ЗАМЕСТИТЕЛИ МЕСТОБЛЮСТИТЕЛЯ НА СТРАЖЕ КАНОНИЧЕСКОГО ПРЕЕМСТВА ПЕРВОСВЯТИТЕЛЬСКОЙ ВЛАСТИ 2 часть

Но сразу же после встречи митрополит Сергий осознал, что совершил ошибку, и уже через три дня после беседы с митрополитом Агафангелом, 16 мая, шлет ему новое письмо, в котором отказывается от соглашения, заключенного за спиной законного Первоиерарха. В этом, третьем уже, письме говорится:

«Митрополит Петр (Полянский) предан лишь гражданскому суду и сохраняет должность за собою... С должностью же Местоблюстителя дело обстоит почти во всем аналогично должности Патриарха... Предъявлять свои права на должность Местоблюстителя, когда она занята законно ее получившим митрополитом Петром, говоря языком канонов, было бы покушением низвергнуть своего законного Главу, Первого епископа, и восхитить его права и власть».

20 мая, до получения этого письма, владыка Агафангел шлет из Ярославля в Нижний митрополиту Сергию телеграмму с просьбой поскорее прислать проект послания о передаче местоблюстительских прав. На это письмо митрополит Сергий в тот же день отвечает телеграммой: «Проверив справку, я убедился в отсутствии ваших прав. Усердно прошу: воздержитесь от решительного шага». А на другой день получает от митрополита Агафангела телеграмму с угрозой опубликовать результаты соглашения и его отказ от этого соглашения.

И опять, как и в случае выступления «григорьевцев», Тучков включает в зловещую игру своего пленника, Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра, лишенного информации о ходе церковных дел, получающего только отдельные отрывочные известия о них, сколько сочтет нужным ему сообщить Тучков. Он знакомит митрополита Петра с посланием владыки Агафангела из Перми о вступлении в исполнение обязанностей Местоблюстителя Патриаршего Престола.

И вот, 22 мая Первоиерарх, не зная о том, что митрополит Сергий уже изменил свое решение о передаче высшей церковной власти, шлет митрополиту Агафангелу письмо, в котором пишет, что из донесения митрополита Сергия узнал о вступлении владыки Агафангела в отправление обязанностей Местоблюстителя, и приветствует его по этому поводу.

А 23 мая митрополит Сергий отправляет митрополиту Агафангелу еще одно, четвертое, послание, в котором снова просит его отказаться от своих притязаний, ибо законным Первоиерархом остается митрополит Петр. «Мы оба, — пишет митрополит Сергий, — одинаково заинтересованы в том, чтобы осталось незыблемым каноническое основание власти нашего Первого епископа, потому что на законности этой власти зиждется все наше церковное благосостояние. Получив власть не по праву, ваше высокопреосвященство только подвергли бы себя церковному суду. То же ожидало бы и меня».

На другой день, 24 мая, митрополит Сергий направляет письмо на имя временно управляющего Московской епархией епископа Алексия (Готовцева), и через это письмо обращается к находившимся в Москве архиереям с изложением своей позиции по поводу выступления владыки Агафангела. Митрополит Сергий убежден, что тот должен отказаться от своих притязаний, в противном случае его следует предать суду архиереев.

«В случае неподчинения, — пишет он, — я тем же письмом устраняю его от управления Ярославской епархией... Если же подсудимый окажется непреклонным, я просил бы решить, достаточно ли одного устранения от управления епархией или, ввиду тяжести нарушения канонов и размеров произведенного соблазна, наложить на митрополита Агафангела (Преображенского) запрещение в священнослужении, впредь до решения его дела Собором архиереев».

Когда составлялось это письмо, митрополит Сергий еще не знал о решении митрополита Петра отказаться от Местоблюстительства и передать свои права владыке Агафангелу. Получив это письмо, Преосвященный Алексий поручил епископу Рыбинскому Серафиму (Самойловичу) собрать мнения находившихся в Москве архиереев по делу митрополита Агафангела.

Но в тот же день, когда митрополит Сергий обращался к епископату с вопросом о том, какие меры должны быть приняты против митрополита Агафангела, сам владыка Агафангел, тоже еще не зная о решении Патриаршего Местоблюстителя, шлет митрополиту Сергию телеграмму: «Продолжайте управлять Церковью. Предполагаю ради мира церковного отказаться от Местоблюстительства».

Однако, получив послание митрополита Петра с отказом от Местоблюстительства, митрополит Агафангел 4 июня, теперь уже из Москвы, отправил новое письмо митрополиту Сергию, в котором сообщил ему, что принял канцелярию Патриаршего Местоблюстителя.

9 июня митрополит Петр из тюрьмы посылает владыке Агафангелу письмо с подтверждением передачи ему Местоблюстительства. Владыка пишет также, что в случае невозможности или отказа воспринять власть права Патриаршего Местоблюстителя возвращаются к нему, а заместительство — к митрополиту Сергию. Заодно в письме подтверждается запрет, наложенный на епископов, вошедших в ВВЦС.

Замешательство и неразбериха на вершине Церковной власти глубоко обеспокоили епископат. Притязания митрополита Агафангела на Местоблюстительство, только отчасти оправдываемые завещанием Патриарха Тихона, встревожили большинство архиереев, которые увидели тут новую угрозу раскола. К тому же большинство епископов догадывалось или прямо знало о том, что к выступлению митрополита Агафангела приложил руку Тучков, а значит, задумано оно было не на благо Церкви. Среди церковной общественности ходили и, разумеется, вздорные, слухи о том, что митрополит Агафангел ради власти готов поступиться свободой Церкви и сделать серьезные уступки НКВД, на которые не пошли ни Патриарх Тихон, ни митрополиты Петр и Сергий. И хотя подозрения эти были неосновательны, в митрополите Сергии большинство епископов видело тогда архипастыря, который с большей твердостью и большим искусством сможет повести Церковный корабль сквозь бури и напасти.

Как и при выступлении «григорьевцев», первым в поддержку митрополита Сергия выступил епископ Прилукский Василий (Зеленцов). Он направил открытое письмо митрополиту Агафангелу, в котором протестовал против его претензий на Местоблюстительство при живом Местоблюстителе святителе Петре.

К его мнению присоединилось еще 15 архиереев, которые находились тогда в Москве. Через месяц, в конце мая, с поддержкой митрополита Сергия выступили украинские епископы. На стороне митрополита Сергия, отстаивавшего права митрополита Петра на Местоблюстительство и свои на заместительство, было и большинство архиереев-беженцев.

Убедившись, что устранение митрополита Сергия от церковной власти не послужит на благо Церкви, митрополит Агафангел в письме на имя гражданских властей заявил об отказе от должности Местоблюстителя, сославшись на преклонный возраст и расстроенное здоровье.

Еще не зная об отказе митрополита Агафангела от своих притязаний, 24 епископа выносят по его делу определение о предании его суду и запрещении в священнослужении. 13 июня митрополит Сергий ставит на этом определении резолюцию с «воздержанием» от запрещения, «поскольку его выступление находит для себя некоторое извинение в получении письма митрополита Петра (Полянского)».

Владыке Агафангелу предлагается в резолюции в недельный срок отказаться от притязаний на Местоблюстительство. В этот же день Заместитель Местоблюстителя пишет митрополиту Агафангелу пятое послание, в котором настаивает на своих правах на высшую церковную власть и объясняет причины, по которым он отказывается подчиниться и самому митрополиту Петру.

«Митрополит Петр, передавший мне хотя и временно, но полностью права и обязанности Местоблюстителя, и сам лишенный возможности быть надлежаще осведомленным о состоянии церковных дел, не может уже ни нести ответственности за течение последних ни, тем более вмешиваться в управление ими».

Но телеграммой от 17 июня митрополит Агафангел наконец извещает и митрополита Сергия о своем окончательном отказе от Местоблюстительства.

Так улажен был еще один опасно затянувшийся конфликт вокруг Патриаршего Престола. Конечно, этот опасный кризис возник потому, что Церковь зажата была в тиски преследований; потому, что добрая половина архиереев томилась в тюрьмах и ссылках; потому, что невозможен был созыв Собора; потому, что был арестован Патриарший Местоблюститель, а его Заместитель — лишен возможности выехать из Нижнего в Москву; потому, наконец, что Тучков проявил и на сей раз незаурядную изобретательность в интригах по разрушению Церкви.

* * *

Арест митрополита Петра и последовавшее за ним замешательство в православном епископате вызвали взрыв энтузиазма у обновленцев. Явно подогреты были их надежды на одоление тихоновской Церкви. Обновленческий «Вестник» не постыдился вскоре после ареста митрополита Петра напечатать статью, исполненную, мало оказать, злорадства, но еще и самых гнусных инсинуаций с откровенным умыслом подтолкнуть ГПУ на предельно крутые меры против исповедника Первосвятителя.

«Оказывается, — говорится в этой статье, — несчастье с ним стряслось как раз накануне счастья, которое его ожидало; когда получилось известие о том, что Петр «мужественно отверг» все приглашения обновленцев, Антоний Храповицкий сам предложил признать Петра. Вот она — награда за твердость. Стало быть, Петру предстояло законно возглавить тихоновщину, российскую и заграничную, но подтверждение в сем достоинстве главным образом зависит от заграницы... А тут-то и постигло его несчастье. Тоже не повезло человеку».

Злорадство охватило обновленческие круги и при вести о выступлении «григорьевцев». В их действиях они поспешили угадать повторение своей акции по захвату церковной власти, предпринятой после ареста Патриарха Тихона: «Но как мы вначале молчаливо, а потом явно низложили попавшего в неприятность Патриарха Тихона, так теперь «григорьевцы» прикровенным образом низложили очутившегося в столь же плачевном положении митрополита Петра».

«Григорьевиев» они за это, разумеется, похвалили, сетовали только, что те не хотят порывать с Церковным Преданием, с литургическими традициями, что обещают быть верными заветам Святейшего Патриарха; надеялись, правда, что в конце концов ВВЦС вынужден будет переступить черту этой верности, и тогда не останется разумных оснований держаться им в отчуждении от обновленческого синода.

Ну а недоразумение, случившееся между митрополитами Сергием и Агафангелом, внушило обновленцам надежду, что завтра или послезавтра начнется распад «тихоновщины», и им удастся тогда подчинить себе всю российскую паству.

В апреле раскольники провели пленум своего синода. Выступил на этом пленуме лжемитрополит Петр (Блинов) и предложил объявить тихоновшину не расколом, а ересью. Но пленуму нужны были не канонические определения, а характеристики иного свойства, те, которые ценились в ГПУ, и поэтому в резолюции пленума содержится и такое утверждение: «Современное староцерковничество объединено между собой чисто мирскими и преступными настроениями и вожделениями, политической ненавистью к существующей в нашей Родине государственной власти».

Рядовым же тихоновским священникам и мирянам раскольники обещали, что они простят их, что они их считают не преступниками, а заблуждающимися людьми. Их они звали к себе в раскол, пытаясь смутить их совесть тем, что в «тихоновщине», мол, царит анархия и разброд: у тихоновцев — четыре главы, а у нас, обновленцев, стройная организация, признанная и гражданскими властями, и Восточными Патриархами.

Пленум синода избрал своих самых известных деятелей делегатами на намеченный тогда Вселенский Собор. На Святую Гору, где должен был состояться Вселенский Собор, вознамерились отправиться лжемитрополит Вениамин, лжемитрополит Владивостокский Василий и еще несколько схизматических архипастырей, пастырей и мирян. Но вскоре пришло извещение от Константинопольского Патриарха Василия III, что Вселенский Собор откладывается, ввиду необходимости провести предварительно Всеправославное Предсоборное Совещание.

8 том, что с ними поддерживали евхаристическое общение Восточные Патриархи, обновленцы видели свой особенно сильный и соблазнительный для русских православных людей козырь, пожалуй, второй по значению после менее соблазнительного для верующего народа покровительства со стороны ГПУ или, как предпочитали прикровенно выражаться обновленцы, «гражданских властей».

9 июля вслед за Патриархами Константинопольским, Александрийским и Антиохийским, теперь и Иерусалимский Патриарх Дамиан посылает обновленческому синоду послание, в котором именует синод «единственным законным носителем высшей церковной власти на территории СССР». Мало того, весьма странное для русских православных людей взаимопонимание между обновленцами и Восточными Престолами доходит до того, что 20 октября представитель Вселенского Патриарха архимандрит Василий рассылает настоятелям греческих церквей в СССР письмо с разъяснением, что предоставленная им обновленческим синодом автономия не должна использоваться для вмешательства в политическую жизнь страны, а таковым вмешательством, оказывается, было бы уже одно только нарушение взаимной связи с синодом и уклонение в лагерь староцерковников как в ярко политический. Представитель Вселенского Патриарха навешивает на Русскую Православную Церковь ярлык, который нимало не расходился с аттестацией ее обновленцами.

Преуспев в налаживании контактов с Восточными Патриархатами, обновленцы пытались найти сторонников среди части русской эмиграции. Вероятно, все-таки выдавая желаемое за действительное, обновленческий «Вестник» похвалился тем, что митрополит Евлогий, не в пример своим собратьям, закордонному митрополиту Антонию и внутренним контрреволюционерам Петру и Сергию, относится к обновленческому синоду с уважением и признает всех обновленческих архиереев в сущем сане.

В конце июня состоялся третий собор обновленческой Белорусской церкви, одновременно и автокефальной, и подчиненной синоду в Москве. Это они как-то умудрялись совмещать. И этот собор избрал председателем своего синода лжемитрополита Иосифа (Кречетовича), еще недавно одного из самых ретивых обновленцев на Украине.

Тем не менее, несмотря на поддержку Восточных Патриархов и гражданских властей, захваченные обновленцами приходы — и в России, и на Украине, и в Белоруссии — выразительно свидетельствовали о неуспехе обновленческой затеи. Их храмы становились все более пустыми. Более того, в течение 1926 года число обновленческих приходов сократилось почти на 22 процента. На территории России развал обновленчества был особенно стремительным. 1 января 1926 года у них числилось еще 6135 приходов, а ровно через год осталось только три с половиной тысячи. В Москве раскольники располагали насильственно захваченным храмом Христа Спасителя и еще тремя-четырьмя церквами. В Костромской епархии им принадлежало три процента приходов, в Рязанской — полтора, в Тверской — тоже полтора процента.

Введенский после одного из своих многочисленных турне по России напечатал в «Вестнике» достаточно горестные путевые заметки: «В Великих Луках — сплошная тихоновщина, в Новгороде у нас сохранилась ячейка, в Тамбове обновленчество немного ожило, в Борисоглебске раньше все храмы были тихоновскими, но я подложил тихоновцам свинью: по договоренности с гражданскими властями устроил один обновленческий приход, в Саранске — тихоновщина сплошная».

На долю еще одного раскола, «григорьевцев», не выпало даже и такого успеха, каким могли похвалиться обновленцы. Сказывалась промежуточность их положения между Православной Церковью, признающей власть преемников Святейшего Патриарха Тихона, и обновленчеством. С обновленцами с самого начала было все ясно. Обновленческий раскол стал отстойником для грязи, которая выдавлена была кровавыми гоненияим из толщи церковного народа, а больше все-таки даже не из народа, а из клира. «Григорьевцы» не были откровенными предателями Церкви, а от Патриаршего Престола отошли, и потому в их общество попадали церковные деятели, которым трудно было правильно осмыслить настоящий характер невероятно сложной церковной ситуации, люди растерянные, потерявшие ориентиры.

С поддержкой ВВЦС выступили тогда два митрополита — Донской Митрофан (Симашкевич) и Минский Мелхиседек (Паевский). Но второй из них — лишь на самое краткое время: уже через несколько месяцев митрополит Мелхиседек осознал свою ошибку и принес покаяние в отделении от Заместителя Патриаршего Местоблюстителя. Ни одного нового архиерея за весь 1926 год «григорьевцам» приобрести не удалось. Притязания ВВЦС на высшую церковную власть признал, правда, епископ Феофил (Булдовский), но он сам был уже раскольником, отпавшим от Православной Церкви и изверженным ею из сана.

Более того, кроме митрополита Мелхиседека, от «григорьевцев» ушел один из учредителей ВВЦС епископ Дамиан (Воскресенский). Ушел от них также и епископ Симеон (Михайлов), на короткий срок присоединявшийся к раскольникам.

3 июня «григорьевцы» открыли в Москве свой первый съезд, на котором вновь подтверждены были притязания ВВЦС на возглавление Церкви. Съезд проходил в самый разгар печальных недоразумений между Заместителем Патриаршего Местоблюстителя и вторым кандидатом на Местоблюстительство по завещанию Патриарха Тихона митрополитом Агафангелом, когда претензии ВВЦС на Церковную власть были окончательно отвергнуты митрополитом Петром. Поэтому съезд решил признать Местоблюстителем Патриаршего Престола митрополита Агафангела и обратился к нему с настоятельной просьбой возглавить ВВЦС. Однако от владыки Агафангела ответа они не дождались.

Несмотря на явный провал выступления «григорьевцев», смятение в церковной среде приобрело в 1926 году опасный характер. Происходили своеобразные отделения совсем малых церковных общин от Патриаршего Престола без одновременного признания ВВЦС, отделения с характером автокефализации. Местную автокефалию провозгласила вдруг церковная община в Коврове, причем основанием для отделения от Патриаршего Престола объявлялась вовлеченность Церкви в политику, т.е. в затее тамошних раскольников весьма грубо проступала обновленческая подоплека, хотя они и утверждали: мы не с обновленцами, но и не с тихоновцами.

Одним из болезненных проявлений брожения в среде епископата был странный поступок епископа Филиппа (Гумилевского), который на второй день Рождества, 8 января 1926 года, в беглопоповской церкви Рогожской Заставы отрекся от «никонианской ереси». Но служить у беглопоповцев он не стал, и вскоре, образумившись, вернулся в Православную Церковь. Это был за весьма краткий промежуток времени уже третий случай отпадения православных архиереев в беглопоповский раскол. Предшественниками владыки Филиппа в этом явились епископы Андрей (Ухтомский) и Николай (Позднеев), до перехода к старообрядцам — обновленец. Правда, епископ Уфимский Андрей, как и епископ Филипп, вскоре после отпадения оставил беглопоповцев. Он получил тогда возможность на недолгое время приехать к Уфу, но там подвергся аресту и вновь был отправлен в ссылку. Назначенный им викарный епископ Питирим распорядился за богослужением возносить имена Восточных Патриархов, «Местоблюстителя» митрополита Агафангела, и далее — по чину. Таким образом, налицо было явное отделение от законной Патриаршей власти. Но временно управляющий Уфимской епархией епископ Иоанн (Поярков) хранил верность Патриархии в лице митрополитов Петра и Сергия.

И вот в эту пору продолжающихся гонений на Церковь и усугубившихся внутренних нестроений на плечи митрополита Сергия выпало бремя стоять у кормила церковной власти. Была насущная необходимость в том, чтобы вывести Церковь из положения полулегального, едва терпимого государством сообщества, добиться для нее легального статуса.

10 июня 1926 года митрополит Сергий обратился в НКВД с просьбой о легализации Высшего Церковного Управления. Он просил о регистрации его собственной канцелярии и епархиальных советов, о разрешении проводить Архиерейские Соборы и издавать журнал «Вестник Московской Патриархии»:

«Нижеподписавшийся с 14 декабря 1925 года исправляет должность Местоблюстителя Московского Патриаршего Престола, т.е. временно стоит во главе иерархии Русской Православной Церкви или Московского Патриархата, пределы которого совпадают с территорией Союза ССР. Должность эта возлагает на меня высшее духовное руководство религиозным обществом, члены которого насчитываются миллионами. Руководство же предполагает постоянные сношения во всесоюзном масштабе. При всем уклонении моем от всяких административно-правовых функций, деятельность моя требует известных форм и известных вспомогательных органов, существование которых невозможно без законной регистрации.

Между тем иерархия нашей Православной Церкви (так называемой, Тихоновской, т.е. Патриаршеской) до сих пор не имеет регистрации Это не может не сопровождаться многими практическими неудобствами, придавая всей нашей деятельности характер какой-то нелегальности, хотя мы и не совершаем ничего запрещенного законами Республики. Все эти соображения, а также и то, что исправление мною должности грозит затянуться на неопределенное время, побуждают меня просить о регистрации иерархии Православной Русской Церкви (или так называемых староцерковников, в отличие от обновленцев, самосвятов и др.) и тем дать нам возможность совершенно легально и открыто осуществлять возлагаемые на нас правилами нашей веры обязанности духовного руководства нашей паствой, т.е. теми, кто добровольно признает нас своими руководителями. В частности, я прошу:

1. Зарегистрировать меня, Сергия, Митрополита Нижегородского (гр. Страгородского) в качестве временно исполняющего должность Местоблюстителя Московского Патриаршего Престола (я подписываюсь «за Патриаршего Местоблюстителя») и при мне «Канцелярию Московской Патриархии» в составе заведующего и секретарей (от двух до четырех), а также переписчиков в нужном количестве, с правом иметь бланки и печать. Местопребывание мое и канцелярии в Нижнем Новгороде временно, с тем чтобы по мере надобности впоследствии канцелярия могла переместиться в Москву. Личный состав канцелярии будет представлен по получении общего разрешения дополнительно.

2. Дать распоряжение о регистрации местными административными органами местной староцерковнической иерархии: епархиальных и викарных архиереев с правом иметь при себе канцелярии (если нет других вспомогательных органов управления, как то: епархиальных, викариатских или пресвитерских советов и т.п.), пользоваться бланками и печатью.

Примечание: Дальнейшая наша задача, по получении регистрации, будет состоять в организации через выборы на соответствующих съездах коллективных органов для руководства церковными делами, упомянутых выше (там, где их нет). Организовавшись же на местах, мы можем потом приступить и к делу созыва Поместного нашего Собора во всесоюзном масштабе для выборов Патриарха, организации при нем Священного Синода и Высшего Церковного Совета и прочих общецерковных дел.

3. Впредь до Поместного нашего Собора и до организации коллективного при Патриархе управления, прошу разрешить мне для обсуждения возникающих церковно-канонических вопросов время от времени собирать небольшие собрания архиереев (от 5 до 15 человек) в Москве и других городах (преимущественно там, где возникнет вопрос), под председательством другого архиерея под моею ответственностью. О таких собраниях и о принятых на них решениях своевременно будет осведомлена местная администрация.

4. Прошу разрешить мне при упомянутой выше канцелярии издание периодического «Вестника Московской Патриархии» для осведомления приходских общин о ходе церковной жизни, о распоряжениях церковной власти и для помещения статей по церковно-вероучительным вопросам.

5. Прошу разрешить нашему староцерковному обществу организацию духовного образования, как высшего (в виде духовных академий), так и среднего (пастырские школы, пастырские курсы и подобное) для лиц старше 18 лет.

В случае разрешения по п.п. 4 и 5 будут представлены своевременно проспекты и другие нужные сведения.

Прилагаемое мое «Обращение» имеет целью выявить мое и единомысленных со мною староцерковных православных архиереев отношение к Советской власти и к назревающим церковно-политическим вопросам».

Заместитель Местоблюстителя представил в НКВД проект «Обращения к всероссийской пастве», который одновременно разослан был по епархиям. В этом проекте, копии с которого распространились в церковной среде, подчеркивалась гражданская лояльность Церкви государственной власти. При этом, однако, в отличие от обновленческих манифестов, не затушевывалась идейная пропасть, лежащая между безбожным материализмом и христианством. Отделение Церкви от государства мыслилось в проекте как гарантия от всякого вмешательства как Церкви в политику, так и государственной власти во внутрицерковные дела.

В соответствии с постановлением Поместного Собора 1917—1918 гг., в проекте «Обращения» к пастве говорилось о том, что политическая деятельность отдельных верующих — это их частное дело. Церковь же должна держаться в строгих границах совершенной аполитичности.

«Получая права легального существования, мы ясно отдаем себе отчет и в том, что вместе с правами на нас ложатся и обязанности по отношению к той власти, которая дает нам эти права. И вот я взял на себя от лица всей нашей православной староцерковной иерархии и паствы засвидетельствовать перед Советской властью нашу искреннюю готовность быть вполне законопослушными гражданами Советского Союза, лояльными к его правительству и решительно отмежеваться от всяких политических партий или предприятий, направленных во вред Союзу. Но будем искренними до конца: мы не можем замалчивать того противоречия, какое существует между нами, православными, и коммунистами-большевиками, управляющими Союзом. Они ставят своей задачей борьбу с Богом и Его властью в сердцах народа, мы же весь смысл и всю цель нашего существования видим в исповедании веры в Бога и в возможно широком распространении и укреплении этой веры в сердцах народа. Они признают лишь материалистическое понимание истории, а мы верим в Промысл Божий и чудо и т.д. Отнюдь не обещаясь примирить непримиримое и подкрасить нашу веру под коммунизм, мы религиозно останемся такими, какие есть, староцерковниками, или, как нас величают, тихоновцами. Прогресс церковный мы видим не в приспособляемости Церкви к «современным требованиям», не в урезке ее идеала и не в изменении ее учения и канонов, а в том, чтоб при современных условиях церковной жизни и в современной обстановке суметь зажечь и поддержать в сердцах нашей паствы весь прежний огонь ревности о Боге и научить пасомых находить подлинный смысл своей жизни все-таки за гробом, а не здесь.

При всем том мы убеждены, что православный христианин, свято соблюдая свою веру и живя по ее заповедям, именно потому и будет всюду желательным и образцовым гражданином какого угодно государства, в том числе и Советского, в какой бы области жизни ни пришлось ему действовать: на фабрике, в деревне или городе, в армии или шахте, и подобное. Потребует ли государство отказа от собственности, нужно ли будет положить жизнь свою за общее дело, нужно ли показать пример трезвости, честности, усердия на службе обществу — всему этому и научает христианина его вера. Во всяком случае, если в Союзе гражданами состоят не только коммунисты, но и люди религиозной веры, то одним из первых таких граждан может быть и всякий православный христианин, принадлежащий к тому же к подавляющему большинству населения.

Но, обещая полную лояльность, обязательную для всех граждан Союза, мы, представители церковной иерархии, не можем взять на себя каких-либо особых обязательств для доказательства такой лояльности. Не можем взять на себя, например, наблюдения за политическим настроением наших единоверцев, хотя бы это наблюдение ограничивалось тем, что за благонадежность одних мы ручаемся, а других будем лишать такого ручательства. Для этой цели у Советской власти есть органы более подходящие и средства более действительные. Тем паче не можем мы взять на себя функций экзекуторских и применять церковные кары для отмщения недоброжелателям Советской власти. Одно из завоеваний революции есть свобода Церкви от всякой политической и государственной миссии; и мы отнюдь не можем отказаться от этого завоевания, да и верующий народ не простит нам этого отказа. Но мы твердо обещаем, насколько это будет зависеть от нашего авторитета, не прикрывать именем Церкви свои политические вожделения».

Поэтому необходимо было отмежеваться от деятельности архиереев и клириков-беженцев. Высшая церковная власть отказывалась от всякой ответственности за политические выступления эмигрантов, в том числе и церковных деятелей. Но отвергалась и возможность наложения церковных прещений на зарубежных иерархов по политическим основаниям'

«Здесь требуют выяснения наши отношения к русскому духовенству, ушедшему за границу и там образовавшему из себя некоторое филиальное отделение Русской Церкви. Не признавая себя гражданами Советского Союза и не считая себя обязанными по отношению к Советской власти никакими обязательствами, заграничные духовные лица иногда позволяют себе враждебные выступления против Союза, а ответственность за эти выступления падает на всю Русскую Церковь, в клире или иерархии которой они продолжают оставаться, и на ту часть духовенства, которая живет в Пределах Союза и числится в его гражданстве со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Обрушиться на заграничное духовенство за его неверность Советскому Союзу какими-нибудь церковными наказаниями было бы ни с чем несообразным и дало бы лишний повод говорить о принуждении нас к тому советской властью. Но выразить наш полный разрыв с таким политиканствующим духовенством и тем оградить себя на будущее время от ответственности за его политиканство для нас желательно и вполне возможно Для этого нужно только установить правилом, что всякое духовное лицо, которое не пожелает признать своих гражданских обязательств перед Советским Союзом, должно быть исключено из состава клира Московского Патриархата и поступает в ведение заграничных Поместных Православных Церквей, смотря по территории... Отмежевавшись таким образом от эмигрантов, мы будем строить свою церковную жизнь в пределах СССР совершенно вне политики...»