Делая по отметке в единицу времени

евозможно заблудиться днем в Сахаре. Путь снабжен отметка­ми, которые, следуя извилинам дороги, располагаются друг от друга в интервале 5 км. Независимо от того, где вы находитесь на вашем пути, вы всегда можете видеть 2 метки, одну сзади и одну впереди.

Когда вы достигаете одной из них, следующая, следовательно, в 5 км впе­реди от вас. Загляните за горизонт, и еще 5 км вам покажутся позади, так, как будто вы делаете свои выстрелы в тире.

Все что вам нужно сделать, чтобы пересечь величайшую пустыню в мире, это делать по отметке в единицу времени. Правило таково, что если вы пройдете такое расстояние, и на какое хватит зрения, ваше поле зрения расшириться и вы смо­жете сделать еще один шаг дальше. Вы сможете достичь даже самых величайших целей, делая по отметке в единицу времени.

Блокпост Вейганд

В 6 утра на горизонте показалось небольшое пятно. Че­рез какое-то время мы подъехали к блокпосту, находящемуся на 160 ой миле. Чтобы добраться туда, нам потребовалось 11 часов изнурительной езды. Блокпост состоял из трех дрях­лых лачуг, собранных из гофрированного железа и большого

ДЕЛАЯ ПО ОТМЕТКЕ В ЕДИНИЦУ ВРЕМЕНИ

каркасного здания, по всей вероятности, бывшего барака. Жут­кие и заброшенные, с наполовину открытыми дверями и раз­битыми окнами, здания напоминали одинокие и покинутые гроб­ницы.

Мы не стали останавливаться, только проехались 100 яр­дов по тропинке, чтобы прочесть темнеющую вывеску. Белые буквы, под изображением черепа со скрещенными костями на обугленной дощечке сообщали: «Дальше пути нет». Через 10 минут мы проехали следующий чернеющий знак, просто опо­вещающий «Тропик Рака».

Наш враг, солнце

Теперь оно стало настоящим врагом, появившись на вос­токе узким контуром солнце напоминало золотую лучину. Оно начало укладывать весь свой диск-поверх горизонта, словно бы выслеживая под ним свою жертву. Медленно полное солн­це вставало в небе волочась вдоль горизонта, прежде чем на­чать свое неумолимое карабканье к полудню.

Джефф и я развлекали друг друга, цитируя "строки и^ч сти­хотворения «Так держать!».

Легко быть рабом, голодать и быть храбрым, Когда наступает успеха рассвет, Который хранит вас и путь освещает, И в споре, и в деле надежный завет.

Кто весел в невзгодах, в сраженьях спокоен, Чей вызов летит до небес высоты, Тот Богом любим, и сей жизни достоин, В которой ни разу он не отступил.

Встряхнитесь, бойцы, не печальтесь, ликуйте! Не сметь отступать! Так держать! Так держать! Для сердца доспехи победные куйте, В сраженье за честь возвращайтесь опять.

Гонка продолжается

Гонка к Бодин Кинку (пост Морис Кортье), второму поки­нутому придорожному посту, продолжалась всерьез. Как бы там ни было, мы знали, что проехать 170 миль прежде, чем солнце достигнет своего жгучего зенита, невозможно. Мы по­теряли слишком много времени в борьбе предыдущей ночи.

ПРОЙДЯ МНОГО МИЛЬ

Теперь значение имело только то, насколько близко к границе мы могли подъехать.

Лендровер катился замечательно. В течение ночи он не кашлянул, не фыркнул, не снизошел еще до какой-либо реак­ции в ответ на толкания, рывки, подергивания цепкого песка. Гудение его двигателя в 96 лошадиных сил проводило сквозь наше сознание уверенность, позволяющую нам чувствовать, что какие бы трудности не ждали нас впереди, наше средство пере­движения все же останется неизменно надежным фактором.

Фольксваген, между тем, имел некоторые проблемы. Изно­шенная машина определенно не подтверждала впечатление того, что ей понравилась эта сумасшедшая идея. Она начала протестовать сразу же, как оказалась на незаасфальтирован­ной дороге.

Всякий раз, как ей приходилось подскакивать на ухабах, спускала шина. Если она оказывалась в тяжелом песке, она вязла и отказывалась двинуться с места. Теперь, когда ее за­манили уже достаточно глубоко в пустыню, она не собиралась прилично ехахь и пожирала бензин. Несколько раз за ночь мы останавливались, чтобы отрегулировать карбюратор в тщет­ных усилиях сократить прожорливое потребление. Жара на­растала, и Фольксваген ехал все хуже, заставляя и нас дви­гаться медленнее.

Жертвы солнца пустыни

Идеальная круизная скорость Ровера около 35 миль в час. По твердой ровной поверхности нам нужно было бы ехать на максимальной скорости все время; тем не менее нам удава­лось делать только 25 миль в час так, чтобы не оставить Фоль­ксваген позади. Между тем, солнце продолжало неумолимо ползти и поджигать пекло этого раннего утра по мере того, как мы оставляли пост Вейганд за горизонтом.

Нам начали попадаться покинутые автомобили, не выдержав­шие переезда. Большинство из них представляло собой бесфор­менную груду бесцветного лома - все полезные части с кото­рых были сорваны другими путешественниками. Хотя трижды нам попадались автомобили в хорошем состоянии, с запасками, сидениями и стеклами. Они были плотно закрыты, как будто хозяева припарковали их несколько минут назад, прежде чем исчезнуть. Как раз к 10:30 мы подъехали к одной из таких ма­шин, к Рено-Дофину, сидящему в нескольких ярдах от голого дорожного столба. Остановившись, собираясь порыться в маши­не в поисках чего-нибудь полезного, мы вскоре увидели, что ни-

ДЕЛАЯ ПО ОТМЕТКЕ В ЕДИНИЦУ ВРЕМЕНИ

чего ценного на ней не осталось за исключением шин, но мы были слишком измучены, чтобы решиться их забрать.

Мы заскочили обратно в свой транспорт, спасаясь от паля­щих прямых лучей, находящегося над нашими головами солнца, и сорвались с места. Однако спустя несколько минут Фольксва­ген выпустил клуб пара и замер. Топливный бак Ровера тоже перегрелся, и двигатель заглох как раз в тот момент, когда мы настигли грузовик. У нас не осталось шансов. Нам пришлось остаться там на день.

Пытка под открытым небом

К 11часам утра на термометре читалось 110, и воздух был уже невероятно душным. Джефф перетащил полную канист­ру воды из багажника Ровера в салон, положив ее между сиде­ниями. Теперь, когда автомобиль больше не двигался, облегче­ние от обдуваемых потоков воздуха прекратилось. Дыхание стало затрудненным, беседа усилием, которого лучше было из­бегать. Потоки пота струились по нашим лицам, смешиваясь с мокрым зловонием наших футболок, и капали на сидения, на которых мы растянулись, лишенные сил после 30 часов, прове­денных без сна. За пределами этого бесшумного золотого ада, как заключенные безжалостной ярости, стояли два маленьких автомобиля, представляющие собой единственную жизнь в сер­дце чистилища.

Ртуть начала раскалывать стеклянную колбу термометра. К полудню температура достигла 120° и продолжала расти, словно желая растворить бездвижные фигуры в безмолвных машинах. Единственным движением было слабое позвякива-ние бутылок с водой, вызывающее ненасытную жажду, кото­рая жгла горло и раздувала язык, остающийся толстым и ре­зиновым независимо от того, сколько бы мы не пили.

Исключительная тишина палящего безмолвия была моно­тонным удушьем, заполняющим напряженные легкие. Мы все были измучены и галлюцинировали, но спать было невозможно. Движение стало немыслимым. Само дыхание и глотание воды отбирало массу сил. А температура все еще продолжала ползти.

В 1:20 ползущая красная линия прекратила подыматься и остановилась на отметке 130° прожигающей пекущей ужаса­ющей жары. Желтый песок превратился в ослепительно бе­лый, всюду отражающийся бликами. Единственное облегчение можно было найти в уставившемся взгляде и запрокидывании головы, наподобие тряпичной куклы. Минуты не проходили, часы длились вечно. Жажда была нестерпимой; кварта воды

ПРОЙДЯ МНОГО МИЛЬ

исчезла в трех спазматических глотках, и несколько минут спустя они были такими же сухими; глотание напоминало уду­шье. Накал температуры был невероятным, невозможным и нестерпимым. Это было непередаваемое чувство застревания в центре ничего бездвижного и страдающего, с единственным присутствием солнца над головой и песка, исчезающего вдали по всем направлениям.

Агония отступает

Наконец, худшее было позади. К 2 часам по полудню ртуть начала свое медленное снижение, и в 4:30 она упала до отмет­ки ПО впервые за почти семь часов. Мы были абсолютно обессилены и чувствовали только туманное изумление, что существующий порядок, наконец, изменился.

Наши 40 литров воды сократились до 10, и в остальных канистрах оставалось не многим больше. Мы все выглядели изможденными и слегка оглушенными, по мере того, как со­скребали себя со своих мест, заводили машины и трогались дальше. Мы были как раз на полпути к Борджи-Переза и вне расписания. Мы понимали, что у нас будут серьезные непри­ятности, если мы не доберемся туда до наступления жары сле­дующего дня.

Наш дух оживает

Изможденное раздвоенное состояние, в котором мы были до того, как жара остановила нас на нашем пути, изменилось только слегка, как бы там ни было, но с движением нашей машины и понижением температуры в два раза наше упадоч­ническое состояние постепенно вылилось в усталое возбуж­дение. Наш дух постепенно подымался. Когда с нами порав­нялся Фольксваген Джозеф и Ганс восседали на крыше, оде­тые в старые спортивные шлемы, и взирали на мир, как два крутых исследователя, потерявшие своих верблюдов.

У Ганса имелся бинокль, в который он изучал горизонт, когда он отнял его от глаз и показал на точку, виднеющуюся вдалеке, и указывающую на необходимость остановки. Точка медленно обретала форму, пока не превратилась в фургон, на­подобие Фольксвагена, застрявший как раз в четверти мили от столба. Мы прикинули и решили остановиться рядом. Наши немцы выпрыгнули еще до того, как заглох мотор, пытаясь открыть запертые двери и добыть сидения и мотор.

Они напоминали великих автограбителей. Со сноровкой,

ДЕЛАЯ ПО ОТМЕТКЕ В ЕДИНИЦУ ВРЕМЕНИ

которая изумила и восхитила Джеффа и меня, они посрывали все отделяемые детали и аксессуары - радиатор, бензобак, кар­бюратор, коробку передач, все фары и большинство отделяе­мых проводов и сложили все это в Фольксваген. Две пере­дние запаски были пристроены снаружи на импровизирован­ной крыше и за считанные минуты превратили бывший впол­не нетронутым фургон Таврус в полуисколеченныи остов. Я очень надеялся, что за ним никто не вернется.

Еда и ремонт

Поскольку мы ничего не ели и не останавливались в тече­ние целого дня, мы решили поддержать наши опавшие формы небольшим подкреплением. Кроме того, нужно было немного повозиться с Фольксвагеном, если мы собирались добраться до Борджи-Переза. Солнце к этому времени висело низко на западе, и ужасающая жара приготовилась к следующему дню. Налетел мягкий бриз, создавший некоторые трудности с раз­жиганием плиты. Сахара не собиралась так просто прощать нам то, что мы так далеко углублялись в ее недра. Внутрен­ность фургона обеспечила некоторый приют, и вскоре на ско­вородке парилась колбаса с горохом.

Мы ели больше по необходимости, чем из чувства голода солнце и утомление уничтожили наш аппетит Еда, пережевы­ваемая нашими раздутыми ртами, по вкусу напоминала мел. Мы бросили затею с едой после нескольких усердных попы­ток ее разжевать, но все же смогли напиться. Джефф вскоре заварил чай, покрошив в заварной чайник три лимона и доба­вив полчашки сахара. Это был самый вкусный напиток, какой я когда-либо пробовал в своей жизни.

Впоследствии годы и годы я угощал таким чаем, какой сделал тогда Джефф. Как бы там ни было, но по мере того, как мы выпивали эту сладкую, резкую, подернутую паром, жид­кость в центре Сахары, нам казалось, что мы никогда до этого не испытывали настоящей жажды и никогда не утолял ее в столь царственной манере.

Мы выпивали чайник за чайником, проглатывая и позво­ляя теплу струиться и ликовать в наших усталых членах и смывать все трудности дня и опасения ночи. Не было ничего особенного в ингредиентах, ничего необычного во вкусе, кото­рый как правило дает чай с лимоном, но в том месте и в то время это был нектар, который никогда не пробовали и олимпийские боги.

ПРОЙДЯ МНОГО МИЛЬ

Неожиданная задержка

Когда мы, наконец, расположились после еды, и посуда была сложена обратно в Ровер, мы по прошествии некоторого вре­мени присоединились к немцам, чтобы понаблюдать за ходом ремонта. Они отладили карбюратор, зачистили контакты и пытались завести двигатель. По каким-то причинам он отка­зывался заволиться. Джеф завел Ровер, и мы подтолкнули микроавтобус, который подбросило на то место, откуда мы стартовали. Он по-прежнему не подавал признаков жизни. После следующей смены контактов мы подтолкнули его еще быстрее, но реакции его двигателя так и не последовало.

Это было серьезно. Машина, которая не заводилась в та­ких условиях, израсходовавшая почти полный карбюратор воды, в то время как до следующего колодца было почти 200 миль, должна была быть либо быстро отремонтирована, либо брошена, и все мы об этом знали. Ганс, Джефф и я яростно отыскивали поломку, освещаемые мощными лучами фар Ровера. Остальные три парня стояли в стороне, неспособные помочь, в то время как Герман лежал, распростершись на песке и храпел.

Новые и новые попытки

Ничего не менялось, что бы мы не пытались сделать; не работало зажигание. Наше разочарование в результате этой неразрешимой загадки возрастало с каждой минутой, и наши натруженные руки и измученные мозги отказывались толком функционировать, заставляя нас ронять инструменты, сбивать­ся с толку и принимать неверные решения. Мы отрывисто переговаривались друг с другом, готовые вспыхнуть и исчер­павшие терпение друг друга, в то время, как ничего не было сделано. В конце концов, я бросил отвертку, которой работал, проследовал к Роверу, забрался внутрь и выключил фары.

Джефф встал и уставился на меня. «Что, черт возьми, ты делаешь. Как ты собираешься нас видеть?»

«Все, значит все», сказал я. «Нам требуется передышка. Мы слишком измочалены, чтобы мыслить здраво, позвольте себе в одиночку подумать, что тут за чертовщина. Я за то, чтобы на часок прилечь и затем попробовать снова».

Ганс стоял позади Джеффа с горящими в ночи глазами. Когда я объяснил ему, что только что сказал Джефф, он уста­ло покивал головой в знак согласия. «Ты прав в отношении того, что мы беспомощны», - подтвердил Джефф. «Таким спо­собом мы ничего не добьемся».

ДЕЛАЯ ПО ОТМЕТКЕ В ЕДИНИЦУ ВРЕМЕНИ

Короткая передышка

Семь наших тел распластались во всю свою длину на пес­ке вокруг безмолвных автомобилей и задремали. Никто из нас не спал; наши нервы были для этого слишком напряжены. К 10 вечера наши головы слегка просветлели, и мы вернулись к своей работе над карбюратором, пока Хельмут и Курт кипя­тили воду для кофе. Герман не двигался.

По мере того, как мы трудились на голом вдохновении, в наше осознание постепенно входил тот факт, что если к полу­ночи микроавтобус не заведется, мы вынуждены будем его оставить. С тем количеством воды, что у нас оставалась, невоз­можно было бы выжить под таким жарким солнцем весь сле­дующий день.

Затем до Ганса внезапно дошло, что было не так. Он от­крутил 2 болта, скрепляющие карбюратор, вынул его и помес­тил под свет. Разобрав его вплоть до конденсатора, который он тоже развинтил, он вгляделся в крошечный проводок внут­ри и расплылся в победной ухмылке. Волнуясь от предвкуша­емого облегчения, мы быстро заменили конденсатор на новый, из нашего хорошо оснащенного запаса запчастей из рюкзака на крыше. Собранный и тщательно установленный, двигатель зло фыркнул и завелся. Было 11:50. Мы проглотили кофе и немедленно отправились в путь. Будучи застрахованными от непредвиденных инцидентов, мы имели теперь достаточно време­ни для того, чтобы достичь Борджи-Переза на следующий день.

Второй пункт назначения

Мы проехали Бидон Кинк, спустя два с половиной часа достаточно гладко - Фольксваген впервые весь день держал­ся на хорошей скорости, несясь, даже впереди Ровера.

Вторая на нашем пути станция была намного больше по­ста Вейганд, и находилось в намного худшем состоянии. Сте­ны осели, окна были разбиты все деревянные строения пост­радали в огне. Пустыня хорошо поработала на своем пути, поглощая и уничтожая следы, песок засыпал сборные метал­лические строения на три фута. Это была обитель, покрытая безжизненным саваном безмолвия, и после быстрой разведки мы рады были оттуда убраться.

ПРОЙДЯ МНОГО МИЛЬ

Пройти только 80 миль

В 2:30 утра мы вычислили, что нам осталось 8 часов пути, за которые мы должны преодолеть 80 миль до Борджи-Пере-за. Казалось, все трудности позади, и мы, наконец, спускаемся со склона напрямую к цели. Затем мы совершили ошибку, которую никогда не прощает природа: мы стали самоуверен­ными и самодовольными из-за своего небывалого успеха, так что на полной скорости помчались вниз, ускоряя этот спуск. И тогда начались настоящие проблемы.

Как раз через полчаса, после того как Бидон Кинк исчез среди песков, мы, накренившись, замерли; левое заднее колесо отвалилось, и ось погрязла глубоко в песке. Я обогнул Ровер и вернулся за фонариком, чтобы ясно видеть автобус. Это было хуже, чем просто плохо. Колесо расшаталось и отскочи­ло, лишившись контргайки и шайбы, Фольксваген зарылся по крыло в песок. Прежде чем все это как следует изучить, коле­со нужно было откопать, поднять и укрепить. Облако пыли еще не успело осесть, когда Ганс уже вылез и начал двумя руками раскапывать песок.

Снова к работе

Трудиться пришлось в узком пространстве, и это было очень медленно. Мы провели около 40 минут драгоценного времени, копая, подымая, обхватывая, снова приподымая и мо­лясь прежде, чем колесо встало на место, и правда была обна­ружена. Единственный вопрос заключался в том, сможем ли мы его зафиксировать или нам придется его оставить. Учиты­вая то обстоятельство, насколько близко мы сошлись с немца­ми, вопрос был достаточно важен как для нас, так и для них.

Мы обоюдно убедились, что колесо может быть зафикси­ровано, по крайне мере временно. С оси слетели только контр гайка и барабан и ничего более. Мы поставили колесо на место, подстраховали его еще одной гайкой, и завершили рабо­ту, вставив тонкую отвертку на место штифта.

Медленное продвижение

Было 4 часа утра, когда наш «конвой» двинулся дальше. Мы знали, что колесо не продержится долго, но потом это и не будет нужно. У Ганса почти не оставалось шансов. Он ехал, будто вез на борту груз яиц. Мы медленно ехали сзади, наблюдая за любым признаком колебаний колеса-калеки.

ДЕЛАЯ ПО ОТМЕТКЕ В ЕДИНИЦУ ВРЕМЕНИ

Следующий час все шло хорошо. Ганс избегал любых от­клонений от прямого курса или повышения скорости, кото­рые могли способствовать расшатыванию колеса. 45 миль от­деляли нас от воды, рассвет только начинал зажигаться на восточном горизонте, и все выглядело так, будто мы все же, после всего происшедшего, сделали это. Мы вновь стали само­уверенными, и снова колесо расшаталось, застряло под кры­лом и заставило Фольксваген сделать еще одну болезненную остановку.

Ситуация ухудшается

Безмолвная работа началась по новой. Все было в точно­сти так же, как в первый раз - подъем и подпирание, разделе­ние труда, медленный, исходящий потом процесс. Герман спал на песке по мере того, как поднималось солнце, и колесо снова летело.

Барабан на этот раз был в худшем состоянии, и наши аль­тернативы были ограничены до единственной - совсем так же, как это было перед этим. До тех пор, пока существовал малей­ший шанс добраться до Борджии-Переза вместе с Фольксва­геном, мы не допускали мысли о том, чтобы его оставить. Ганс забил колесо назад, завернул на оси наполовину соскочив­шую гайку и вставил новую отвертку в отверстие, чтобы хоть какое-то время она там продержалась.

Враг возвращается

Солнце на несколько минут остановилось на восточном горизонте, и как будто издеваясь над нашими усилиями, нача­ло медленно и угрожающе двигаться по небу. Мы наблюдали это неумолимое восхождение своими изнуренными глазами, продолжая нянчиться с уставшим Фольксвагеном. Огненный шар наблюдал и ждал; теперь он шел убивать.

Через 30 миль езды колесо снова отвалилось. И был тот же процесс-выкапывание, поднятие, ремонтные работы, новая отвертка на ось, подъем Германа и продолжающееся упорство. В 9:30 колесо снова упало; на этот раз оно было похоро­нено глубже, и потребовалось 45 минут на раскопки и приколачивание его на место. Все же мы не волновались, до Борджи-Переза оставалось только 19 миль.

Но теперь пустыня начала обжигать. В четвертый раз ви­ляющее колесо разболталось и упало. Ганс подставил изно­шенный домкрат к колесу и безмолвно начал копать. Осто-

ПРОЙДЯ МНОГО МИЛЬ

рожно постучав его по плечу, я указал на солнце, пламенею­щее в небе и потряс головой; это было бесполезно. У нас не было больше отверток, воды, терпения и времени.

Джефф уже разгружал заднюю часть салона Лендровера, и мы складывали все на землю за исключением двух спальных мешков. Немцы втащили себя внутрь, прихватив немного еды и две пустых канистры с водой. Все остальное мы оставили там, где оно лежало и, надеясь на то, что карта указывала вер­ное направление к воде, поехали вниз по дороге.

Имея дело с напастями

Напасти часто выявляют лучшее, что в вас есть. Они мо­гут показывать вам из чего вы сделаны, и сделать вас еще

лучше. Когда вы пускаетесь, в какое либо новое предприятие, вы должны будете повстречаться с нескончаемой серией препятствий и трудностей, ко­торые никогда нельзя предвидеть. Но это «испытывающее время», когда вы де­монстрируете свой истинный характер - и каждый наблюдает.

ГЛАВА 2?

Борджи-Перез

ы ехали в Течений 20 минут так, чтобы не перегревать машину, когда наша антенна засекла во­енный пост Борджи-Перез, появившей­ся из-за небольшого возвышения слева. Покинув его, мы поехали прямо по на­правлению к первым признакам жизни, невидимым нами в течение двух меся­цев.

Конечный аванпост состоял из груп­пы характерных грязных сооружений, со всех сторон обнесенный колючей про­волокой. Перед зданиями находилась большая открытая площадка, которая тоже входила в огороженное проволо­кой пространство; между тем проволо­ка имела два широких разрыва, очевидно, соединяя пост с до­рогой. С одной стороны открытого пространства напротив не­большой группы темно-зеленых кустов, рядом со зданиями мы увидели шланг, заканчивающийся краном. Мы направились пря­мо к нему.

Было 11:15, и пузырящаяся жара, нарастала. Мы уже чрез­мерно вспотели в переполненном Лендровере. Наша вода за­кончилась, и единственной интересующей нас вещью, вспыхи­вающей в наших умах, была возрастающая жажда, которая уже иссушила наши рты и сожгла наши глотки. Не медля ни минуты я направил машину сквозь первый проем в проволоке и остановился у крана.

Мы сделали это. Измученные, грязные, истощенные, изну­ренные жарой, мы все же добрались до воды. Мы победили пустыню в тяжелой схватке, и трофеи были нашими. Мы выс­кочили из Ровера и помчались к крану.

ПРОЙДЯ МНОГО МИЛЬ

Политика воды

Джефф уже почти поворачивал кран, когда его внезапно остановил сердитый нечленораздельный окрик. Управляемые небритым армейским сержантом в грязном белье, шесть обо­рванных алжирских солдат торопливо бежали со стороны ближайшего здания наставив на нас винтовки и жестами от­пугивая нас от крана.

«Что вы здесь делаете?» - требовательно крикнул арабс­кий сержант по-французски, подбегая и становясь между шлан­гом и нами. Непотребное сборище следующих за ним солдат выстроилось в шеренгу и начало бренчать своим древним ору­жием.

«Нам нужно немного воды» - сказал я.

«Откуда вы приехали?»- потребовал он, скрещивая руки на своей дряблой груди. «Почему вы здесь? Как вы въехали в мой форт? Где ваши бумаги?»

Он обернулся к солдатам, желая, убедиться, что они все еще направляют свое оружие на нас. Затем он надменно по­вернулся и с презрением усмехнулся, ожидая ответа.

Мы были полностью застигнуты врасплох потоком рез­ких вопросов и не имели ни единой идеи по поводу того, поче­му он себя ведет подобным образом. Мы были усталыми и грязными, ни в малейшей степени не обиженными и совершен­но безоружными. Мы даже не знали, что существует такая вещь, как военный блокпост в Борджи-Перезе. Я попытался объяснить нашу позицию.

«Мы приехали из Регана. В пустыне провели два дня, и одна из наших машин сломалась. Нам пришлось ее оставить. Нам нужна вода и укрытие от солнца, вот и все.»

«Где ваши бумаги? Где вторая машина? Я хочу на нее взгля­нуть! Почему вы въехали на территорию форта без разрешения? Немедленно дайте мне ваши бумаги!» Он продолжал оглядывать­ся на солдат в знак подтверждения своих полномочий.

Дипломатия пустыни

Джефф достал из-под сидения наши паспорта и подал их ему за исключением документов немцев, которые оставили их в Фольксвагене. Сержант уставился на документы и потребо­вал громким голосом:

«Где остальные паспорта, я хочу их видеть!» «Остальные - в сломанной машине в 10 км отсюда», попытал­ся объяснить я. «Мы нуждаемся в воде и защите от солнца до

БОРДЖИ-ПЕРЕЗ

вечера. Затем мы сможем принести вам остальные паспорта.»

Солнце теперь било по нашим неприкрытым головам пря­мым попаданием, и с каждой минутой наша жажда усилива­лась; наши рты слишком пересохли, чтобы разлепить потрес­кавшиеся губы.

А этот идиот, казалось, вообразил себя неким сортом бо­жества.

«Кто немец?» - требовательно спросил он, махая паспор­том Германа. «Я знаю немцев с войны. Я хорошо говорю по-немецки. Кто немец?»

Герман выступил вперед и заговорил с ним, снова пытаясь объяснить, что случилось, и то, что нам нужна вода. Было оче­видно, что человек полагающий, что он хорошо говорит по-не­мецки, едва его понимал. Как бы там ни было, но когда Герман переключился на французский, человек-разгневанно замолчал и потребовал продолжать на немецком, дерзко глядя через плечо на остальных. Наконец, казалось, до них дошел смысл сказанно­го, и он показал головой с самодовольной ухмылкой, свидетель­ствующей о том, что он выслушивал ворох лжи.

«Дьявол, позвольте нам пройти, через эти ворота и дайте что-нибудь попить,» - оборвал Джефф. «Я умираю от черто­вой жажды.»

Мы были напряжены от гнева и изнурения, пока шли об­ратно к Лендроверу. Гельмут и Джефф направились сквозь ворота, предпочитая их короткой езде, но были остановлены ружьем. Они должны были тоже ехать в машине. Все должны делать одно и то же.

Я начал подъезжать к водным воротам, кипя от злости на невероятную тупость всей ситуации. Но мощный голодный солдат начал кричать и махать снова.

Я быстро остановил Ровер.

«Вы не можете ехать прямо через эти ворота», - выдал он раздраженно. «Вы должны вернуться назад через те же воро­та, через какие вы въехали и затем подъехать и затем подъе­хать к водным воротам с обратной стороны.»

Это было невероятно нелепо. Мы были в 10 ярдах от ворот, а следующие были 200 ярдами позади нас. Безмолвно, стиснув зубы, чтобы не начать с ними ругаться, я развернул Ровер кругом и направился назад туда, откуда мы въехали, огибая периметр колючей проволоки по направлению к цент­ральному плацу форта, а затем назад к водным воротам; потре­бовалось проехать почти четверть мили вместо десяти ярдов. И фарс еще не был закончен.

ПРОЙДЯ МНОГО МИЛЬ

Упражняясь в раздражении

Крикливый солдат надел грязную рубаху и ожидал нас с восемью своими солдатами. Он снова начал кричать и прика­зал нам выйти из машины. Нас нужно было обыскать прежде, чем мы получили бы воду.

Эти люди не могли бы выглядеть глупее или вести себя в более идиотской манере, если бы даже заранее это отрепети­ровали. Машина, за исключением спальных мешков, еды и ка­нистр, была абсолютно пустой. И все же, каждый солдат в свою очередь обходил ее, вращая во все стороны головой и тыча всюду винтовкой.

Между тем, болтливый солдат в белье объявил, что оста­вит у себя наши документы до тех пор, пока не получит не только все остальные паспорта, но также и не убедится, что мы не продали кому-либо в пустыне нашу поломанную маши-

ну-

«Хорошо, хорошо», - согласились мы. «А теперь мы можем получить немного воды и, ради Бога, хотя бы тень, чтобы спря­таться от солнца?».

Но нет, в этом нам было также отказано. Мы не могли приблизиться к форту, чтобы разместиться в тени. Вместо этого нам было предложено отправиться в каменный барак в четверти мили отсюда, где мы должны были прятаться от жары. Что касалось воды, мы должны были по двое подходить к цен­тральным воротам и просить дежурного позволить нам напол­нить канистры. С тем он и удалился в форпост как задира петух, тиская наши паспорта своей грязной рукой.

Ужасное желание

Мы были настолько злы, что имей мы оружие или хоть малейший шанс на успех в рукопашной схватке, мы бы штур­мовали форпост и убили бы каждого, находящегося в нем. Мы были настолько переполнены ненавистью, что почти теряли контроль. Никогда еще в своей жизни я не чувствовал ничего подобного и не думал, что способен испытывать подобные эмо­ции. Наши глаза накалились, и наши челюсти сжались, заключая в себе пылающий гнев, пока мы ехали по направлению к бараку. Даже Герман был охвачен внезапной жаждой убивать.

Эбигайль Адаме однажды написал: «Каждый человек был бы тираном, если бы мог». Некоторые люди, имеющие не слиш­ком большой авторитет, часто злоупотребляют своей властью

БОРДЖИ-ПЕРЕЗ

только для того, чтобы доказать остальным, что они ее имеют. Такие люди могут быть опасными.

Наконец-то немного воды

Небольшой барак занимали два набожных туарега, заня­тых молитвой. В углу стоял маленький глиняный горшок с холодной водой, который мы немедленно схватили и стали пе­редавать друг друну по кругу до тех пор, пока он не опустел. По мере того, как продолжалось моление, мы принесли из Ро­вера свое немногочисленное имущество и разложили на гряз­ном полу свои спальные мешки. Немного успокоившись -душевно и физически - и не обращая никакого внимания на туарегов, как будто они были заборными кольями, мы растяну­лись на разобранных постелях и задремали.

Мы не смогли хорошо и долго поспать. В бараке с тонкой крышей было прохладней, чем снаружи, но вскоре он превра­тился в душегубку, так что подкопченные мухи падали на нас. Через пару часов стало совсем невозможно уснуть, и мы были слишком уставшими, чтобы заботиться об этом, так что мы с помощью нескольких дощечек и заимствованного у наших соседей почерневшего горшка приготовили вермишель с под­ливой, которую проглотили до последней крошки.

Водная бригада

Герман и Курт были первыми, кто проложил путь к воде, затем были Ганс и Джефф, и затем Джефф и я. Каждый раз, когда мы приносили назад канистры, они немедленно пустели, и мы отправлялись за следующими двумя Во время каждого визита мы приближались к охраннику и вежливо осведомля­лись, можем ли мы взять немного воды.

Следуя заведенным здесь правилам, он уходил на пост, воз­вращаясь минутой позже и говоря, что наша просьба передана, но мы должны поторопиться. Маленький солдат с обрюзшим лицом, в волочащихся по грязи, не по размеру больших, шта­нах, проскальзывал позади нас к крану и останавливался в 10 футах от нас. После умывания мы наполняли канистры и воз­вращались назад к воротам.