Предмет исторической поэтики

Будучи тесно связанной с историей литературы, истори­ческая поэтика тем не менее является теоретической дисцип­линой, имеющей свой предмет изучения. Четкая дефиниция этого предмета при всей его непосредственной ощутимости представляет известные трудности, о чем говорят разные под­ходы к проблеме, существующие в современной науке².

Согласно авторитетной точке зрения «предмет исторической поэтики можно считать более или менее установленным, и она имеет дело с происхождением и эволюцией поэтических принципов, приемов и форм»³. В этом определении учтена,

¹ В е с е л о в с к и й А. Н. Из введения в историческую поэтику // Весе-
ловский А.Н. Историческая поэтика. — Л., 1940. — С. 54 (далее при ссыл­
ках на это издание — ИП).

² Расхождения в понимании предмета интересующей нас науки намети­
лись уже в первом сборнике, официально возрождавшем ее статус: Истори­
ческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. — М., 1986. Это, с одной
стороны, статьи П.А.Гринцера и М.Л.Гаспарова, а с другой — М.М. Гирш-
мана. Позже обсуждение проблемы было продолжено: Т ю п а В. И. О науч­
ном статусе исторической поэтики // Целостность литературного произве­
дения как проблема исторической поэтики. — Кемерово, 1986; Б р о й т-
м а н С.Н. О предмете исторической поэтики // Древнерусская и классиче­
ская литература в свете исторической поэтики и критики. — Махачкала,
1988; Х а л и з е в В. Е. Историческая поэтика: Перспективы разработки //
Проблемы исторической поэтики. — Петрозаводск, 1990; О н ж е. Исто­
рическая поэтика: Теоретико-методологические аспекты // Вестн. МГУ.
Сер. 9. Филология. — 1990. — № 3.

³ Г р и н ц е р П. А. Литературы древности и Средневековья в системе
исторической поэтики // Историческая поэтика: Итоги и перспективы изу­
чения. — М., 1986. — С. 72. См. близкое понимание предмета: «Историче­
ская поэтика изучает прежде всего поэтические формы и категории (“язык”
художественной литературы в самом широком понимании этого термина) в
становлении и исторической логике их формирования» (М е л е т и н с к и й Е. М.
Введение в историческую поэтику эпоса и романа. — М., 1986. — С. 3). Ср.
более раннее определение, принадлежащее Вяч.Вс. Иванову: «Историче­
ская поэтика изучает развитие как отдельных художественных приемов
(эпитеты, метафоры, рифмы и т.д.) и категорий, так и целых систем таких
приемов и категорий, свойственных той или иной эпохе» (Поэтика // Крат­
кая литературная энциклопедия (КЛЭ). — М., 1968. — Т. 5. — Стлб. 940).

однако, одна из двух сторон предмета, динамическое (чтобы не сказать — драматическое) отношение между которыми видел А. Н. Веселовский. Ссылаясь на факт изменчивости со­держания и устойчивости художественных форм, ученый ут­верждал, что задача исторической поэтики — «проследить, каким образом новое содержание жизни, этот элемент свобо­ды, приливающий с каждым новым поколением, проникает старые образы, эти формы необходимости, в которые неиз­бежно отливалось всякое предыдущее развитие»¹. По его бо­лее поздней формулировке, «задача исторической поэтики… определить роль и границы предания в процессе личного твор­чества»².

Такая постановка проблемы, конечно, небезразлична для понимания предмета нашей науки. Этот предмет не сводится к генезису и эволюции художественных форм, но включает в себя и содержание эстетической деятельности, то, что М.М.Бахтин позже назовет «эстетическим объектом»3, или «произведением в его целом», не равным его тексту⁴.

Должно быть учтено и предлагаемое М.М.Бахтиным раз­граничение архитектонических форм (входящих в эстети­ческий объект) и форм композиционных (которые в него не входят, являясь способами организации материала, а потому «носят телеологический, служебный, как бы беспокойный ха­рактер и подлежат чисто технической оценке: насколько аде­кватно они осуществляют архитектоническое задание»⁵). По М.М.Бахтину, «эстетический объект как содержание художе­ственного видения и его архитектоника… есть совершенно но­вое бытийное образование, не естественно-научного, — и не психологического, конечно, — и не лингвистического поряд­ка: это своеобразное эстетическое бытие, вырастающее на гра­ницах произведения путем преодоления его материально-вещ­ной, внеэстетической определенности»⁶.

Введение такого понятия, как эстетический объект, и раз­граничение архитектонических и композиционных форм спо­собствуют более строгой дефиниции предмета исторической поэтики и вскрывают его реальную сложность, явную для

¹ Веселовский А.Н. О методе и задачах истории литературы как
науки // Веселовский А.Н. ИП. — С. 52.

² Он же. Поэтика сюжетов // ИП. — С. 493.

³ Бахтин М.М. Проблема содержания, материала и формы в словес­
ном художественном произведении // Бахтин М.М. Вопросы литературы и
эстетики. — М., 1975. — С. 17 (далее при ссылках на это издание — ВЛЭ).

⁴ См.: Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. — М., 1979. —
С. 369 (далее при ссылках на это издание — ЭСТ).

⁵ Там же. — С. 21.

⁶ Там же. — С. 49 — 50.

А.Н.Веселовского, но не всегда учитываемую в современных исследованиях. Напротив, М.М.Бахтин вполне в духе осно­вателя исторической поэтики видит «событийный характер эстетического объекта» — «нераздельность и неслиянность» в нем формы и содержания, взаимоотношение которых «носит здесь почти драматический характер»¹. С учетом этого следу­ет говорить, что историческая поэтика изучает генезис и раз­витие эстетического объекта и его архитектоники, их про­явление в эволюции содержательных художественных форм. Это принципиальное уточнение предмета подводит нас к проблеме адекватного ему метода.

Метод исторической поэтики

В самом замысле исторической поэтики лежал отказ от любых априорных решений, предлагаемых и нормативной, и философской эстетикой. По А.Н.Веселовскому, искомый ме­тод не может быть абстрактно-теоретическим. Он должен быть, во-первых, историческим (способным «отвлечь законы поэти­ческого творчества и отвлечь критерий для оценки его явле­ний из исторической эволюции поэзии — вместо господству­ющих до сих пор отвлеченных определений и односторонних условных приговоров»²). Во-вторых, он должен быть сравни­тельным, притом сравнительный метод понимается как «раз­витие исторического, тот же исторический метод, только уча­щенный, повторенный в параллельных рядах в видах дости­жения возможно полного обобщения»³.

В качестве примера одностороннего обобщения, к которо­му ведет игнорирование сравнительно-исторического мето­да, ученый приводит построение Гегеля, касающееся литера­турных родов. Исходя только из факта греческого литератур­ного развития, философ создал схему, согласно которой сна­чала возникает эпос как выражение объекта, потом лирика как выражение субъекта и, наконец, драма — синтез объекта и субъекта. Но такая последовательность родов не характерна

¹ Б а х т и н М.М. ЭСТ. — С. 71. Ср. поздние размышления ученого, пря­
мо отсылающие к А.Н.Веселовскому: «Содержание как новое, форма как
шаблонизированное, застывшее старое содержание (знакомое). Форма слу­
жит необходимым мостом к новому, еще неведомому содержанию. Форма
была знакомым и общепонятным застывшим старым мировоззрением» (Б а х-
т и н М.М. К методологии гуманитарных наук // Бахтин М.М. ЭСТ. —
С. 368).

² В е с е л о в с к и й А. Н. Задачи исторической поэтики // Веселов-
ский А.Н. Историческая поэтика. — М., 1989. — С. 299.

³ Там же. — С. 47.

для других литератур, а потому не может быть принята за «идеальную норму литературного развития вообще»¹.

Предложенная схема оказывается ненаучной, ибо она неис­торична и не учитывает сравнительного материала, который дает всемирная литература. Именно сравнительно-историче­ский метод позволяет, по А.Н.Веселовскому, избежать произ­вольности построений и вывести из самого материала зако­ны зарождения и развития изучаемого явления, а также вы­явить большие стадии литературного процесса, «повторяющие­ся, при стечении одинаковых условий, у разных народов»².

Таким образом, уже у основателя исторической поэтики в самой формулировке его метода была задана дополнитель­ность двух аспектов — исторического и типологического. После А.Н.Веселовского будет меняться понимание соотно­шения этих аспектов, они начнут рассматриваться более диф­ференцированно, само развитие будет истолковываться по-но­вому, но дополнительность исторического и типологического подходов останется определяющей чертой новой науки.

А.Н.Веселовский стоял в целом на позициях эволюциониз­ма — к открытию стадиальности литературного развития его подвел сам материал. Обогащение метода потребовало разработ­ки этого открытия и специального анализа проблем типологии.

В трудах О.М.Фрейденберг возникло резкое отталкивание от понимания эволюции как прямолинейного, строго после­довательного («дивергентного») процесса. «Эволюция, — ут­верждает исследовательница, — мыслит… движения прямо­линейными, противореча всему процессу природы, дающей обратимость, противоположения, реакции и прочие виды вол­нообразной кривой. Обратные направления в кривой — след­ствие прямого хода. В ней встречное отталкивает. Обратное продолжает»³.

По О.М.Фрейденберг, «каждое явление совершает круго­ворот двух противоположных фаз, которые и дают своим про­тивоположением общность последовательного хода. Этот круго­оборот заключается в переходе факторов в факты и фактов — обратно, в новые факторы. Явление передвигается от преды­дущего к последующему, входит в противоположное и в этом обратном направлении переправляется к дальнейшему»⁴.

¹ В е с е л о в с к и й А.Н. ИП. — С. 243.

² Там же. — С. 46.

³ Ф р е й д е н б е р г О.М. Система литературного сюжета (не опубликова­
но, цитируется по извлечениям, приводимым Н.В.Брагинской в коммен­
тариях к: Ф р е й д е н б е р г О.М. Миф и литература древности. — М., 1978. —
С. 535 (далее при ссылках на это издание — МЛД).

⁴ Там же. — С. 534.

Такое понимание развития понуждает исследовательницу пересмотреть понятия генезиса и эволюции. По мнению Фрей-денберг, А.Н.Веселовский их смешивал, хотя они являются «двумя совершенно разными стадиями всякого бытия»¹. Раз­витие — стадия вторичная, ей предшествует генезис, и имен­но «вопрос о происхождении является для природы литера­турного явления центральным»², ибо только генезис создает феномен как органическое единство³.

Соответственно исследовательница определяет свой метод как генетический, противопоставляя его сравнительно-исто­рическому методу А.Н.Веселовского. Это метод, «идущий от поверхности явлений вглубь, обнажающий слой за слоем, пока он не доходит до неизменно и спокойно пребывающего соот­ношения между фактором и данным явлением». И далее: «Раз­витие и формация не входят в его задачи. Для него началь­ный момент зарождения и конечная фаза развития — один и тот же цельный и самоценный процесс, различный лишь во внешних и второстепенных формах… <…> Он открывает преж­де всего органичность каждого процесса жизни»⁴.

При всей резкости формулировок⁵ исследовательница, ко­нечно, не отказывается от исторического принципа (ср. ее более позднее утверждение: «Понятие — категория историческая, как и все, из чего слагается мышление»⁶). Но историческое у нее переместилось на стадию генезиса⁷ и перестало совпадать с эволюционным, хотя какое-то, пусть и ограниченное по сво­ему значению, развитие признается и на стадии готового эсте-

¹ Ф р е й д е н б е р г О.М. Вступление к греческому роману // Диалог. Карна­
вал. Хронотоп. — 1995. — № 4 (13). — С. 80.

² Там же. — С. 84.

³ Там же. — С. 80—81.

⁴ Там же. — С. 85. В связи с проблемой соотношения факта и фактора
интересно критическое замечание о том, что сравнительно-исторический ме­
тод, избирая наиболее отдаленную фазу развития в качестве отправной точ­
ки, принимает ее за фазу первоначальную, «между тем у нас нет никогда
точных данных для нашей уверенности, что такой-то факт является в разви­
тии первичным, хотя бы он начинался с Адама; затем даже первичная фаза
развития не есть первичный фактор происхождения» (там же. — С. 79).

⁵ См. далее: «В своем бесстрастном ходе он (генетический метод. — С.Б.)
проходит мимо эволюции, выдвигая вместо нее аналитико-синтез, и как
метод естественно-научный не отличает видового явления от индивидуаль­
ного. Для него жизнь обособленного литературного произведения так же
показательна, как жизнь всего жанра; он может взять один греческий ро­
ман и вскрыть его происхождение без прочих романов» (там же. — С. 85).

⁶ Ф р е й д е н б е р г О.М. МЛД. — С. 175.

⁷ См. более позднее утверждение: «Подлинный процесс становления про­
текает до рождения» (там же. — С. 166).

тического объекта. Поэтому, несмотря на резкие инвективы в адрес оппонента («сравнительно-исторический метод показал, что нагромождение аналогий и сближение по внешним при­знакам не дает никаких результатов»), данный метод признает­ся все же как «рабочее подспорье»¹. Очевидно, что О.М.Фрей-денберг делает акцент на генезисе, и это подчеркивание типо­логического начала (структуры) было выражением внутрен­ней логики развития метода исторической поэтики после А.Н.Веселовского. Оно отвечало потребности в более органич­ном и целостном понимании эстетического объекта, чем это имело место прежде.

Параллельно с О. М. Фрейденберг методологические пробле­мы исторической поэтики разрабатывает М.М.Бахтин, экс­плицировавший центральное для этой дисциплины понятие «большое время».

Для М.М.Бахтина историческое развитие предстает преж­де всего «не как временная последовательность, а как живая эволюция, как внутренне, телеологически обоснованная пре­емственность»². Понимая каждую культурную эпоху как ав­тономное и индивидуально неповторимое целостное образова­ние (отсюда важность типологического аспекта в исследова­ниях ученого), он, в отличие от О.Шпенглера, видит ее как «открытое единство», которое «при всем своем своеобразии входит в единый (хотя и не прямолинейный) процесс станов­ления культуры человечества»³.

Этот процесс раскрывает свое единство «только на уровне большого времени»⁴, что требует от исследователя соответ­ствующего масштабного исторического критерия. М.М.Бах­тин вслед за В.И.Вернадским говорит о «медленном исто­рическом формировании основных категорий (не только на­учных, но и художественных)» и в связи с этим замечает: «Литература на своем историческом этапе пришла на гото­вое: готовы были языки, готовы основные формы видения и мышления. Но они развиваются и дальше, но медленно (в пределах эпохи их не уследишь)»⁵. Этим и вызвана необхо­димость масштабного историзма: «Произведение литерату­ры… раскрывается прежде всего в дифференцированном единстве культуры эпохи его создания, но замыкать его в

¹ Ф р е й д е н б е р г О.М. Вступление к греческому роману. — С. 80—81.

² М е д в е д е в П. Н. (Б а х т и н М. М.). Ученый сальеризм // Волоши-
нов В.Н., Медведев П.Н., Канаев И.И. Статьи. — М., 1996. — С. 20.

³ Б а х т и н М. М. Ответ на вопросы редакции «Нового мира» // ЭСТ. —
С. 333.

⁴ Там же. — С. 369.

⁵ Там же. — С. 344.

этой эпохе нельзя: полнота его раскрывается только в боль­шом времени»¹.

Столь же важным, как понятие «большое время», оказа­лось для исторической поэтики понятие «большой диалог», или «диалог в большом времени»². До М.М.Бахтина литера­турное развитие так или иначе представлялось аналогичным природному. (Б.М.Энгельгардт упрекал в этом А.Н.Веселов-ского³, но биологические ассоциации очень важны и для О.М.Фрейденберг.)

Введением такой категории, как «диалог», М.М.Бахтин акцентировал понимание эстетического объекта не как вещ-но-природного феномена, а как совершенно нового бытийно-эстетического образования, в основе которого лежат персоно-логические и имманентно-социальные отношения между субъектами — «я» и «другим», автором и героем. При таком подходе может быть более глубоко понят вопрос А.Н.Весе-ловского о роли и границах предания в процессе личного твор­чества. Предание уже не кажется безгласным объектом, пас­сивным материалом или даже «нервным узлом», как его на­зывал А.Н.Веселовский. Оно становится выразительным и го­ворящим смыслом, «голосом», включенным в диалогический контекст большого времени, притом голосом, которому «все предстоит еще».

В свое время А.Н.Веселовский спрашивал: «Каждая новая поэтическая эпоха не работает ли над исстари завещанными образами, обязательно вращаясь в границах их, позволяя себе лишь новые комбинации старых и только наполняя их тем новым пониманием жизни, которое собственно и составляет ее прогресс перед прошлым?»⁴.

Ответом на этот вопрос, несомненно, является последний фрагмент последней работы М.М.Бахтина: «Нет ни первого, ни последнего слова и нет границ диалогическому контексту (он уходит в безграничное прошлое и безграничное будущее). Даже прошлые, то есть рожденные в диалоге прошлых веков смыслы никогда не могут быть стабильными (раз и навсегда завершенными, конченными) — они всегда будут меняться (об-

¹ Б а х т и н М.М. Ответ на вопрос редакции «Нового мира» // ЭСТ. —
С. 333. См. также: «Произведения разбивают грани своего времени, они
живут в веках, то есть в большом времени, притом часто (а великие произ­
ведения — всегда) более интенсивной и полной жизнью, чем в своем време­
ни» (там же. — С. 331). Курсив в цитатах здесь и в дальнейшем, кроме
особо оговоренных случаев, принадлежит цитируемым авторам.

² Б а х т и н М.М. ЭСТ. — С. 356.

³ См.: Э н г е л ь г а р д т Б. М. Александр Николаевич Веселовский. —
Пб., 1924. — С. 61.

⁴ В е с е л о в с к и й А.Н. ИП. — С. 51.

новляясь) в процессе последующего, будущего развития диало­га. В любой момент развития диалога существуют огромные, неограниченные массы забытых смыслов, но в определенные моменты дальнейшего развития диалога, по ходу его они снова вспомнятся и оживут в обновленном (в новом контексте) виде. Нет ничего абсолютно мертвого: у каждого смысла будет свой праздник возрождения. Проблема большого времени»¹.

Исходя из этих методологических установок, М.М.Бахтин вырабатывает свой историко-типологический метод. Так на­мечается вековая эволюция метода исторической поэтики: от сравнительно-исторического к генетическому и историко-типологическому.