Главная Обратная связь

Дисциплины:

Архитектура (936)
Биология (6393)
География (744)
История (25)
Компьютеры (1497)
Кулинария (2184)
Культура (3938)
Литература (5778)
Математика (5918)
Медицина (9278)
Механика (2776)
Образование (13883)
Политика (26404)
Правоведение (321)
Психология (56518)
Религия (1833)
Социология (23400)
Спорт (2350)
Строительство (17942)
Технология (5741)
Транспорт (14634)
Физика (1043)
Философия (440)
Финансы (17336)
Химия (4931)
Экология (6055)
Экономика (9200)
Электроника (7621)


 

 

 

 



Гражданские армии Кромвеля и Наполеона



Были идеальными проявлениями новой

Технологии

ее» Как историк, Хэйес хорошо знает (р.290), что в нацио­нализме кроется некая тайна. До эпохи Возрождения он никогда не существовал ни в действительности, ни даже в идее: «Не философы ввели моду на национализм. Он, так сказать, уже был в моде, когда только появился на сцене. Они лишь нашли форму для его выражения, расставили акценты и придали ему направление. Изучать их труды чрезвычайно полезно для историка, поскольку это дает ему в руки живую картину современных тенденций в этой области». Хэйес высмеивает идею о том, что «человеческим массам инстинктивно присущ национализм» или что наци­онализм вообще есть нечто природное: «На протяжении го­раздо более долгих периодов истории люди в основном группировались в племена, кланы, города, провинции, по­местья, гильдии или многоязычные империи. И все же именно национализм в гораздо большей степени, чем любое

 

 

другое выражение человеческой склонности собираться в группы, вышел на первый план в нашу эпоху» (р.292).

Решение проблемы, поставленной Хэйесом, следует ис­кать в эффективности печатного слова, сперва визуализи­ровавшего национальный язык, а затем создавшего гомо­генную форму ассоциирования, которая воплощена в со­временной промышленности, рынках и, разумеется, в ви­зуализации национального статуса. Он пишет (р.61):

Лозунг «Нация с оружием в руках» был одним из важнейших якобинских принципов, служивших нацио­налистической пропаганде. Вторым был — «Нация в гражданских школах». До французской революции из­давна было общепринятым, что дети принадлежат сво­им родителям и что именно родители должны были ре­шать, как учиться их детям и учиться ли вообще.

Свобода, равенство и братство нашли свое наиболее полное (хотя и весьма неизобретательное) выражение в унификации революционных гражданских армий. Они бы­ли уже точным воспроизведением не только печатной страницы, но и сборочной линии. Англичане опередили Ев­ропу как в национализме, так и в промышленном разви­тии, а в придачу к этому — ив «типографской» организа­ции армии. «Железнобокая» конница Кромвеля появилась на сто пятьдесят лет раньше якобинских армий.

Англия опережала все страны на континенте в раз­витии у народа острого чувства национальной общности. Задолго до французской революции, когда французы еще считали себя прежде всего бургундцами, гасконца­ми или провансальцами, англичане уже были англича­нами и, сплоченные истинно национальным патриотиз­мом, приветствовали секулярные нововведения Генри­ха VIII и деяния Елизаветы. В политической филосо­фии Мильтона и Локка ощутим дух национализма, ка­кой мы едва ли найдем у их современников на конти­ненте, а англичанин Болингброк первым сформулиро­вал доктрину национализма. Поэтому вполне естествен­но, что любой англичанин, оказывавшийся в числе про­тивников якобинства, непременно выступал под знаме­нем национализма.

Это слова из книги Хэйеса «Историческая эволюция со-

 

 

временного национализма» (р.86). Подобное свидетельство приоритета англичан в вопросе национального единства оставил венецианский посол шестнадцатого века:

В 1557 г. венецианский посол Джованни Микели пи­сал своему правительству: «Что касается религии [в Англии), то всеобщим авторитетом и примером для по­дражания является суверен. Англичане уважают и ис­поведуют свою религию лишь постольку, поскольку они тем самым выполняют свой долг как подданные своего монарха. Они живут так, как живет он, и верят в то, во что верит он, словом, исполняют все, что он приказыва­ет... они бы, пожалуй, приняли магометанство или иудаизм, если бы эту веру принял король и если бы на то была его воля». Чужеземному наблюдателю религи­озные порядки англичан того времени казались в вы­сшей степени странными. Религиозное единство здесь было нормой, так же как и на континенте, но религия менялась с каждым новым сувереном. После того как англичане были схизматиками при Генрихе VIII и про­тестантами при Эдуарде VI, Англия вновь вернулась, причем без всякого серьезного переворота, в лоно рим­ского католицизма вместе с Марией Тюдор220.

Чисто националистические волнения вокруг английско­го языка вылились в религиозный спор в шестнадцатом и семнадцатом веках. Религия и политика переплелись на­столько, что стали неразличимыми. Пуританин Джеймс Хант писал в 1642 г.:

Отныне не нужны университеты,

Чтоб мудрости учиться;

Ведь в Евангельи

Совсем немного тайн глубоких,

И их раскрыть поможет

Простой язык английский221.

В наше время вопрос о мессе на английском языке, ко­торым так озабочены католические литургисты, безнадеж­но запутан благодаря новым средствам массовой информа-

220 Joseph Leclerce, Toleration and the Reformation, vol.11, p.349.

221 Цитируется по: Jones, The Triumph of the English Language,
p.321.

 

 

ции, таким как кино, радио и телевидение. Ибо социальная роль и функция национального языка постоянно изменяет­ся в силу его включенности в частную жизнь людей. Поэ­тому вопрос о мессе на английском языке сегодня так же запутан, как неясна была роль английского языка в рели­гии и политике в шестнадцатом веке. Невозможно оспорить то, что именно книгопечатание наделило национальный язык новыми функциями и полностью изменило место и роль латыни. С другой стороны, к началу восемнадцатого столетия отношения между языком, религией и политикой прояснились. Язык стал религией, по крайней мере во Франции.

Хотя первые якобинцы не торопились осуществить свои теории образования на практике, они быстро при­знали важность языка как основы нации и постарались заставить всех жителей Франции говорить на француз­ском языке. Они утверждали, что успешное управление «народом» и единство нации зависят не только от опре­деленной близости привычек и обычаев, но в гораздо большей степени от общности идей и идеалов, распро­страняемых с помощью речей, прессы и других инстру­ментов образования, если они пользуются одним и тем же, языком. Столкнувшись с тем историческим фактом, что Франция не была единой в языковом смысле -— вдо­бавок к широкому разнообразию диалектов в разных частях страны бретонцы на западе, провансальцы, бас­ки и корсиканцы на юге, фламандцы на севере и эльзас­ские немцы на северо-востоке говорили на «иностран­ных» языках, — якобинцы решили искоренить как диа­лекты, так и иностранные языки и заставить каждого французского гражданина знать и использовать фран­цузский язык (р.63, 64).

Здесь Хэйес («Историческая эволюция современного национализма») ясно дает понять, что за страстью к утвер­ждению национального языка стояла тенденция к гомоге­низации, которую, как это хорошо понимал англосаксон­ский мир, гораздо легче осуществить с помощью конкурен­ции цен и потребительских товаров. Словом, английский мир осознал, что печать означает прикладное знание, тогда как латинский мир всегда держал печать на вторых ролях, предпочитая использовать ее лишь для того, чтобы при-

 

 

дать размах драме устных споров или военных баталий. Нигде это глубокое пренебрежение смыслом печати не вы­ступает так ясно, как в книге «Структура испанской исто­рии» Америке Кастро.



Просмотров 487

Эта страница нарушает авторские права




allrefrs.su - 2025 год. Все права принадлежат их авторам!