Своеобразие опыта античных мыслителей в постижении культуры

В трудах древнегреческих мыслителей мы находим попытки решения многих проблем, которые и сегодня направляют развитие психологических идей. В ихобъяснениях генезиса и структуры души обнаруживаются три направления поиска тех больших, независимых от индивида сфер, по образу и подобию, которых трактовался микрокосм индивидуальной человеческой души.
Первым направлением стало объяснение психики исходя из законов движения и развития материального мира, из идей об определяющей зависимости душевных проявлений от общего строя вещей, их физической природы. (Вопрос о месте психического в материальном мире, поднятый впервые древними мыслителями, до сих пор остается стержневым в психологической теории.
Только после того, как была осмыслена производность жизни души от физического мира, их внутреннее родство, а тем самым - и необходимость изучать психику, психологическая мысль смогла продвинуться к новым рубежам, открывшим своеобразие ее объектов.
Второе направление античной психологии, созданное Аристотелем, ориентировалось преимущественно на живую природу; исходной точкой для него служило отличие свойств органических тел от неорганических. Поскольку психика является формой жизни, выдвижение на передний план психобиологической проблемы было крупным шагом вперед. Оно позволило увидеть в психическом не обитающую в теле душу, имеющую пространственные параметры и способную (по мнению как материалистов, так и идеалистов) покидать организм, с которым она внешне связана, а способ организации поведения живых систем.
Третье направление ставило душевную деятельность индивида в зависимость от форм, которые создаются не природой, а человеческой культурой, а именно от понятий, идей, этических ценностей. Эти формы, действительно играющие огромную роль в структуре и динамике психических процессов, были, однако, начиная от пифагорейцев и Платона, отчуждены от материального мира, от реальной истории культуры и общества и представлены в виде особых духовных сущностей, чувственно-воспринимаемых телом.
Это направление придало особую остроту проблеме, которую следует обозначить как психогностическую(от греч. "гнозис"- знание). Под ней надо понимать широкий круг вопросов, с которыми сталкивается исследование психологических фактов, изначально связывающих субъекта с внешней по отношению к нему реальностью-природной или культурной. Эта реальность преобразуется соответственно психическому аппарату субъекта в воспринимаемую им в форме чувственных или умственных образов-будь то образы окружающей среды, поведения в ней личности или ее самой.
Все эти проблемы, так или иначе решавшиеся древними греками, образуют и поныне ядро объяснительных схем, сквозь призму которых видит свою эмпирию современный психолог, какой бы сверхсложной электроникой он ни был вооружен.

Мир культуры создал три "органа" постижения человека и его души: религию, искусство и науку. Религия строится на мифе, искусство-на художественном образе, наука-на организуемом и контролируемом логической мыслью опыте. Люди античной эпохи, обогащенные многовековым опытом человекознания, из которого черпались как мифические представления о характере и поведении богов, так и образы героев эпоса и трагедий, осваивали этот опыт сквозь "магический кристалл" рационального объяснения природы вещей- земных и небесных. Из этих "семян" росло разветвленное древо психологии как науки.
О ценности науки судят по ее открытиям. На первый взгляд, летопись достижений, которыми способна гордиться античная психология немногословна. Одним из первых стало открытие Алкмеоном того, что органом души является головной мозг. Если отвлечься от исторического контекста, это выглядит невеликой мудростью. Однако, чтобы по достоинству оценить нетривиальность алкмеонова вывода (который, кстати, был не умозрительной догадкой, но вытекал из медицинских наблюдений и экспериментов), стоит напомнить, что через двести лет после этого великий Аристотель считал мозг своего рода "холодильником" для крови, а душу, с ее способностью воспринимать мир и мыслить, помещал в сердце.
Конечно, в те времена возможность экспериментировать над человеческим организмом была ничтожной. Сохранились сведения, что ставились опыты над приговоренными к казни, над гладиаторами и т. п. Нельзя, однако, упускать из виду, что античным медикам приходилось, врачуя людей, изменять их психическое состояние, передавать от поколения к поколению сведения об эффективности своих действий, об индивидуальных различиях. Не случайно учение о темпераментах пришло в научную психологию из медицинских школ Гиппократа и Галена.
Не меньшее значение, чем опыт медицины, имели другие формы практики-политическая, юридическая, педагогическая. Изучение приемов убеждения, внушения, ведения словесного поединка, ставшее главной заботой софистов, превратило в объект экспериментирования логический и грамматический строй речи. В практике общения Сократ открыл изначальный диалогизм (проигнорированный возникшей в XX веке экспериментальной психологией мышления), а его ученик Платон-внутреннюю речь как интериоризованный диалог. Ему же принадлежит столь близкая сердцу современного психотерапевта модель личности как динамической системы мотивов, разрывающих ее в неизбывном конфликте. Открытие множества психологических феноменов связано с именем Аристотеля (механизм ассоциаций по смежности, сходству и контрасту, открытие образов памяти и воображения, различий между теоретическим и практическим интеллектом и др.).
Стало быть, сколь скудной ни была бы эмпирическая ткань психологической мысли античности, без нее эта мысль не могла "зачать" традицию, приведшую к современной науке, В то же время никакое богатство реальных фактов не может обрести достоинства научного объяснения безотносительно к умопостигаемой логике их анализа. Эта логика, в отличие от ее всеобщих форм, является предметной. Она строится соответственно проблемой ситуации, задаваемой развитием теоретической мысли, овладевающей конкретным предметным содержанием и имеет свои особые формы-категории.
В развитии психологии античность прославлена многовековыми великими теоретическими успехами. К ним относятся не только открытия фактов, построение новаторских моделей и объяснительных схем. Античные ученые поставили проблемы, веками направлявшие развитие наук о человеке. Именно они впервые попытались ответить на вопросы, как соотносятся в человеке телесное и духовное, мышление и общение, личностное и социокультурное, мотивационное и интеллектуальное, разумное, и иррациональное и многое иное, присущее человеческому бытию. Античные мудрецы и испытатели природы подняли на невиданную дотоле высоту культуру теоретической мысли, которая, преобразуя данные опыта, срывала покровы с видимостей здравого смысла и религиозно-мифологических образов.
За эволюцией представлений о сущности души скрыта полная драматических коллизий работа исследовательской мысли, и только история науки может раскрыть различные уровни постижения этой психической реальности, неразличимые за самим термином "душа", давшим имя нашей науке.

2. Николай Бердяев: «воля к жизни и воля к культуре»

В нашу эпоху нет более острой темы и для познания и для жизни, чем тема о культуре и цивилизации, о их различии и взаимоотно шении. Это — тема об ожидающей нас судьбе. А ничто не волнует так человека, как судьба его. Исключительный успех книги Шпенглера о закате Европы объясняется тем, что он так остро поставил перед сознанием Культурного человечества вопрос о его судьбе.

С полной ответственностью Бердяев развил тему гибнущей европейской цивилизации, тему наступающей для нее ночи. Шпенглеровская антиномия цивилизации и культуры была воспринята Бердяевым через опыт русского самосознания. В своей работе о Леонтьеве Бердяев ссылался на идеолога славянофильства Н.Я.Данилевского, который еще в 1869 году, задолго до Шпенглера, в своей работе "Россия и Европа" говорил о "периодах цветения, упадка и одряхления цивилизации" и фиксировал в народах "романского и германского исторического типа", интеллектуальный интерес которых проецировался в основном в научные и индустриальные сферы, следы "одряхления цивилизации в Европе", в то время как в культурно-историческом типе славян, оказавшихся в стороне от романо-германской цивилизации, он видел более "емкий состав", включающий в себя живые пласты религиозного знания и творческие уровни. Данилевский за полвека до Шпенглера разработал теорию "культурно-исторических типов", тем самым предвосхитив идею чередования органических и критических эпох в человеческой истории, развитую Шпенглером. Распознавая черты "биологического натурализма", стоящего за разрабатываемыми Данилевским идеями возникновения, роста и старения цивилизации, Бердяев писал: "Шпенглер признал всякую цивилизацию роком всякой культуры. Цивилизация же кончается смертью. Тема это не новая; она давно нам знакома. Тема эта особенно близка русской мысли, русской философии истории. Наиболее значительные русские мыслители давно уже познали различие между типом культуры и типом цивилизации и связали эту тему с взаимоотношением России и Европы. Все наше славянофильское сознание было проникнуто враждой не к европейской культуре, а к европейской цивилизации... умирает великая европейская культура и торжествует европейская цивилизация, бездушная и безбожная".
Бердяев обозначил своего главного противника - "бездушную и безбожную" мещанскую западную цивилизацию, вслед за Леонтьевым видя в этой всеобщей победе мещанства с механическими потребительскими интересами последний результат либерально-эгалитарного процесса, протекавшего в Европе. Он противопоставлял этой тенденции, с одной стороны, прекрасное прошлое - Европу рыцарей, монахов и аристократов - "страну святых чудес", священных памятников и старых камней, которые, как он пишет, были одинаково дороги и Леонтьеву, и Хомякову, и Достоевскому - и, с другой, - Россию. За противопоставлением "священного строя культуры" безрелигиозной цивилизации стоит антиномия свободы и несвободы, полноты духа и бездуховности. "Борьбу России и Европы", Востока и Запада Бердяев определяет как борьбу "духа с бездушием, религиозной культуры с безрелигиозной цивилизацией". В утрате обществом трансцендентных задач видит Бердяев обреченность европейской культуры: "Человеческий дух всегда должен себя трансцендировать, подниматься к тому, что выше человека. И тогда лишь человек не теряется и не исчезает, а реализует себя".
Говоря о трагической диалектике исторических судеб культуры и цивилизации, Бердяев, в духе дильтеевской дихотомии и методологии Бааденской школы, вслед за Шпенглером определил основную причину угасания той и другой противостоянием двух принципов, лежащих в их основе: духа и природы, где дух - начало свободы, творчества, а природа (а не привычное звено противопоставления - материя) - принцип детерминизма, замкнутого бытия, несвободы. Основным симптомом перерождения культуры в цивилизацию и - затем - гибели цивилизации - является, согласно Бердяеву, "убыль духа", "удаление и угашение духа", ослабление творческого и победа механического начала. Творчество понимается им как "последняя тайна о человеке", как откровение человека, как сотворчество и соучастие с Богом в продолжающемся творении. Видя оправдание человека в творчестве и через творчество, он формулирует принцип антроподицеи ("Смысл творчества", 1916 г.) и отказывается от признания завершенности творения и откровения.
Бердяев формулирует два противоположных начала, лежащих в основе цивилизации и культуры: волю к жизни и волю к культуре и сочувственно воспринимает ностальгическую тоску Ницше по трагической дионисийской культуре, возникшую "в эпоху торжествующей цивилизации". Бердяев, исходя из шопенгауэровской дихотомии мира: мира как воли и как представления - развил концепцию действия в мире двух разнонаправленных воль. В трактовке этой темы Бердяев во многом следует антропологическим идеям Хомякова, для которого действие двух сил: центростремительной (к Богу) и центробежной (к миру вещественному, объективированному) - определяет, с одной стороны, мир свободы, а с другой - мир необходимости, мир детерминизма, принуждения и ограничения.

цивилизация по Бердяеву - это:
1. Активный процесс иссякания творческих сил эпохи культуры.
2. В ней обращенность к небу эпохи культуры превращается в тенденцию ко все большему захвату земли. В эпоху цивилизации господствует тщетная мечта о мировом могуществе, происходит безуспешное строительство Вавилонской башни.
3. Рождается напряженная воля к жизни, самопожирающая воля к могуществу, к господству над жизнью, которая, по словам Бердяева, несет смерть культуре.
4. В эпохи культуры реальна культура, в эпоху цивилизации актуализируется прикладной характер культуры.
5. Основным принципом цивилизации является принцип утилитарности, в то время
как культурные эпохи альтруистичны.
6. Машина и техника, порожденные умственным движением культуры, победно входят в человеческую жизнь в эпоху цивилизации. Происходит порабощение человека машиной.
7. Культурные эпохи пробуют осознавать цели и смысл жизни. Цель культурной эпохи заключается в поисках смысла жизни и в творчестве культуры. Эпохе цивилизации свойствен культ жизни вне ее смысла. В цивилизации перемещается соотношение между целями и средствами и происходит подмена целей жизни наращением производства, средств, орудий.
8. Органический характер жизни в эпохи культуры и технический характер жизни в эпоху цивилизации. Культура ограничена. Цивилизация механистична.
9. Духовная дисциплина, присущая времени культурных эпох, и индустриализм цивилизации.
10. В цивилизации меняется отношение человека к природе, природа оказывается порабощенной человеком и машиной.
11. В цивилизации осуществляется магическая власть машин над человеком.
12. Интроспекция культуры и экстериоризация цивилизации; органический ритм и глубина пребывания и соотнесенность с вечным в эпохи культуры и разорванные мгновения жизни, все ускоряющиеся процессы жизни, разрозненные вспышки впечатлений, дурная бесконечность, служение идолу будущего богатства, мощи, счастья или совершенного общества эпохи цивилизации. Машины в ней как материализация ускоряющихся процессов.
13. Культура онтологична, в ней господствует принцип качества. Цивилизация антионтологична. В цивилизации преобладает принцип количества.
14. Цивилизация футуристична. В ней нет прошлого, настоящего, нет выхода к вечному. Культура пытается созерцать вечность.
15. Культура создает духовный императив, цивилизация самодостаточна, буржуазна в глубоком духовном смысле слова. Дух цивилизации - мещанский дух, он прикрепляется к миру вещей, к тленному, к преходящему.
16. Цивилизация убивает Бога. И мертвый Бог Ницше - это Бог, убитый цивилизацией.
17. Культурная эпоха религиозна во всеобъемлющем, глубоком смысле этого слова. Цивилизация безбожна, она несет ответственность за богоубийство.
18. Религия культуры символична, в ней пребывает Бог религиозных откровений, Бог символической культуры. Бог цивилизации, полезный и нужный для прагматических целей цивилизации.
19. Полнота духовной жизни культуры сменяется духовной опустошенностью цивилизации.
20. Органичность, космичность и духовность бытия культуры. Механичность, техничность и машинность цивилизации создает царство фикций.
21. Бытийственные божественные основы хозяйства в эпоху культуры и долг хозяйствования. Императив экономического развития в эпоху цивилизации, отрыв хозяйства от духа, возведение экономики в высший принцип жизни.
22. Культура движется к искушенности, цивилизация к варварству и огрублению, к утрате форм, выработанных культурой.
23. Периоды варварства в культуре носят характер прилива новых сил, несущих запах лесов. Варварство в цивилизации заложено в технике цивилизации, от него несет запахом машин.
24. Культура не умирает, даже когда угасает. Античная культура живет в нас. Культура уходит в глубину, подполье.
Бердяев считает, что путь от угасающей культуры должен быть иной, нежели тот, что испробован цивилизацией. Это путь не к техническому, а к онтологически реальному преображению жизни.
Он не видит никакой возможности возвращения к культуре через принципы, господствующие в цивилизации, в которой угасает духовная энергия и дух -источник культуры, в которой господствует магическое царство машинности и механичности, подменяющее подлинное бытие.
Бердяев настойчиво акцентирует различие между принципами, лежащими в основе цивилизации и культуры: механически-техническое преображение жизни и "стремление к раскрытию всех технических сил", стоящее за цивилизацией, и символический и созерцательный характер культуры и иная воля к жизни внутри культуры - воля к преображению жизни.
Бердяев развивает экзистенциальную тему свободы и ответственности человека за состояние мира. Феномен обреченности культуры и цивилизации он называет "первофеноменом истории", на который, как он считает, Шпенглер не дал окончательного ответа и на который пробовала ответить русская религиозная философия, искавшая метафизических оснований и исходившая из конкретного единства человека и мира как факта откровения со-бытия человека и мира и задавшая тему свободы и спасения человека. Бердяев рассматривает творчество как акт свободы, следующий после акта искупления, соединившего бытие и добро. Исходя из идеи завершения мирового процесса, этика искупления, по Бердяеву, должна быть преодолена этикой творчества.
Бердяев указывает на новое направление для человеческой воли: на волю к чуду преображения и творчества жизни, на волю к гениальности в противоположность воле к бездарности - волевому отвращению от даровитости и гениальности, порождаемому цивилизацией. Эта воля к гениальности, пишет в "Философии свободы" Бердяев, родилась в эпоху всемирного господства мировой римской империи в лице Христа. Христианство явилось как религиозное преображение жизни, оно было окружено чудом и совершало чудеса.
Выход из тупиков отвлеченного рационалистического знания, снятие неразрешимых антиномий: культура и цивилизация, по Бердяеву, возможны только в области истинного знания, священного или религиозного гнозиса, ведущего к преображению реальности. Он жестко различает область истинного, посвятительного знания, в котором знание и бытие соединены, и гностический рационализм, отвлеченный разум гегельянской школы (или философский гнозис): "В философском рационализме отразилась греховная раздробленность духа". "Вся новая философия, начиная с Декарта и кончая неокантианцами, отрицает необходимость посвящения и приобщения для стяжания знания, гнозиса, и потому тайны бытия и таинства жизни для философии закрываются. Философия перестала быть сакраментальной, как была в древности и в средние века, она подверглась обмирщвлению и стала философией полицейской, неблагодатной". Образцом чисто полицейской философии был для Бердяева Кант, который, по его мнению, окончательно разъединил познающего и бытие и, оставив "познающего с самим собою, гениально формулировал его оторванность от бытия, от действительности, от реальности и искал спасение в практическом разуме". "Из священного гнозиса превратилась философия в полицейский распорядок отвлеченной мысли" ("Философия свободы".)

Билет 17.