Придуманной и реализованной на практике самим же человеком

ё§ Получение мудрости и знания путем дистилляции с ис­пользованием пресса — естественная метафора для шест­надцатого столетия. Курт Булер в работе «Книга пятнадца-

того века: писцы, печатники, иллюстраторы» показывает, насколько глубоко печатная книга была связана с культу­рой предшествующей эпохи. Булер говорит о «значитель­ном числе дошедших до наших дней манускриптов, кото­рые были скопированы с печатных книг»; «В действитель­ности, разница между манускриптами пятнадцатого столе­тия и инкунабулами очень невелика, поэтому исследовате­лю начального периода книгопечатания следует знать, что первопечатники смотрели на новое изобретение как на все­го лишь другую форму процесса писания — artificialiter scribere»¹⁴⁹ (р.16). «Безлошадная карета» — хороший при­мер такого же двусмысленного положения, в котором неко­торое время находилась печатная книга.

Указания Булера относительно мирного сосуществова­ния писца и печатника могут оказаться сюрпризом для многих читателей:

Но что же стало с писцами? Что стало с разного рода переписчиками литературных произведений после 1450 г., когда вошел в употребление печатный пресс? Эти люди, работавшие в крупных скрипториях, по-ви­димому, всего лишь изменили свое название и стали именоваться каллиграфами. В любом случае они про­должали заниматься тем же, чем занимались на протя­жении столетий. С одной стороны, следует помнить, что каллиграфы трудились главным образом или даже иск­лючительно для богатых заказчиков. С другой — лишь в конце пятнадцатого или, пожалуй, в начале шестнад­цатого века стало понятно, что каллиграфия превраща­ется в прикладное искусство или, в худшем случае, в хобби. Конечно же, скриптории не могли конкурировать с возникающими издательствами, но некоторые из них выплыли, занявшись книготорговлей. Их сотрудники, однако, имели достаточно широкий выбор: либо посту­пить на постоянную службу к какому-нибудь состояте­льному заказчику, либо стать бродячим писцом и путе­шествовать по всей Европе. Некоторые писцы перехо­дили, так сказать, во вражеский лагерь и сами станови­лись печатниками; впрочем, те из них, кому судьба не улыбнулась, позже покинули свое место у пресса и вер­нулись к прежнему занятию. Имеются убедительные

¹⁴⁹ Способ писать искусственным образом (лат.). — Прим. пер.

свидетельства в пользу того, что на писцов существовал спрос даже в конце пятнадцатого столетия (р.26, 27).

Как показывает Ашер, довольно нелегко определить ту связь событий и технологий, которая реализовалась в изобретении Гутенберга. Более того, в настоящее время вряд ли кто-то в состоянии ясно сформулировать, что же именно изобрел Гутенберг. Если прибегнуть к шутливому совету Джойса, мы должны или «погрузиться в самую глу­бину, или не касаться картезианского источника»¹⁵⁰. Лишь в нашу эпоху люди заинтересовались проблемой: что такое бизнес? Ответ Б.Дж.Мюллера-Тима на этот вопрос гласит, что это машина для создания богатства, пришедшая на смену семье как форме накопления богатства в доиндуст-риальную эпоху. Дж.Т.Гильбод, отвечая на вопрос «Что та­кое кибернетика?», ссылаясь на труд инженера и архитек­тора Жака Лафита, пишет (р.9, 10), что тогда как сегодня никто уже не ставит под сомнение «важность умения испо­льзовать машины»

...двадцать пять лет назад, как указывал в своей книге Лафит, наука о машинах как таковая еще не существо­вала. Можно обнаружить лишь ее фрагменты, разбро­санные там и сям в работах инженеров, в философских и социологических трактатах, в романах или эссе — но ничего систематического.

«Органоподобные конструкции человека» — вот что такое машины. От примитивного, изготовленного из кремня ножа до современного токарного станка, от не­прочной хижины до оснащенных всевозможными удоб­ствами современных жилищ, от простых счетов до сверхбыстрых калькуляторов — поистине необозримое поле для обобщений и построения классификаций! По­нятие машины с трудом поддается определению, как и понятие живого организма; один выдающийся инженер как-то употребил выражение «искусственная зоология». Впрочем, такая дефиниция или классификация не яв­ляется делом первостепенной необходимости.

Вот что об этом говорил Лафит: «Поскольку мы сами являемся их создателями, мы слишком часто впадаем в

¹⁵⁰ У Джойса игра слов: cartesian spring — «картезианский ис­точник» и одновременно «картезианская пружина». — Прим. пер.

229

заблуждение, что мы знаем все, что нужно знать о ма­шинах. Хотя изучение и конструирование машин всяко­го рода связано прежде всего с успехами механики, фи­зики и химии, тем не менее механология — наука о ма­шинах как таковых, наука об органоподобных конструк­циях человека — не является ответвлением этих наук. Ее место следует искать где-то среди других научных дисциплин».

Сегодня нам начинает казаться все более и более стран­ным то, что человек так мало знает о том, что является де­лом его собственных рук. Александр Поуп иронически за­метил по этому поводу:

Одной науки будет гению довольно, Так узок ум, искусство ж так обширно.

Поуп хорошо понимал, что в этом-то и заключается формула Вавилонской башни. Но, как бы там ни было, вме­сте с Гутенберговой технологией мы вступаем в век ма­шинного «спурта», ускорения. Принцип сегментации дейст­вий, функций и ролей распространяется повсюду, где то­лько возможно. Как указывал Клагет, в своей основе это принцип визуального исчисления, открытый в период позднего средневековья, принцип, который заключается в переводе невизуальных параметров движения и энергии в визуальные термины и который составляет существо «прикладного» знания вообще. Гутенбергова же технология распространила этот принцип на письмо и язык, а также на способ фиксации и передачи знания как такового.