Формы проявления синкретизма в архаическом сознании и искусстве

Называя А.Н.Веселовского создателем теории первобыт­ного синкретизма, часто имеют в виду прежде всего разрабо­танную им концепцию обрядового синкретического действа, в котором были представлены в нерасчлененном виде жизнь и искусство, разные виды искусств, будущие литературные роды и жанры⁴. На самом деле (и это видно уже из приведен­ных высказываний) синкретизм понимается ученым более ши­роко, а именно как общий принцип художественного (и еще слитого с ним «нехудожественного») мышления, уходящий в самые глубины непосредственного, чувственного восприятия мира (так, исследователь говорит о «физиологическом син­кретизме» чувственных восприятий⁵, о синкретизме языка, мифа и обряда⁶, «хоровом синкретизме» «я» и «другого»).

В своих трудах А.Н.Веселовский проследил, как проявля­ется этот общий принцип в древнем искусстве слова — в сфе­ре поэтического языка и стиля, в структуре художествен­ной образности, в предыстории и ранней истории литератур-

¹ В е с е л о в с к и й А. Н. Психологический параллелизм и его формы в
отражениях поэтического стиля // ИП. — С. 125.

² О н ж е. История или теория романа? // Веселовский А.Н. Избр.
статьи. — Л., 1939. — С. 3—4.

³ Там же. — С. 88—89.

⁴ См. также: В е с е л о в с к и й А. Н. Синкретизм древнейшей поэзии и
начала дифференциации поэтических родов; Из лекций по истории эпоса;
Из лекций по истории лирики и драмы // ИП.

⁵ «Эпитеты, которые я называю синкретическими, отвечают этой слит­
ности чувственных восприятий, которые первобытный человек выражал не­
редко одними и теми же лингвистическими показателями» (там же).

⁶ Там же. — С. 200.

ных родов и жанров, в формировании авторства, вплоть до мотива и сюжета, т.е. провел его через центральные катего­рии литературы изучаемой эпохи.

При этом выяснилось, что дольше всего сохраняется син­кретизм в сфере поэтической образности. Поэтому мы в даль­нейшем, говоря об интересующей нас стадии поэтики, будем иметь в виду не только искусство синкретическое в прямом смысле слова (т.е. еще не отделившееся от обряда или других видов искусств), но и такое искусство, образная структура которого определяется принципом синкретизма.

После А.Н.Веселовского большую роль в прояснении ве­дущего принципа архаического искусства сыграли труды О.М.Фрейденберг. Исследовательница подчеркивала, что ми-фопоэтическое сознание на этой стадии «имеет цельный ха­рактер, нерасчлененный. Если приходится говорить о его словесных, вещных, действенных оформлениях, то это не зна­чит, что каждая из этих форм действует разобщенно от дру­гой. Напротив, они параллельны»¹. Само «деление на литера­турную реальность и фантастику, на быт, религию и искусст­во — деление исторически сложившееся. Их мировоззренче­ское происхождение едино; трафарет литературных форм со­вершенно параллелен трафарету форм жизни, то есть те и дру­гие — производные одного и того же мышления и бытия»².

В то же время О.М.Фрейденберг не пользовалась терми­ном «синкретизм» и даже с ним полемизировала. Она счита­ла, что данный термин содержит в себе представление о раз­витии, исходящем из одного источника, тогда как на самом деле в основе становления лежит множество факторов — оно не «моно-», а «полифилично». На интересующей нас стадии этот общий закон, по убеждению исследовательницы, прояв­ляется в том, что здесь на всех уровнях целого (в образе, сю­жете, персонаже и т.д.) действует принцип семантического тождества при различии форм, причем различие есть лишь внешнее проявление внутреннего единства³.

Это, по мнению О.М.Фрейденберг, и ввело в заблуждение А.Н.Веселовского: «Все эти формы мифа настолько семанти­чески едины, что производят впечатление неразрывных. Весе-ловский принимал этот кажущийся их характер за присущий им синкретизм. Но все их своеобразие в том, что они совершен­но различны и генетически независимы. Основная их черта объясняется тем, что первобытное мышление отождествляло

¹ Ф р е й д е н б е р г О. М. Введение в теорию античного фольклора //
МЛД. — С. 75.

² О н а ж е. Поэтика сюжета и жанра. — Л., 1936. — С. 241—242.

³ Там же. — С. 248.

все явления жизни и повторяло свои представления в полива­риантных друг к другу формах. Генезис из одного комкообраз-ного синкретического действа противоречил бы характеру ми­фотворческого сознания, которое повторяло одно и то же в раз­ных формах, не связывая их причинной связью»¹.

Позиция О. М.Фрейденберг должна быть рассмотрена дифференцированно. Некоторые ее упреки в адрес А.Н.Весе-ловского некорректны. Как заметила Н.В.Брагинская, «кри­тика Веселовского относилась в большей мере к последовате­лям теории первобытного синкретизма, нежели к ее создате­лю, который ясно называл синкретизмом “не смешение, а отсутствие различий между определенными поэтическими родами, поэзией и другими искусствами”»².

Но в работах исследовательницы содержалось и действи­тельное углубление проблемы. С учетом семантического тож­дества при различии форм синкретизм оказывается более структурированным, чем это виделось А. Н. Веселовскому. Ста­новится ясно, что речь должна идти не просто об отсутствии различий, а об особом («синкретическом») характере самих различий. Сама нераздельность форм словесных, действенных, музыкальных оказывается не просто тождеством, а специфи­ческим разыгрыванием его.

В современных исследованиях по исторической поэтике концепция синкретизма, предложенная А.Н.Веселовским, в целом принимается, хотя чаще всего рассматривается не во всем ее объеме, а лишь применительно к учению о родах и жанрах. В этой области наметились разногласия с А.Н.Весе-ловским, который, по мнению некоторых исследователей, переоценил роль ритуала (и потому вскрыл главным образом формальный синкретизм первобытной культуры), но недооце­нил роль мифа, что помешало ему увидеть идеологический синкретизм культуры³. Этот упрек, однако, высказан в слиш­ком общем виде и слабо подкреплен конкретным материалом; кроме того, он основан на теории родов и жанров и недоста­точно учитывает всю концепцию ученого.

Рассматривая же ее в целом, нужно сказать, что принцип, открытый ученым и действовавший на протяжении самой длительной стадии в истории поэтики, так и не привлек к себе должного внимания науки. До сих пор сохраняют свою актуальность слова, сказанные об А.Н.Веселовском в 1920-е годы М.М.Бахтиным: «Его труд, во многом незавершенный, до сих пор недостаточно усвоен и в общем не сыграл еще той

Ф р е й д е н б е р г О.М. МЛД. — С. 76.

Б р а г и н с к а я Н. В. Комментарий // МЛД. — С. 571.

См., напр.: М е л е т и н с к и й Е.М. Поэтика мифа. — М., 1976. — С. 178.

роли, какая, как нам думается, принадлежит ему по праву»¹. Неразработанность проблемы затрудняет понимание не толь­ко прошлого, но и самой сущности искусства, ибо основатель исторической поэтики не считал принцип синкретизма чем-то преходящим и уже отошедшим в прошлое.

Напомним, что он говорил именно о «физиологической не­разборчивости нашей, тем более первобытной психики» (кур­сив мой. — С.Б.), а далее утверждал: «С тех пор мы научи­лись наслаждаться раздельно, не смешиваем, так нам кажет­ся, явления звука и света, но идея целого, цепь таинственных соответствий, окружающих и определяющих наше “я”, поло­нит и опутывает нас более прежнего»². В чем же причина такой значимости этого древнего принципа для искусства? Казалось бы, перед нами глубокая и наивная архаика, а с точки зрения строго аналитического сознания — едва ли не «хаос». Но давно замечено, что чем архаичнее искусство, тем оно современнее, а аналогия с хаосом тоже имеет глубокий смысл, если понимать его не просто как беспорядок, а как первичное состояние явления (стадию «яйца»), обладающее архетипическим значением для всей его будущей истории.

Синкретизм действительно тот «родимый хаос», из которо­го возникли современное сознание и искусство, и можно с достаточной уверенностью говорить, что на иной почве (на основе того же строго аналитического мышления) они не мо­гли бы родиться. В этом смысле древний синкретизм литера­туры родствен мифологии, психическому бессознательному, тому, что исследователи мышления ребенка называют «ди-пластия», и другим первичным («архетипическим») структу­рам сознания и культуры, из которых вырастают их более дифференцированные формы. И в более позднее время — в момент своего становления — каждая литература переживает состояние, типологически родственное тому, что мы называ­ем синкретизмом. Почему, например, Пушкин — это «наше все» (Ап.Григорьев)? Очевидно, потому, что он для русской литературы был тем началом, в котором в синкретическом виде заложены возможности ее будущего развития.