Субъектный синкретизм на уровне композиционного целого

Теперь посмотрим, как проявляются реликты субъектного синкретизма на макроуровне композиционного целого. Обра­тимся к «Океану сказаний» индийского писателя Сомадевы, памятнику сравнительно позднему (XI в.), но восходящему к «Великому сказу» Гунадхьи (первые века новой эры), а глав­ное, сохранившему во многом типично архаическую структу­ру. Начнем с имени автора. В него входит слово «сома» — напиток бессмертия, добытый пахтанием океана, некая квинт­эссенция божественной силы, подобная греческому нектару. Вторая часть имени — «дева», бог, а в целом — бог сомы, ее властитель.

Имя автора оказывается чрезвычайно значимым для всего произведения, состоящего из 18 книг, в свою очередь распа­дающихся на 124 волны. Каждая из «волн» океана сказаний предваряется эпиграфом-вступлением: «Как некогда напиток бессмертия (сома. — С.Б.) возник из океана, взволнованного раскачиванием Мандары, так и этот рассказ возник из уст Хары, взволнованного страстью к дочери благородного Гирин-дры. Те, кто без промедления вкусят его сладости, избавятся

¹ Ф р е й д е н б е р г О. М. Образ и понятие. — С. 213.

² Там же. — С. 212.

от препятствий, добьются успеха и еще на земле по милости Бхавы достигнут сана богов» (перевод с санскрита И.Д.Се­ребрякова).

Итак, автор Сомадева — бог, властитель сомы. Рассказы­вание — пахтание океана, добывание сомы. Тем, кто вкусит этот рассказ-сому, слушателям-читателям, обещано, что они тоже станут богами, то есть обретут статус автора. Но и ге­рой этого произведения, Нараваханадатта — человек, стано­вящийся богом — повелителем видьядхаров (хранителей зна­ния): сюжет «Океана сказаний» — история превращения На-раваханадатты в бога, дублированная еще тремя рассказами о том, как сана повелителя достигали другие герои.

Уже на этом уровне видна тесная связь автора, рассказы­вания, слушателей-читателей и героя, но она еще более ослож­нена и архаизирована специфическим авторством Сомадевы. Сомадева — не автор-творец в современном смысле слова: ис­тория, им рассказанная, принадлежит не ему. Во-первых, это пересказ «Великого сказа» Гунадхьи, отделенного от Сомаде-вы почти тысячелетием во времени (Гунадхья, как мы уви­дим, появится в особом облике в самом «Океане сказаний»). Во-вторых, и Гунадхья не является «первичным» автором, ибо, как говорится в повторяющемся эпиграфе, этот рассказ возник из уст Шивы, был обращен к его женской ипостаси — Парвати и содержал в себе некую тайну, героем которой был он сам. Как писала О.М.Фрейденберг об архаической литера­туре, здесь нет различия между тем, кто рассказывает, что рассказывается и кому рассказывается: богом является и ав­тор, и герой, и слушатель, и сам рассказ.

Энергия первичного автора, Шивы, пронизывает и предоп­ределяет авторскую инициативу Гунадхьи и Сомадевы. Мы узнаем, что рассказ Шивы, обращенный к Парвати и не пред­назначенный для посторонних ушей, подслушал бог Пушпа-данта. Его, как и заступившегося за него бога Мальявана, постигло наказание: Шива перерождает их в людей и ставит условие, по которому они вновь обретут статус богов, лишь когда в человеческом облике расскажут подслушанную исто­рию. После ряда перерождений Пушпаданта, став человеком, рассказывает то, что он услышал от Шивы, якше Супратике (среди людей она — Канубхати) и освобождается. Супратика-Канубхати рассказывает ее Мальявану, воплотившемуся на земле в облике Гунадхьи (автора «Великого сказа»), и этим удостоверяется божественное происхождение его «текста». Гунадхья, в свою очередь рассказавший-записавший историю Шивы, вновь обретает статус бога.

Наконец, Сомадева пересказывает текст Гунадхьи-Малья-вана-Шивы и становится богом сомы — того же ранга может

достичь каждый его читатель, если (как предполагается древ­ней семантикой текста) тоже «вкусит» от «Океана сказаний». Так сам рассказ становится искупительной жертвой-богом и освобождением. Конечно, перед нами поздний памятник, но тот «хоровод» авторов, который мы видим у Сомадевы, про­свечивающий сквозь него синкретизм автора, героя, слушате­ля, рассказа — отсылает нас к истокам явления и не может быть прочитан без знания этих истоков.

Мы рассмотрели наиболее раннюю стадию отношений ав­тора и героя, а именно синкретическое их состояние, — и только наметили возможности будущих изменений субъект­ной структуры. Уже в эпоху синкретизма начинается посте­пенное разграничение субъектов, плавно изменяющее архи­тектонику эстетического объекта. Как это происходило, мы увидим в разделе о литературных родах.

Глава 3