Схоластика, как и традиции сенековского

Красноречия, была непосредственно связана

С устными традициями афористического

Обучения

IjH Очевидно, что упражнение в защите тезисов, о котором говорилось выше, было тесно связано с устной культурой, из чего следует, что те, кто изучал это искусство, должны были оснастить свою память широким набором афоризмов и сентенций. Этим и объясняется преобладание сенеков­ского стиля в эпоху поздней Римской империи и его длите­льное влияние на «научный метод» в средние века и в эпо­ху Возрождения. Так, для Френсиса Бэкона, как и для Абеляра, разница между тем, чтобы «писать с помощью афоризмов» и «методическим изложением», есть разница между тщательным анализом и просто способом убежде­ния публики.

В труде «О достоинстве и приумножении наук», которо­му также придана форма ораторской речи, Бэкон, руко­водствуясь доводами разума, отдает предпочтение схола­стической технике афоризма перед цицероновским мето­дом ясного изложения информации в прозаической форме:

Следующее различение метода имеет огромное зна­чение для науки. Речь идет о том, что знания могут пе­редаваться или с помощью афоризмов, или методиче­ски. Прежде всего необходимо заметить, что во многих случаях у людей вошло в привычку на основании самых незначительных аксиом и наблюдений сразу же воздви­гать чуть ли не законченное и величественное учение, поддерживая его кое-какими соображениями, пришед­шими им в голову, украшая всевозможными примерами и связывая воедино определенным способом. Другой же тип изложения, с помощью афоризмов, несет с собой множество преимуществ, недоступных методическому изложению. Во-первых, такой способ дает нам пред­ставление о том, усвоил ли автор свою науку поверхно­стно и несерьезно или же он изучил ее глубоко и осно­вательно. Ведь афоризмы неизбежно должны выражать саму сущность, саму сердцевину научного знания, ина­че они будут попросту смешными. Ибо здесь отбрасыва-

ются всякие украшения и отступления, все разнообра­зие примеров, дедукция и связь, а также описание практического применения, так что у афоризмов не остается никакого иного материала, кроме богатого за­паса наблюдений. Поэтому никто не возьмется за созда­ние афоризмов, более того, даже не осмелится мечтать об этом, пока не увидит, что он обладает достаточно ши­рокими и основательными знаниями для того, чтобы пи­сать их. При методическом же изложении

...приятность Много зависит от связи идей, от порядка — их сила,

что очень часто придает видимость какого-то замечате­льного искусства тому, что при более глубоком рассмот­рении, если освободиться от всего внешнего и обнажить сущность, оказывается совершенно ничтожным пустя­ком. Во-вторых, методическое изложение обладает спо­собностью убеждать и доказывать, но в значительно ме­ньшей степени дает указания практического порядка; ведь такого рода изложение использует как бы круговое доказательство, где отдельные части взаимно разъясня­ют друг друга, и поэтому интеллект скорее удовлетво­ряется им; но так как действия в обычной жизни не приведены в строгую систему, а беспорядочно переме­шаны, то тем более убедительными для них оказывают­ся и разрозненные доказательства. Наконец, афоризмы, давая только какие-то части и отдельные куски науки, приглашают тем самым всех прибавить что-нибудь к этой науке также и от себя; методическое же изложе­ние, представляя науку как нечто цельное и закончен­ное, приводит к тому, что люди успокаиваются, думая,

Q9

что они достигли вершины знания .

Нам нелегко свыкнуться с мыслью, что последователь Сенеки Френсис Бэкон во многих отношениях был схола­стом. Далее мы увидим, что его собственный «метод» в нау­ке происходил прямо от средневековой grammatica.

Отмечая, что римские схоласты и риторы использовали чувствительные темы (так же как сенековская драма в

⁹² Бэкон Ф. Сочинения: В 2 т. — Т.1 — М., 1971. — С.345, 346. — Прим. пер.

древнеримскую эпоху и эпоху Возрождения), Боннер до­бавляет (р.65):

Но, помимо этих характерных черт, их стиль был по­хож на стиль современных им писателей и вполне типи­чен для ранней «серебряной латыни».

В композиции основными недостатками были чрез­мерное употребление коротких и разорванных предло­жений, что придавало стилю эффект отрывистости, редкость уравновешенных периодов и употребление не­которыми риторами слабых и неэффективных рифм. Стиль этих отрывков представляет собой то, что грече­ские критики назвали бы ксстакекоццеуг) или кекерца-Ticmevr|⁹³ как эффективное противоядие структуре пе­риодов, но оно употребляется так часто, что восприятие устает от постоянных восклицаний и острословия.

Однако «разорванные предложения» и бесконечные ал­литерации, которые мы находим, например, в популярных «рифмованных проповедях» Августина, суть необходимые нормы устной прозы и поэзии. (Свидетельством этому слу­жит елизаветинский «Эвфуэс»⁹⁴.) Показателем воздейст­вия печатной культуры в любое время и в любой стране является процесс исчезновения из литературы игры слов, Восклицаний, аллитерации и афористичности. Так, в ла­тинских странах даже сегодня почитаются максимы, сен­тенции и афоризмы. И возрождение устной культуры сим­волизмом началось именно в латинских странах, причем i; опиралось оно в значительной мере на стиль «разорванных [Предложений» и афористичность. Сенека и Квинтилиан, 'Подобно Лорке и Пикассо, были испанцами, для которых 'большее значение имели устные формы. Похоже, Боннер fp.71) озадачен тем, что Квинтилиан благожелательно от-гйосится к эвфуистическим средствам, несмотря на «его Вдравый смысл и либеральные педагогические воззрения». Этот короткий экскурс в историю сенековского красно-Йречия и схоластику в Древнем Риме поможет нам понять, |1Юк передавалась устная традиция в западной литературе ['благодаря популярности Сенеки и как она постепенно была

⁹³ Приукрашенным... кусочечным (др.-гр.). — Прим. пер.

⁹⁴ Романы английского писателя Джона Лили (1554?—1606)
• «Эвфуэс. Анатомия ума» и «Эвфуэс и его Англия». — Прим. пер.

предана забвению печатной культурой в конце восемнад­цатого столетия. Тот парадокс, что сенековский стиль од­новременно предстает весьма напыщенным в средневеко­вой схоластике и непритязательным в елизаветинской на­родной драме, находит свое разрешение благодаря устно­му фактору. Но, например, для Монтеня, как и для Берто-на, Бэкона и Брауна, здесь не было загадки. Сенековские антитезис и «иноходь» (см. книгу Джорджа Уильямсона «Иноходь Сенеки») предоставляли вполне аутентичные средства для научного наблюдения и описания психических процессов. Но когда единственным органом восприятия становится глаз, многоуровневые жесты и резонансы сене-ковского ораторского действа становятся неуместными.

Отметим еще два момента, которые интересуют нас в этой части нашей мозаической «Галактике Гутенберга». Первый — трансисторичен, а второй связан с метаморфо­зой ига⁹⁵ книгопечатание, переживаемой шестнадцатым столетием. Первый касается пословиц, максим, афоризмов как непременных спутников устного общества. Глава сем­надцатая книги Й.Хейзинги «Осень средневековья» посвя­щена тому, как в устном обществе, древнем или современ­ном,

...всякий исторический или литературный эпизод обна­руживал тяготение к кристаллизации в притчу, нравст­венный образец, пример или довод; всякое высказыва­ние превращалось в текст, в сентенцию, в изречение. Подобно священным символическим связям между Вет­хим и Новым Заветами, возникают нравственные соот­ветствия, благодаря которым всякое жизненное проис­шествие может сразу же найти свое зеркальное отра­жение в примерах: в типических случаях из Священно­го писания, истории или литературы⁹⁶. Для Хейзинги очевидно, что даже любой письменный материал тяготеет к устным формам пословицы, афоризма и примера в силу устной формы организации речи. Поэто­му «в средние века всякий серьезный аргумент должен был опираться на текст как на свое основание». Но «текст»