ГУРЕВИЧ ЕЛЕНА АРОНОВНА, МАТЮШИНА ИННА ГЕРАЛЬДОВНА. ПОЭЗИЯ СКАЛЬДОВ 6 часть

Впервые это сделала ученая исландская поэтика, не только нашедшая название приему согласованного употребления кеннингов - "новообразование" (nýgerving), но и противопоставившая его обычному, ничем не ограниченному скальдическому варьированию, получившему отныне наименование nykrat или finngálknat (в скандинавских поверьях - названия принимающего разные обличья чудовища). В "Перечне размеров" Снорри продемонстрировал устройство "новообразования" на примере им же сочиненной висы (Ht. 6): "Мудрый князь позволяет змее битвы (= мечу: sóknar naðra) ползти дорогой ножен; могучая змея битвы (= меч: rógs ramsnákr) быстро выходит из прямой кожи перевязи (= ножен: ór réttum fetilhamsi); змея перебранки мечей (т. е. битвы = меч: sverða sennu linnr) ищет источник крови (= грудь); змея павших (= меч: vals ormr) набрасывается на тропу духа (= грудь) за теплой рекой битвы (= кровью)". В следующем затем комментарии автор "Младшей Эдды" объясняет, что такое nýgerving: "'Новообразование' - это когда меч назван "змеей" и правильно определен, а ножны - его "дорогой", а перевязь и ножны - его "кожей". В природе змеи выползать из кожи и часто ползать к воде. Здесь "новообразование" устроено так, что она ищет источник крови, когда ползет тропой духа, и это все - грудь человека. Считается, что "новообразование" хорошо сказано, если та речь (mál), что была начата, поддерживается на протяжении всей висы; если же меч будет назван то "змеей", то "рыбой", то "прутом" или еще иначе, то это именуют nykrat ("чудище") и считают испорченным. <...> "Новообразования" показывают знание (kunnustu) и искусное владение словом (orðfimi)" (70). Вслед за Снорри nykrat отвергает и его племянник, Олав Белый Скальд, автор "Третьего грамматического трактата" (XIII в.), демонстрирующий этот ошибочный, по его мнению, прием варьирования (причисляемый им к стилистическим погрешностям, обозначенным латинским термином cacenphaton) на примере 11-й висы "Флокка о секире" Эйнара Скуласона: "Раздаватель запястий (= князь) дал мне дорогую великаншу солнца штевня (т. е. щита = секиру); украшенная золотом Хрунд (имя валькирии) лужи трупа (т. е. крови = секира) попала мне в руки; я принял боль шапки Херьяна (Херьян - имя Одина, его "шапка" - шлем = секиру)". Комментируя эти стихи, Олав замечает: "<...> и здесь так меняется изображение одной и той же вещи, как чудище принимает разные обличья" (71). Ссылаясь на авторитет Олава, неизвестный автор "Четвертого грамматического трактата" (XIV в.) также говорит о необходимости придерживаться одного способа изображения "и лучше всего в отдельной висе (í einstaka visum), но не подходит этот "размер" (háttr) для больших песней (í storkvæðum)" (72). Отдавая, таким образом, предпочтение единообразию, иначе говоря, парадигматическому варьированию, или варьированию раз избранной модели кеннинга, и отвергнув принцип разнообразия - системного варьирования синонимичных моделей кеннингов в пределах одной и той же висы, ученая поэтика одновременно предостерегала от однообразия, которым могло быть чревато распространение техники "новообразования" на большие стихотворные отрезки. Тем самым изначальный принцип скальдического искусства- принцип множественности способов наименования, воплотившийся, если следовать терминологии исландских поэтологических сочинений, в приеме nykrat, был "переведен" нормативной поэтикой с уровня отдельной висы на иной композиционный уровень и вновь утвержден ею на этот раз уже в границах скальдической песни.

Притом, что ученая поэтика (в лице автора "Четвертого грамматического трактата") весьма точно передавала, по-видимому, ставшее к тому времени традиционным композиционное сочетание nygerving и nykrat - напомним, что нам уже приходилось наблюдать соединение этих приемов в висах Халльфреда и Ховгарда-Рэва, - она явно поторопилась, осудив и окрестив "чудовищем" древний и никогда не выходивший из употребления способ скальдического варьирования. Отражало ли мнение Снорри и вторивших ему "грамматистов" изменившиеся вкусы новой эпохи? Не исключено, что так, и все же нельзя забывать, что в качестве примера использования "недолжного" приема сочинения стихов Олав приводит вису Эйнара Скуласона - одного из самых искусных скальдов середины XII столетия! Несомненно одно: не только авторы обоих трактатов, непосредственно опиравшиеся на позднеантичные грамматические сочинения (прежде всего Присциана и Доната) и пытавшиеся соединить исконную поэтическую - и, как следствие этого, поэтологическую - традицию с латинской (ср. известные слова Пролога к "Третьему грамматическому трактату" о том, что "все это - одно искусство поэзии: и то, что римские мудрые люди переняли в Афинах в Греции и потом переложили на латинский язык, и тот размер песней (lioða háttr), или поэзия (skalldskapr), которую Один и другие люди из Азии принесли сюда в северную часть света" (73)), но и Снорри, не обнаруживающий прямой зависимости ни от одной латинской ars poetica и избравший за образец поэзию "главных скальдов" классической эпохи, далеко не всегда непредвзято трактовали приемы, и реальное соотношение, и вес которых в скальдической практике в полной мере явствуют лишь из сохранившегося поэтического корпуса (74). Вполне настойчиво прозвучавшее уже в "Младшей Эдде" требование "сообразности с природой" (75), разумеется, плохо сочеталось и с устройством обычного скальдического кеннинга, и с традиционными способами его употребления. Неудивительно поэтому, что оно не сразу было услышано поэтами, продолжавшими - не в последнюю очередь благодаря влиянию поэтологического руководства самого Снорри - сочинять стихи "по образцу старших скальдов". Когда же призыв ученой поэтики был наконец услышан, то это привело не к преобразованию скальдической традиции на частично обновленной эстетической основе, но к полному отказу от ее языка - hulin fornyrði "темных древних выражений", как называет кеннинги поэт второй половины XIV в. Эйстейн Асгримссон (В II 416, 98), - и к ее скорому упадку.

Вернемся, однако, к висе Снорри с тем, чтобы отметить одну существенную деталь устройства демонстрируемого ею "новообразования", а именно - ту роль, которую играют в этом сложном поэтическом построении кеннинги, привлекаемые для описания деталей (здесь - кеннинги груди и ножен). Хотя суть приема nygerving, как становится ясным из комментария автора "Перечня размеров", состоит в ограничении варьирования: на протяжении одной висы скальд должен использовать, всякий раз наполняя ее новым словесным содержанием, только одну модель кеннинга, выражающего основное для данного контекста понятие, "не менять однажды начатой речи", именно второстепенные, вспомогательные кеннинги и создают ту необходимую "инструментовку", которая позволяет ему выстроить образ, создать орнамент, все части которого сплетаются в единое и законченное целое. Поскольку же удел таких кеннингов - всегда и непременно зависеть от центральной, варьируемой модели, согласуясь с которой они актуализируют и лежащую в ее основе метафору, они не могут быть ни предусмотрены, ни "учтены" скальдическим языком, а это значит, что они, как правило, вообще не входят в его состав, но всякий раз создаются скальдом заново и в той форме, которая отвечает потребностям каждого отдельного "новообразования" (76). Важно при этом, что проистекающая из самого факта возникновения приема nygerving возможность появления таких принципиально окказиональных, маргинальных наименований не могла поставить под угрозу существование традиционной системы кеннингов - они были призваны не заменить собой поэтический язык, но лишь восполнить его недостающие звенья средствами поэтической речи.

В качестве продолжения темы скальдических "окказионализмов" и в заключение настоящей главы хотелось бы вспомнить историю одной поэтической импровизации, имевшей место при дворе норвежского конунга Харальда Сурового в середине XI в. Героем этого эпизода, рассказ о котором сохранился в "Пряди о Халли Челноке", был главный придворный скальд конунга, уже не раз упоминавшийся здесь Тьодольв Арнорссон.

"Как-то раз, когда конунг шел со своей свитой по улице, из одного дома до них донеслась громкая ругань. Там спорили дубильщик с кузнецом, а в следующую минуту они принялись друг друга тузить. Конунг остановился и некоторое время наблюдал за их потасовкой. Затем он сказал: "Пойдем отсюда, я не хочу вмешиваться в их ссору, но ты, Тьодольв, сочини о них вису". "Государь, - говорит Тьодольв, - не пристало мне делать такое, ведь я считаюсь Вашим главным скальдом". Конунг отвечает: "Это труднее, чем тебе могло показаться. Ты должен представить их совсем другими людьми. Пускай один будет Сигурд Убийца Фафнира, а другой Фафнир, и придай каждому приметы его ремесла". Тогда Тьодольв сказал вису:

Sigurðr eggjaði sleggju

Snák váligan brákar,

en skapdreki skinna

skreið af leista heiði;

menn sóusk orm, áðr ynni,

ilvegs búinn kilju,

nautaleðrs á naðri

neflangr konungr tangar.

(B I 350, 15)

"Сигурд кузнечного молота

подстрекал ужасного змея гашпиля,

но дракон-создатель кожи

уполз с пустоши ног;

люди боялись змея,

одетого в плащ дороги подошв,

пока длинноносый конунг клещей

не умертвил гада бычьей шкуры" (77).

"Хорошо сказано, - говорит конунг, - а теперь сочини другую вису, и пусть один из них будет Тором, а другой - великаном Гейррёдом, и придай каждому приметы его ремесла". Тьодольв сказал тогда такую вису:

Varp ór þrætu þorpi

Þórr smið belgja stórra

hvápts eldingum hǫldnum

hafra kjǫts at jǫtni;

hljóðgreipum tók húða

hrøkkviskafls af afli

glaðr við galdra smiðju

Geirrøðr síu þeiri.

(B I 350, 14)

"Top больших кузнечных мехов

извергал из села спора

сдерживаемые молнии глотки

на ётуна козлиной плоти;

Гейррёд мечущейся подковы кожи,

радостный, с силой хватал

ладонями звука раскаленное железо

кузницы заклинаний" (78).

"После этого не скажут, что ты плохой скальд", - говорит конунг. И все хвалили его за эти висы" (79).

Приведенная история примечательна во многих отношениях, однако нас прежде всего интересуют употребляемые Тьодольвом "кеннинги" и то обстоятельство, что ни один из них не имеет предшественников в традиции. Совершенно очевидно, что все использующиеся в этих висах кеннинги (а их немало - по семь в каждой строфе) изобретены самим Тьодольвом и, судя по всему, они-то и вызывают наибольшее восхищение аудитории. Между тем, можно заметить, что по своему характеру поэтическая фразеология Тьодольва отнюдь не однородна: он употребляет здесь существенно различные типы иносказаний и, вне всякого сомнения, делает это намеренно.

Скальд явно желает провести грань между тем, что от него требует Харальд, и собственным поэтическим мастерством, воздавая "богови богу, а кесарево кесареви". Вероятно, поэтому кеннинги кузнеца и дубильщика, построенные Тьодольвом по шаблону, заданному ему конунгом, начисто лишены образности. "Сигурд кузнечного молота", "дракон кожи" или "Тор кузнечных мехов" - все это не что иное, как сугубо формальное соединение имен персонажей соответствующих сказаний с атрибутами ремесла действующих лиц описываемой ситуации. Отсутствие какой бы то ни было связи, а тем самым и основы для сравнения стычки двух ремесленников с единоборством героев известных преданий подчеркивается тем, что выбор последних откровенно произволен и обусловлен исключительно прихотью заказчика. Повинуясь конунгу, Тьодольв с точностью выполняет полученное им задание, однако ситуация, в которой он оказался, когда, отказавшись произнести вису по столь ничтожному поводу, в конце концов был все-таки вынужден импровизировать стихи, да еще и по чужой указке, заставляет его значительно усложнить стоящую перед ним задачу. Уязвленное самолюбие скальда побуждает Тьодольва показать конунгу, что он способен вложить в сочинение заказанных ему вис куда больше мастерства, чем того требует выполнение данного ему задания. Неудивительно поэтому, что изобретательность скальда ярче всего проявляется не в кеннингах, описывающих главных героев драмы, свидетелями которой случайно оказались конунг и его свита, - скальд лишь варьирует на все лады приметы их ремесел, - но в тех откровенно пародийных наименованиях неодушевленных предметов и явлений, с помощью которых Тьодольв создает два совершенно разных рассказа, посвященных одному и тому же событию. Именно эти кеннинги позволяют ему представить ссору двух ремесленников в образах эпического и мифологического сказания, перекинуть мост между не заслуживающей внимания придворного скальда бытовой сценой и древним преданием. Поле Гнитахейд (Gnitaheiðr), на котором Сигурд одолел дракона Фафнира, превращается в висе Тьодольва в "пустошь ног" (leista heiðr), обозначение места действия, очевидно, пола того помещения, в котором происходит ссора кузнеца и кожевенника; аналогичным образом металл реальный (раскаленное железо, запущенное Гейррёдом в Тора) претворяется скальдом в "раскаленное железо кузницы заклинаний" (= брань), налету подхватываемую "ладонями звука" (= ушами) новоявленного Гейррёда-дубильщика (род занятий героев описываемой стычки вынуждает скальда поменять местами героев мифа) (80). Можно заметить, что тем самым Тьодольв создает совершенно иную систему поэтических наименований, нежели та, которую он использует при обозначении главных действующих лиц. Изобретаемые им "кеннинги", как правило, метафоричны, а их ситуативность приводит к тому, что в большинстве своем они могут быть истолкованы лишь в контексте данного анекдота. Не случайно и любые возможные связи этих кеннингов с традицией (если таковые удается проследить) непременно оказываются "персонализированными". Так, не вызывает сомнений, что изображение перебранки Тора-кузнеца и Гейррёда-дубильщика во второй висе Тьодольва содержит намек на описание соответствующего эпизода в "Драпе о Торе" (Þorsdrápa) Эйлива (ок. 1000 г.): "ускоритель битвы, давний друг Трёнг (т. е. Фрейи = Тор) схватил быстрым ртом руки (handa hrapmunnum) раскаленный глоток железа (lyptisylg síu) на лету" (81).

Мы видим, таким образом, как навязанные извне условия импровизации и предопределенное ими психологическое состояние скальда приводят к рождению своеобразного поэтического "кентавра", соединения признаков двух, казалось бы несовместимых в пределах одной висы, но на этот раз дополняющих друг друга приемов - nykrat и nýgerving, вместе составивших истинное скальдическое новообразование. Нельзя, впрочем, не заметить, что эта гротескная форма оказалась под стать тому комическому содержанию, которое было предложено Тьодольву его государем.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Младшая Эдда. С. 60. Здесь и далее ссылки даются на издание: Младшая Эдда / Пер. О. А. Смирницкой, отв. ред. М. И. Стеблин-Каменский. Л.: Наука ("Литературные памятники"), 1970.

2. Именно так трактуют этот кеннинг издатель сохранившегося корпуса скальдической поэзии Финнур Йоунссон (см: Den norsk-islandske Skjaldedigtning. A I-II (Text efter håndskrifterne). В I-II (Rettet text) / Udg. Finnur Jónsson. København, 1912-1915 (Rpt.: København, 1967-1973): В I 22, 1; в дальнейшем все тексты, кроме специально оговоренных случаев, цитируются по этому изданию; римская цифра обозначает том, первая арабская цифра - страницу, вторая арабская цифра - строфу) и Эрнст А. Кок (Kock E. A. Notationes Norroenae: Anteckningar till Edda och skaldediktning. Lund, 1923-1944. § 228). Бьярне Фидьестёль в своем известном исследовании "дружинной" поэзии скальдов, не видя оснований для "вечной" непримиримости конунга к "мужу", собирает и толкует кеннинги этой строфы иначе: œskimeiða, как он считает, следует соединить с galdra - "жаждущее древо заклинаний" = колдун (известно, что Харальд Прекрасноволосый преследовал колдунов) и hjaldrseiðs vébrautar þrima "шум священного пути трески битвы" = битва (см.: Fidjestøl В. Det norrøne fyrstediktet. Øvre Ervik, 1982. S. 74-76).

3. Meissner R. Die Kenningar der Skalden: Ein Beitrag zur skaldischen Poetik. Bonn; Leipzig, 1921. S. 2, 12, 71.

4. Heusler A. Meissner, Die Kenningar der Skalden. [Besprechung (1922)] // Heusler A. Kleine Schriften. Berlin, 1969. Bd. I. S. 296.

5. Говоря о разных способах именования в поэзии, Снорри так характеризует кеннинг: "Третий вид называется кеннингом. Он состоит в том, что мы говорим "Один", либо "Тор", либо кто другой из асов или альвов, а потом прибавляем к именованному название признака другого аса или какого-нибудь его деяния. Тогда все наименование относится к этому другому, а не к тому, кто был назван. Так, мы говорим "Тюр победы", или "Тюр повешенных", или "Тюр ноши", и это все обозначения Одина" (Младшая Эдда. С. 60).

6. "А так как зовется он "испытателем оружия и вершителем битв", а слова "испытатель" и "вершитель" созвучны названиям деревьев, скальды, сообразуясь с этим, зовут человека "ясенем", либо "кленом", либо "лесом", либо другими словами мужского рода, обозначающими деревья, соединяя их со словами "битва", "корабль", "богатство"" (Там же. С. 69).

7. "Правдивый" кеннинг выделяется в ряде классификаций кеннингов. Ср., например: Einar Ól .Sveinsson. Íslenzkar bókmenntir i fornöld. Reykjavík, 1962. Bls. 145; Turville-Petre G. Scaldic Poetry. Oxford, 1976. P. XLVI.

8. Ср. описание этого типа метафоры у Аристотеля, называющего ее "переносом по аналогии": "А под аналогией я разумею <тот случай>, когда второе относится к первому так же, как четвертое к третьему; поэтому <поэт> может сказать вместо второго четвертое или вместо четвертого второе, а иногда прибавляет к метафоре и то имя, к которому относится заменяющая его метафора, то есть, например, чаша так же относится к Дионису, как щит к Арею, следовательно, <поэт> может назвать чашу щитом Диониса, а щит - чашею Арея. Или: что старость для жизни, то и вечер для дня; поэтому можно назвать вечер старостью дня, а старость - вечером жизни или, как Эмпедокл, закатом жизни" (Аристотель. Об искусстве поэзии. М., 1957. С. 109-110).

9. Показательна в этой связи недавняя работа Ф. Эмори: Amory F. Kennings, Referentiality, and Metaphors / Arkiv för nordisk filologi. 1988. Bd 103. S. 87-101. Подобный подход характерен и для многих других исследований, посвященных скальдическому кемпингу. Ср., например: Marold Е. Kenningkunst. Ein Beitrag zu einer Poetik der Skaldendichtung. Berlin; New York, 1983; Krömmelbein Th. Skaldische Metaphorik. Studien zur Funktion der Kenningsprache in skaldischen Dichtungen des 9 und 10. Jahrhunderts. Kirchzarten, 1983.

10. Krause W. Die Kenning als typische Stilfigur der germanischen und keltischen Dichtersprache. Halle (Saale), 1930.

11. Ibid. S. 5.

12. Ср., например: Turville-Petre G. Op. cit. P. LVIII.

13. Ср.: Стеблин-Каменский М. И. Историческая поэтика. Л., 1978. С. 58.

14. Ср. об этом: Смирницкая О. А. Поэтика и лингвистика скальдов // Вести. Моск. ун-та. Сер. Филология. 1982. № 2. С. 36.

15. Факт демотивированности скальдического кеннинга был замечен весьма немногими его исследователями; см. прежде всего: Стеблин-Каменский М. И. Скальдическая поэзия // Поэзия скальдов. Л., 1979. С. 104-105; Fidjestøl В. Kenningsystemet: Forsøk på ein lingvistisk analyse // Maal og Minne. 1974. S. 7-50. В отличие от скальдического кеннинга, к отдельным видам эпического кеннинга может быть применена обычная характеристика кеннинга как "корригированной метафоры". Эпический кеннинг, однако, - метафора стертая: для того, чтобы произвести (или, вернее, воспроизвести) кеннинг vágmarr, эддическому поэту (или brimhengest - англосаксонскому скопу) не было нужды сравнивать корабль с конем, он только употреблял традиционную формулу корабля. Эпический кеннинг, таким образом, также опосредован инвариантной моделью, и поэтому его мотивированность денотатом скрыта, не актуализирована, однако ее без труда удается восстановить, она никогда не утрачена полностью.

16. Поскольку соотнесенность с инвариантной моделью и есть единственный вид мотивированности, доступный скальдическому кеннингу, то существующие на первый взгляд градации на пути к утрате им всякой возможной связи с референтом, как справедливо замечает Б. Фидьестёль (Fidjestøl В. Op.cit. S. 33), полностью нивелированы.

17. См., например: Lindow J. Riddles, Kennings and the Complexity of Scaldic Poetry // Scandinavian Studies. 1975. Vol. 47. P. 311-327.

18. См. также другие примеры "двусмыслицы", собранные в книге Майсснера: Meissner R. Op. cit. S. 83-84.

19. Использование этого приема обычно объясняют желанием (как в "Саге о Гисли") или необходимостью (например, в любовной поэзии) избежать упоминания имени собственного. Ср.: Harris J. The Enigma of Gísla Saga // The Audience of the Sagas. The Eighth International Saga Conference. Preprints. Gothenburg Un., 1991. Vol. I. P. 187; Frank R. Onomastic Play in Kormakr's Verse: The Name Steingerðr // Mediaeval Scandinavia. 1970. Vol. 3. P. 7-34.

20. См. об этом типе кеннингов: Noreen E. Studier i fornvästnordisk diktning. I. Uppsala, 1921. S. 28. Иначе толкует подобные кеннинги Х. Кун, рассматривающий их первые компоненты в качестве глагольных расширителей (см.: Kuhn H. Extended Elements in the Kenning// Parergon. 1978. Dec. Vol. 22. P.13-22; Idem. Verbale Kenningerweiterangen // Poetry in the Scandinavian Middle Ages: The Seventh International Saga Conference. Spoleto, 1990. P. 131-145).

21. См. примеч. 5, а также посвященную этому работу О. А. Смирницкой (Смирницкая О. А. Скальдическая синонимика и мифологическая номинация (о двух моделях сложных поэтизмов в древнеисландском) // Скандинавская филология (Scandinavica). Изд. ЛГУ, 1985 Т. IV. С. 145-155).

22. Младшая Эдда. С. 70.

23. Там же. С. 83.

24. Младшая Эдда. С. 69-70; Edda Snorra Sturlusonar/ Udg. Finnur Jónsson. København, 1931. S. 119, 146. О "древесных кеннингах" мужа см. примеч. 6; ср. также: Weber G. W. Of Trees and Men: Some Stray Thoughts on Kennings and Metaphors - and on Ludvig Holberg's Arboresque Anthropology // Twenty-Eight Papers Presented to Hans Bekker-Nielsen on the Occasion of his Sixtieth Birthday 28 April 1993. Odense Un. Pr., 1993. P. 419-446.

25. Младшая Эдда. С. 59.

26. Младшая Эдда. С. 62; Edda Snorra Sturlusonar. S. 94.

27. Знаменательно, что единственное признанное традицией исключение из этого правила - употребление в кеннингах мужа хейти "мертвого" дерева stafr "шест" делает невозможным его использование в составе кеннингов меча. В поздней поэзии, однако, это последовательное размежевание двух моделей отчасти поколеблено то и дело появляющимися неканоническими кеннингами (ср.: palmr "пальма", þorn "шип", laukr "лук; мачта" в кеннингах мужа и меча).

28. Создавая кеннинг змеи козел канавы, Кормак, несомненно, имел в виду традиционную модель кеннинга корабля конь моря к действующее в ней ограничение: из-за того, что определением в кеннинге корабля могли служить лишь хейти тех вод, в которых корабль в действительности плавает, из парадигмы варьирования этого кеннинга исключались такие наименования воды, как болото, канава, лужа, ручей и т. д. Соединение основы традиционного кеннинга корабля (козел, как и наименование любого большого зверя, вполне мог замещать коня) с "ложным" определением автоматически разрывало связь с его обычным референтом, превращая кеннинг в загадку.

29. Edda Snorra Sturlusonar. S. 215.

30. Ibid. S. 219.

31. Таких кеннингов, впрочем, сравнительно немного: в сохранившемся корпусе скальдической поэзии их всего-навсего 27. Что же касается более длинных кеннингов, то они, по-видимому, не были в ходу: помимо приведенного выше семичленного кеннинга Торда Сэрекссона, известен лишь один шестичленный кеннинг, созданный его современником, Торарином Славословом (Tøgdrápa, 1028 г.): gunnvita gǫtu gráps leygs bǫrr B I 299, 8 "древо (= муж) огня (= меча) бури (= битвы) дороги (= щита) огня битвы (= меча)".

32. Я де Фрис, посвятивший специальное исследование использованию имен языческих персонажей в поэзии скальдов, установил, что только употребление имен Одина снижается во второй половине XI в. в 9 раз: тогда как в стихах, относящихся к 950-1000 гг., имена Одина встречаются 132 раза, что составляет 37,84% от общего числа сохранившихся строф, в поэзии 1000-1050 гг. таких кеннингов уже только 46 (7,52%), а в стихах 1050-1100 гг. - всего лишь 9 (4,53%). Аналогичное соотношение наблюдается и в употреблении имен других мифологических персонажей (см.: Vries J. de. De Skaldenkenningen met Mythologischen Inhoud. Haarlem, 1934). Не менее впечатляют данные, полученные Б. Фидьестёлем на основании анализа более однородного материала княжеских панегириков: употребление кеннингов с именами языческих богов падает в них с 25% во второй половине X в. до 2-3% во второй половине XII в. (Fidjestøl В. Pagan Beliefs and Christian Impact: The Contribution of Scaldic Studies // Viking Revaluations / Ed. A. Faulkes, R. Perkins. L., 1993. P. 100-102).

33. Сага об Олаве Святом. Гл. XLIII // Снорри Стурлусон. Круг Земной / Отв. ред. М. И. Стеблин-Каменский. М.: Наука ("Литературные памятники"), 1980. С. 188-189. Об этом эпизоде см. подробнее в гл. "Мед поэзии".

34. Hallfreðar saga vandræðaskálds // Íslendinga sögur og þættir. I-III / Ed. Bragi Halldórsson et al. (Svart á hvítu). Reykjavík, 1987. II. Bls. 1232 f. (Kap. 6).

35. Op. cit. Bls. 48.

36. См. более подробно об этом эпизоде в разделе "Скальдическая поэзия после христианизации"; там же полностью приводится упомянутая виса Халльфреда.

37. См. об этом: Kuhn H. Das nordgermanische Heidentum in den ersten christlichen Jahrhunderten // Zeitschrift fur deutsche Altertum und deutsche Literatur. 1942. Bd. 79. S. 133-166.

38. Ян де Фрис (Vries J. de. Op. cit. S. 53) относил "мифологическое возрождение" к XII в., что, однако, не подтверждается данными панегирической поэзии (см.: Fidjestøl В. Pagan Beliefs... P. 102).

39. Младшая Эдда. С. 60; Edda Snorra Sturlusonar. S. 86.

40. Кеннинги типа "конунг Рима" (так же, как и приведенный выше кеннинг "испытатель монахов") встречаются у нескольких скальдов XI в., однако не используются в христианской поэзии XII-XIV вв. Это свидетельствует о том, что подобные кеннинги не утвердились в скальдическом языке и были вытеснены другими моделями.

41. Младшая Эдда. С. 89.

42. Davidson H. R. E. Insults and Riddles in the Edda Poems // Edda: A Collection of Essays / Ed. R. J. Glendinning, H. Bessason (The University of Manitoba Icelandic Studies, 4). Winnipeg, 1983. P. 31-32; Almqvist B. Norrön niddiktning: Traditionshistoriska studier i versmagi. I. Stockholm, 1965 S. 28 ff.

43. Поскольку все наименования в висе великанши употреблены в винительном падеже, их родовая принадлежность может быть двоякой. Вполне возможно, что среди этих перифраз есть и обозначения ётуна (ср. в связи с этим заключительный стих висы: "hvat's troll nema þat?", в котором великанша называет себя (или представителей своего рода вообще?) "троллем").

44. Остроумную, но весьма спорную интерпретацию наименований, перечисленных в висе великанши, предложил в свое время Гудмунд Финнбогасон (Guðm. Finnbogason. Ofljóst! // Skirnir. 1934. CVIII. Bls. 211). По его мнению, при создании каждого из этих имен использовался ofljóst (см. выше). Первое наименование tungl sjǫtrúgnis он толкует как "потомок ётуна" (tungl = "месяц, луна" является синонимом слова nið, омонимичного в форме винительного падежа наименованию потомка - niðr); представляющее наибольшую трудность в этой перифразе слово sjǫtrúgnir Гудмунд считает обозначением ётуна, произведенным от имени великанши Hruga (= hrúga "куча", глагол "наваливать в кучу", - sjǫtrúgnir "сваленный в кучу на скамье"). При таком толковании, однако, остается неясной функция первой части этого хейти (sjǫt). Следующее за этим наименование auðsúg(r) jǫtuns интерпретируется как "наследник ётуна" (auðsúgr "высасывающий богатство", т. е. тот, к кому оно переходит, - наследник). Можно заметить, однако, что при таком толковании вовсе незачем предполагать "двусмыслицу". Élsólar bǫl предлагается понимать как наименование хтонического волка Фенрира (él-sól - солнце во время непогоды: él "буран", bǫl "несчастье") = "несчастье солнца в непогоду". В данном случае "двусмыслица", как считает Гудмунд, основана на том, что имя Фенрира одновременно является хейти ётуна. Заметим, однако, что волк Фенрир и есть великан, а это значит, что у нас нет причин рассматривать эту перифразу как ofljóst. Vílsinn(r) vǫlu истолковывается как наименование Одина: он заставляет вёльву пробудиться от сна и поведать ему судьбы богов, за что и назван "тяжелой работой" или "трудным спутником вёльвы". Ofljóst здесь состоит в том, что предполагаемое имя Одина должно быть омонимично имени великана. Это имя - Гримнир, одновременно известное и как хейти ётуна. Заметим, однако, что краеугольный камень этого толкования - хейти великана "Гримнир" никогда и нигде не употребляется применительно к ётуну, оно лишь записано в тулах синонимов, где присутствуют сотни фиктивных имен. Vǫrð(r) nafjarðar интерпретируется как "страж скалистой земли" (naf- к nǫf "скалистый обрыв"), что также не предполагает "двусмыслицы". Не исключено, однако, что nafjǫrðr членится иначе и второй компонент этого хейти - обозначение фьорда; связь первой его части с nǫf тоже не бесспорна. Последняя перифраза в висе великанши, hvélsvelg(r) himins "проглатывающий колесо неба", истолковывается как наименование волка Хати (Hati), которому предстоит в конце времен проглотить солнце. Поскольку же Hati - также и хейти великана, эта перифраза интерпретируется как ofljóst (ср., однако, сказанное выше об имени волка-великана Фенрира). Таким образом, предложенная Гудмундом Финнбогасоном интерпретация этой висы содержит немало спорных моментов.