Почему алфавитный человек склонен к

Десакрализации своего способа

Существования

JS

&5 В одном из следующих разделов этой книги мы еще

вернемся к вопросу, от которого уклоняется Элиаде, когда говорит: «Мы не стремимся показать, какими исторически­ми путями... современный человек лишил священного свой мир и принял светское существование». Цель «Галактики Гутенберга» как раз и состоит в том, чтобы осветить эти исторические пути. Ибо только при этом условии мы мо­жем, по крайней мере, сделать сознательный и ответствен­ный выбор относительно того, стоит ли нам возвращаться к племенному способу существования, который так любезен Элиаде:

Оценить глубину пропасти, разделяющей два опы­та — священный и мирской, можно, читая работы о

священном пространстве и ритуальном устройстве че­ловеческого жилья, о различных проявлениях религи­озного опыта в отношении Времени, о взаимоотношени­ях религиозного человека с Природой и миром инстру­ментов, об освящении самой жизни человека и о свя­щенном характере основных жизненных функций (пи­тания, секса, работы и т.д.). Достаточно лишь напом­нить, каким содержанием наполнены понятия «место жительства» и «жилье», «природа», «инструменты» или «труд» для современного нерелигиозного человека, что­бы понять, чем отличается он от члена древних обществ или даже от сельского жителя христианской Европы. Для современного сознания физиологический акт (пита­ние, половой акт и т.д.) — это обычный органический процесс... Но для «примитивного» человека подобный опыт никогда не расценивался как только физиологиче­ский. Он был или мог стать для него неким «таинством», приобщением к священному.

Читатель очень скоро поймет, что священное и мир­ское — это два образа бытия в мире, две ситуации су­ществования, принимаемые человеком в ходе истории. Эти способы бытия в Мире представляют интерес не то­лько для истории и социологии, не только как объект исторических, социологических и этнографических ис­следований. Ведь священный и мирской способы суще­ствования свидетельствуют о различии положения, за­нимаемого человеком в Космосе. Поэтому они интересу­ют и философов, и тех исследователей, которые стре­мятся познать возможные масштабы человеческого су­ществования⁴⁷.

Элиаде в принципе отдает предпочтение человеку устной ориентации перед десакрализованным, или пись­менным, человеком. Ведь, как утверждали романтики бо­лее двух столетий тому назад, даже «сельский житель христианской Европы» сохраняет определенную связь с прежней слуховой организацией опыта и аурой сакрально­го человека. Бесписьменная культура для Элиаде обладает непременными сакральными ингредиентами:

Ведь очевидно, что символика и культы Мате-

⁴⁷ Элиаде М. Священное и мирское. — М., 1994. — С.19. — Прим. пер.

ри-Земли, плодовитости человека и плодородия в сель­ском хозяйстве, священности Женщины и тому подоб­ные смогли развиться и составить широко разветвлен­ную религиозную систему лишь благодаря открытию земледелия. Столь же очевидно, что доаграрное обще­ство, специализировавшееся на скотоводстве, было не­способно так же глубоко и с той же силой прочувство­вать священность Матери-Земли. Различие опыта — это результат экономических, социальных и культур­ных различий, одним словом — Истории. Вместе с тем у кочевых охотников и оседлых земледельцев есть одна общая черта в поведении, которая нам представляется значительно более важной, чем все различия: и те, и другие живут в освященном Космосе, они приобщены к космической священности, проявляющейся через мир животных и растений. Достаточно сравнить их бытий­ные ситуации с ситуациями современного человека, живущего в неосвященном Космосе, чтобы отчетливо понять все, что отличает нашего современника от пред­ставителей других обществ⁴⁸.

Мы уже видели, что человек оседлый, или специализи­ровавшийся, в противоположность кочевнику находится в преддверии открытия визуального способа организации человеческого опыта. Но до тех пор пока homo sedens⁴⁹ не освоил более явные оптические формы, а именно письмо, оттенки сакральной жизни между кочевником и оседлым человеком не внушают Элиаде никакого беспокойства. То, что Элиаде предпочитает называть человека устной куль­туры «религиозным», является по большому счету не ме­нее произвольным утверждением, чем приписывание всем блондинкам особой чувственности. Также основанным на недоразумении нам представляется то, что Элиаде отож­дествляет «религиозное» и иррациональное. Он находится в числе тех жертв письменной культуры, для которых са­мо собой разумеется, что «рациональность» означает эксп­лицитную линейность, последовательность и визуальность.

Элиаде М. Священное и мирское. — М., 1994. — С.20, 21. —
Прим. пер.

⁴⁹ Человек оседлый (лат.). — Прим. пер.

Таким образом, его бунт — это бунт человека восемнадца­того века против доминирующей визуальности, которая в ту эпоху была новой. В этом он присоединяется к Блейку и множеству других. Но в сегодняшней ситуации Блейк пре­вратился бы в неистового анти-Блейка, ибо неприятие Блейком абстрактной визуальности теперь стало распро­страненным клише, которое на все лады склоняют целые толпы клакеров, предпочитающих оставаться в пределах привычного способа чувствования.

«Для религиозного человека пространство неоднородно: в нем много разрывов и разломов; одни части пространства качественно отличаются от других»⁵⁰. Подобным же обра­зом обстоит дело и со временем. Но для современного фи­зика, как и для бесписьменного человека, ни пространство, ни время не являются однородными. В противоположность этому геометрическое пространство, открытое антично­стью, совершенно лишено таких черт, как неоднородность, уникальность, плюралистичность, сакральность: «Геомет­рическое пространство разрывается и разграничивается в тех или иных направлениях, но никакое качественное раз­личие, никакая ориентация не происходит от его собствен­ной структуры»⁵¹. Следующее утверждение связано имен­но с относительным взаимодействием оптического и слухо­вого способов чувствования:

Нужно сразу добавить, что подобное мирское суще­ствование никогда не встречается в чистом виде. Какой бы ни была степень десакрализации Мира, человек, из­бравший мирской образ жизни, не способен полностью отделаться от религиозного поведения. Мы увидим, что даже самое что ни на есть мирское существование со­храняет в себе следы религиозных оценок Мира⁵².

Элиаде М. Священное и мирское. — М., 1994. — С.22. — Прим..

тр.

⁵¹ Там же. — С.23. — Прим. игр.

⁵² Там же. — Прим. пер.