "липа земли скрывающейся рыбы пустоши", akrs síka fitjar Njǫrun В I 487, 34 "Ньёрун земли рыбы пашни"). Знаменательно при этом, что, выступая в составе таких трехчленных блоков, кеннинг змеи не реализует предоставленную ему системой кеннингов возможность развертывания и не заменяет свое определение (земля) соответствующим двучленным кеннингом. Последнее обстоятельство может служить наилучшим доказательством того, что перед нами действительно инвариантные комбинации двучленных моделей, а не свободные цепочки простых кеннингов: раз и навсегда сформированные трехчленные определения кеннингов мужа и жены уже не нуждались в очередной ступени развертывания. Именно этим должно объясняться отсутствие в системе кеннингов двучленных наименований сокола и рыбы (ср. использующие кеннинг моря традиционные tvíkennt золота типа огонь палаты/земли рыбы в составе кеннингов женщины: lýskála bála Ilmr В I 600, 30 "Ильм огня палаты трески", hnyssings teigs elda Lofn В II 574, 18 "Ловн огня земли рыбы") или неразвитость и, соответственно, "низкое" положение в общей иерархии подсистемы кеннингов земли: хотя все эти понятия и могли бы участвовать в сложном построении, именуемом rekit, они оказались ненужными традиционным трехчленным моделям - "определениям" многочленных кеннингов.

Не большей свободой, если судить по совершенно идентичным схемам их развертывания, обладали и более длинные, пятичленные, кеннинги мужа (31) (ср., например, hrægamms sævar *stara greddir В I 346, 30 "кормилец скворца (= ворона) моря (= крови) стервятника трупа (= ворона)" и benja vala fenskúfs fœðir В I 574, 27 "кормилец чайки (= ворона) болота (= крови) сокола раны (= ворона)" или hlífar þeys støkkvifúra stalls* stýrir В I 570, 12 "управитель опоры (= щита) движущегося огня (= меча) ветра щита (= битвы)" и elds þrumu brands landa ýtir В II 485, 7 "гонитель земли (= щита) огня (= меча) шума меча (= битвы)"). Определения таких кеннингов к тому же сплошь и рядом тавтологичны, они повторяют одни и те же понятия или даже модели, их описывающие: муж-[ворон - кровь - ворон], муж-[битва - меч - битва], муж-[щит - битва - щит] и т. д. Можно предположить, что подобная кольцевая структура многочленного определения вовсе не была сознательно изобретенным приемом развертывания протяженного кеннинга, этаким преднамеренным вращением по кругу (хотя нельзя не отметить ее удивительного подобия скандинавскому орнаменту той же эпохи). Скорее всего, новое формальное "открытие" скальдов явилось естественным и невольным результатом использования - на этот раз уже сочетаний - все тех же трехчленных блоков. Тогда как создание четырехчленного кеннинга требовало лишь присоединения к основе готового трехчленного блока-определения, пятичленный кеннинг образуется соединением двух трехчленных моделей, одна из которых включает в себя и основу протяженного кеннинга (ср. структуру приведенного выше кеннинга мужа: кормилец птицы крови + жидкость птицы трупа (= кровь) или устроенный аналогичным образом кеннинг Áta mars fannar fák-rennandi В I 198, 2 "гонитель коня (= корабля) сугроба (= волны) коня Ати (= корабля)", также складывающегося из двух традиционных блоков: гонитель/управитель коня моря + земля/опора коня морского конунга (= море)). Соединение подобных трехчленных моделей, зачастую составленных из одних и тех же элементов, и приводило к созданию "кольцевого" определения протяженного кеннинга.

Итак, система кеннингов обнаруживает значительно более сложное и слаженное устройство (любое усложнение которого, впрочем, было направлено на облегчение сочинения скальдических стихов!), чем мы могли бы предположить заранее: над уровнем двучленных моделей возвышается уровень их традиционно отобранных комбинаций - моделей трехчленных кеннингов, обслуживающих самую ценную поэтическую фигуру - многочленный rekit. Устроенный таким образом язык кеннингов, при всех возможных индивидуальных отклонениях от него, порожденных авторским характером скальдического творчества, явился тем универсальным механизмом, который оказался способным обеспечивать пятисотлетнюю устойчивость и преемственность скальдической традиции.

Эволюция моделей кеннингов

До сих пор, говоря о языке скальдической поэзии, мы видели свою задачу в том, чтобы представить его как систему взаимосвязанных и взаимообусловленных элементов, действующую как единый слаженный "коммуникативный" механизм, и почти совсем не касались проблемы эволюции этой системы. Настало время переместить фокус исследования в область диахронии.

Проблема эволюции скальдического языка представляется существенной прежде всего потому, что в отличие от безличной традиции сказителей эпоса язык скальдов создавался творчеством поэтов, осознающих свое личное авторство и мастерство. Естественно, перед нами встает вопрос о роли и вкладе отдельных скальдов в его формирование и о представлении об этой роли в традиции. Сразу же необходимо заметить, однако, что проблема происхождения системы кеннингов как таковой не поддается изучению. Мы застаем язык кеннингов уже сложившимся и не имеем возможности проследить его генезис. Впрочем, проблема эволюции языка кеннингов и не должна сводиться к вопросу о его генезисе.

На протяжении своей полутысячелетней истории язык скальдов не мог быть вообще свободным от какого бы то ни было развития, в нем неизбежно должны были происходить изменения. Самые существенные из этих изменений хорошо известны, они имели место в переломную эпоху христианизации Скандинавии. Так, с принятием христианства, после 1000г. и особенно во второй половине XI - начале XII в. из стихов скальдов на время почти вовсе исчезают кеннинги, содержащие имена мифологических персонажей. Прежде всего избегается упоминание имен языческих богов и богинь (32). Это отступление от традиционного употребления затрагивает многие - и в первую очередь центральные - модели, использующие в своем составе мифологические имена: кеннинги мужа, жены, битвы, оружия и т. д. В результате перестает употребляться и одна из упоминавшихся ранее моделей кеннингов мужа - с комбинированной основой (тип flótta felli-Njǫrðr).

"Мифологические" кеннинги прежде всего исчезают из придворной поэзии - это объясняется не столько свободным выбором скальдов, отказавшихся от поклонения языческим божествам и принявшим новую веру, сколько тем, что, приезжая из Исландии ко двору христианских конунгов и рассчитывая занять при них то место, которое традиционно занимали при норвежских правителях их предшественники начиная с первого исторического скальда Браги Старого, скальды сталкивались с совершенно новой для себя ситуацией и были вынуждены к ней приспосабливаться. Известны случаи, когда христианские конунги вообще не желали выслушивать посвященные им скальдические песни. Когда Сигват Тордарсон, в дальнейшем первый придворный скальд и ближайший сподвижник Олава Святого, впервые явился к этому конунгу и попросил разрешения исполнить хвалебную песнь в его честь, Олав сказал, что не хочет, чтобы о нем сочиняли стихи, и не любит слушать скальдов (33). Несколькими десятилетиями раньше, в конце X в. такая же история произошла при дворе первого норвежского христианского конунга с другим скальдом. Халльфред Оттарссон вынудил Олава Трюггвасона выслушать сочиненную в его честь драпу (и заслужил тем самым свое прозвище - Трудный Скальд), пригрозив, что в противном случае он забудет преподанное ему конунгом - его крестным - христианское учение (34). В следующем за этим эпизоде саги рассказывается о том, как конунг заставлял Халльфреда вновь и вновь переделывать стихи, в которых скальд сообщал о своем отказе от поклонения богам и новой вере в Христа: в висах Халльфреда конунгу не понравилось то, что он "слишком много думает о богах" (35). В одной из этих заслуживших неодобрение конунга вис Халльфред прямо говорит о связи унаследованного им от предков древнего поэтического искусства с культом Одина ("Все люди создавали песни, / чтобы завоевать благосклонность Одина; / я помню превосходные / творения наших предков..." B I 159, 7) (36).

Произошедшее во время христианизации изменение отношения к поэзии скальдов, безусловно, вызывалось тем, что эта поэзия была изначально и нерасторжимо, на уровне самого языка, связана с язычеством. Описывал ли скальд сцены из жизни богов, изображенные на подаренном ему щите, или отвечал насмешливой висой на выпад противника, воспевал ли он подвиги правителя или жаловался в стихах на утрату возлюбленной, он всегда говорил на языке, весь образный строй которого был традиционно основан на языческой мифологии. Не случайно поэтому, предпринятая под давлением христианских конунгов попытка "демифологизации" поэзии скальдов привела к тому, что скальды вообще стали меньше использовать кеннинги. В XI в. наблюдается общая тенденция к упрощению скальдического языка, ярче всего проявившаяся в творчестве Сигвата.

Традиционный характер скальдического искусства не мог, однако, не препятствовать этой тенденции. Даже принявшим новую веру скальдам XI в., несмотря на все их старания, не удалось полностью изгнать из своих стихов имена мифологических персонажей. И Сигват, и Оттар Черный, и Арнор Тордарсон (последний, по-видимому, впервые вводит в скальдический обиход ряд христианских кеннингов) не раз употребляют в своих стихах перифразы с именами Одина. Особенно много "мифологических" кеннингов в висах Ховгарда-Рэва. В сохранившемся небольшом отрывке поминальной песни о Гицуре Скальде Золотых Ресниц (ок. 1031), погибшем в 1030 г. вместе с Олавом Святым в битве при Стикластадире, Скальд Рэв употребляет целый ряд таких кеннингов (В I 295, 2, 1-3): Hóars bál "огонь Высокого (= Одина)" = меч; Draupnis dogg-Freyr "Фрейр росы Драупнира (= золота)" = муж; heilagt full hrafnásar "священная чаша бога ворона (= Одина)" = поэзия; stafna jarðar leiptra Baldr "Бальдр молнии земли штевня" = муж ("земля штевня" = море; его "молния" = золото)". В последней строфе Рэв прямо обращается к Одину (Val-Gautr "Гауту павших"), вознося хвалу верховному асу за дарованное ему поэтическое искусство (Fals veigr "напиток Фаля (имя карлика)" = кеннинг поэзии). Столь необычное для скальда XI в. нагромождение "мифологических" кеннингов заставляет предполагать, что эти стихи были сочинены Ховгарда-Рэвом еще до его прибытия в Норвегию, в Исландии, где скальды, не испытывая давления со стороны аудитории, по-прежнему продолжали использовать старые модели (37).

Характерное для поэзии XI-XII вв. вынужденное отступление от традиционного употребления оказалось, однако, временным и не успело привести к сколько-нибудь существенным изменениям в системе кеннингов или тем более к ее деформации. Уже к началу XIII в. (38), когда, с одной стороны, укрепились позиции новой веры, а с другой - после появления первых христианских драп, в которых была предпринята попытка применить скальдическую форму к совершенно новым темам и сюжетам, - скальдам не приходилось больше отстаивать своего права на существование при дворах скандинавских правителей, идущая от древнейших времен традиция восстанавливается и "мифологические" кеннинги вновь обретают, казалось бы, навсегда утраченное ими место в стихах скальдов. Мужа снова начинают именовать Фрейром, Ньёрдом или Модимеча, брони или битвы. Что же касается многочисленных имен Одина, то использование по крайней мере части из них в конце XII-XIV в. явно возрастает по сравнению с древней поэзией (Gautr, Þróttr, Þundr), некоторые же вообще впервые появляются в этих кеннингах только в поздних стихах (Sannr, Tveggi, Þгóг). Не в последнюю очередь это возрождение (обычно его связывают с деятельностью Снорри Стурлусона и его племянников, Стурлы Тордарсона и Олава Белого Скальда, откуда и его название - "Стурлунгский ренессанс") объясняется пробуждением антикварного интереса к языческой древности и мифологии, но не только. Причины его могли быть и совершенно обратного свойства. Именно в творчестве поздних скальдов окончательно утрачивается представление о первоначальной мифоэпической основе того или иного кеннинга, происходит полная демотивация их моделей, а считавшиеся ранее языческими и потому изгонявшиеся из поэзии имена мифологических персонажей воспринимаются уже только как факты скальдического языка. Наилучшее свидетельство этому - известное поучение автора "Младшей Эдды", обращенное к молодым поэтам: "Теперь следует сказать молодым скальдам, пожелавшим изучить язык поэзии и оснастить свою речь старинными именами (fornum heitum) или пожелавшим научиться толковать темные стихи: пусть вникают в эту книгу, дабы набраться мудрости и позабавиться. Нельзя забывать этих сказаний или называть их ложью, изгоняя из поэзии старинные кеннинги, которые нравились знаменитым скальдам (hǫfuðskáldin). Христианам не следует, однако, верить в языческих богов и правдивость этих сказаний в другом смысле, чем сказано в начале этой книги" (39).