Столкновение между письменными

И устными структурами знания происходит

Также и в общественной жизни

Средневековья

rti¥

<г& В книге Анри Пиренна «Экономическая и социальная история средневековой Европы» мы находим многочислен­ные параллели к тем характеристикам рукописной куль­туры, которые уже были нами рассмотрены. Теперь, разо­бравшись в причинах столкновения различных культур­ных форм до появления книгопечатания, мы можем лучше понять, какой поворот придало этой борьбе изобретение Гутенберга:

Из тех свидетельств, которыми мы располагаем, очевидным образом следует, что с конца восьмого века Западная Европа вернулась к жизни, всецело завися­щей от сельского хозяйства. Земля была единственным источником средств к существованию и единственным условием благосостояния. Все классы общества — от императора, который не имел никаких других доходов, кроме получаемых от собственности на землю, до кре­постного — жили прямо или косвенно продуктами сель­скохозяйственного труда, либо самостоятельно возде­лывая почву, либо собирая их и потребляя. Движимое богатство больше не играло никакой роли в экономиче­ской жизни (р.7).

Как объясняет Пиренн, принцип феодально-поместной структуры, образовавшейся после крушения Римской им­перии, заключался во множественности «центров без пери­ферии». Напротив, римская модель была бюрократиче-ски-централистской, со сложными взаимоотношениями между центром и периферией. Феодальное поместье и

средневековый подход к Писанию, находивший все богат­ство смыслов в букве текста, суть явления одного порядка. Напротив, в жизни новых городов и их обитателей посте­пенно начинается переход к фазе специализации знания и осмысления уровней «по одному». Подобным же образом, как отмечает Пиренн, национализма как такового до пят­надцатого века не существовало:

Лишь в пятнадцатом веке обнаруживаются первые симптомы протекционизма. До этого нет никаких свиде­тельств, которые бы указывали на малейшее стремле­ние способствовать национальной торговле и оказывать ей протекцию перед лицом иностранных конкурентов. В этом отношении можно говорить о том, что для средне­вековой цивилизации вплоть до тринадцатого века был характерен интернационализм, проявившийся в непре­дубежденности государственной политики. Государства никоим образом не пытались взять под свой контроль движение торговли, и мы напрасно будем искать следы того, что можно было бы назвать экономической поли­тикой (р.91).

Почему все-таки книгопечатание способствовало появ­лению национализма, станет ясно несколько позднее. А вот роль письма и папируса как условий образования ранних империй хорошо раскрыта в книге Гарольда Инниса «Им­перия и коммуникации» (р.7): «Более прочные носители Письма, такие как пергамент, глина и камень, функциони-во времени... Напротив, менее прочные и нестойкие ПО своему характеру носители, такие как папирус и бума-lip, в своем функционировании больше связаны с пространством.

С ростом производства бумаги, особенно после двенад-того столетия, снова ускорился процесс усиления бюро-1тической и централистской организации. Пиренн пишет 1.211):

Одним из самых поразительных явлений в четыр­надцатом и пятнадцатом столетиях был быстрый рост крупных коммерческих компаний, каждая из которых имела свои филиалы, корреспондентов и фактории в разных странах континента. Пример могущественных итальянских компаний тринадцатого века теперь нашел своих последователей за Альпами. Они дали урок

управления капиталом, ведения бухгалтерского учета и различных форм кредитования, и хотя они продолжали доминировать в финансовом деле, у них появились се­рьезные соперники в деле торговом.

Особенностью жизни средневекового города была рядо-положенность двух видов населения. Во-первых, это — го­рожане или члены гильдий, для которых, собственно, в основном и существовал город и которые стремились за­крепить цены на товары, а также нормы и условия граж­данства:

Период, когда гильдии мастеров играли определяю­щую роль в экономической жизни города, был также периодом максимального урбанистического протекцио­низма. Как бы ни расходились их профессиональные интересы, все промышленные группы объединяла ре­шимость максимально усилить свою монополию и пода­вить любую индивидуальную инициативу и возмож­ность конкуренции. Поэтому потребитель находился в полной зависимости от производителя. Тогда как глав­ной целью работников, занятых в экспортных отраслях, было повысить заработную плату, те, кто был занят в отраслях, обеспечивающих местный рынок, стремились к повышению или, по крайней мере стабилизации, цен. Это были люди, чей кругозор замыкался городскими стенами, убежденные, что их процветание можно обес­печить, просто закрыв ворота перед конкурентами изв­не. Поэтому их партикуляризм становится все более и более неистовым. Никогда больше представление о том, что каждая профессия является исключительной при­вилегией определенных объединений, не доходило до такой крайности, как в цехах средневековых мастеров (р.206-207).

Однако бок о бок с этими привилегированными лицами, жителями города, являвшегося «центром без периферии», рос другой класс граждан, которые занимались междуна­родной торговлей. Они-то и составляли авангард того, что потом стало доминирующим средним классом:

Но городская промышленность не везде была одина­ковой. Во многих городах, и причем как раз в наиболее развитых, наряду с владельцами небольших мастер­ских, живущих за счет местного рынка, существовала

совершенно иная группа тех, кто работал на экспорт. Вместо того чтобы ограничиваться клиентурой только города и его окрестностей, они были поставщиками оп­товых торговцев, занимающихся международной ком­мерцией. От этих купцов они получали сырье, а затем возвращали его им же в форме произведенного товара (р.185).

Парадоксальным образом именно эти люди, выпадав­шие из распределенной по гильдиям жизни средневекового города, и составили позднее, в эпоху Возрождения, тот слой, в котором пустил корни национализм. Вспомним та­ких чосеровских персонажей, как хозяин трактира и бат-ская ткачиха, ярких представителей «аутсайдеров» в своем обществе. Они принадлежат, так сказать, к интерна­циональной группе, которая в эпоху Возрождения превра­тится в средний класс.

Термин hotes (буквально «гости»), который начиная с двенадцатого века употребляется все чаще и чаще, — характерный показатель процесса, происходившего в деревенском обществе. Как указывает само слово, hote был пришельцем, чужаком, или, иными словами, коло­нистом, эмигрантом, двинувшимся на поиски новых зе­мель в целях их освоения. Эти колонисты были, без со­мнения, выходцами либо из сословия бродяг, из кото­рых в этот период рекрутировались первые купцы, а также городские ремесленники, либо из жителей круп­ных поместий, только недавно сбросивших с себя иго крепостной зависимости (р.69).

Конец средневекового мира ознаменовался неистовой тягой к прикладному знанию —