ЗАМЕСТИТЕЛИ МЕСТОБЛЮСТИТЕЛЯ НА СТРАЖЕ КАНОНИЧЕСКОГО ПРЕЕМСТВА ПЕРВОСВЯТИТЕЛЬСКОЙ ВЛАСТИ 4 часть

С полной искренностью мы можем заверить правительство, что ни в храмах, ни в церковных учреждениях, ни в церковных собраниях от лица Церкви не ведется никакой политической пропаганды. Епископы и клир и на будущее время воздержатся от обсуждения политических вопросов в проповедях и пастырских посланиях. Церковные учреждения, начиная приходскими советами и кончая Патриаршим Синодом, отнесутся к ним, как к предметам, выходящим за пределы их компетенции. Они не будут также вносимы в программу приходских собраний, благочиннических и епархиальных съездов, Всероссийских Соборов и не будут на них затрагиваемы. В избрании членов церковных учреждений и представительных собраний Церковь совершенно не будет считаться с политическими взглядами, с социальным положением, имущественным состоянием и партийной принадлежностью избираемых, каковы бы они ни были, и ограничится предъявлением к ним исключительно религиозных требований чистоты веры, ревности о нуждах Церкви, безупречности личной жизни и нравственного характера.

В Республике всякий гражданин, не пораженный в политических правах, призывается к участию в законодательстве и управлении страной, в организации правительства и влиянию, в законом установленной форме, на его состав. И это является не только его правом, но и обязанностью, гражданским долгом, в выполнении которого никто не вправе стеснять его. Церковь вторглась бы в гражданское управление, если бы, отказавшись от открытого обсуждения вопросов политических, стала влиять на направление дел путем пастырского воздействия на отдельных лиц, внушая им либо полное уклонение от политической деятельности, либо определенную программу таковой, призывая к вступлению в одни политические партии и к борьбе с другими. У каждого верующего есть свой ум и своя совесть, которые и должны указывать ему наилучший путь к устроению государства. Отнюдь не отказывая вопрошающим в религиозной оценке мероприятий, сталкивающихся с христианским вероучением, нравственностью и дисциплиной, в вопросах чисто политических и гражданских, Церковь не связывает их свободы, внушая им лишь общие принципы нравственности, призывая добросовестно выполнять свои обязанности, действовать в интересах общего блага, не с малодушной целью угождать силе, а по сознанию справедливости и общественной пользы.

Совершенное устранение Церкви от вмешательства в политическую жизнь в Республике с необходимостью влечет за собой и ее уклонение от всякого надзора за политической благонадежностью своих членов. В этом лежит глубокая черта различия между Православной Церковью и обновленческим расколом, органы управления которого и его духовенство, как это видно из их собственных неоднократных заявлений в печати, взяли на себя перед правительством обязательство следить за лояльностью своих единоверцев, ручаться в этом отношении за одних и отказывать в поруке другим.

Православная Церковь считает сыск и политический донос совершенно несовместимыми с достоинством пастыря. Государство располагает специальными органами наблюдения, а члены Церкви, ее клир и миряне ничем не отличаются в глазах современного правительства от прочих граждан и потому подлежат политическому надзору в общем порядке. Из этих принципов вытекает недопустимость церковного суда по обвинению в политических преступлениях.

Обновленческий раскол, возвращая себя в положение государственной Церкви, такой суд допускает. На так называемом обновленческом соборе 1923 года по обвинению в политических преступлениях были подвергнуты церковным наказаниям (по справедливости вмененным Православною Церковью в ничто) Патриарх Тихон и епископы, удалившиеся с эмигрантами за границу. Православная Церковь такой суд отметает.

Те церковно-гражданские законы, которыми руководилась Церковь в христианском государстве, после падения его утратили силу, а чисто церковные законы, которыми единственно в настоящее время может руководиться Церковь, не предусматривают суда над клириками и мирянами по обвинению в политических преступлениях и не содержат в своем составе еще канонов, которые налагали бы на верующих наказания за преступления подобного рода.

В качестве условия легализации церковных учреждений представителем ОГПУ неоднократно предъявлялось Патриарху Тихону и его заместителям требование доказать свою лояльность по отношению к правительству путем церковного осуждения русских епископов, действующих за границей против советской власти.

Исходя из изложенных выше принципов, мы не можем одобрить обращение церковного амвона и учреждений в одностороннее орудие политической борьбы, тем более что политическая заинтересованность зарубежного епископата бросает тень на представителей Православной Церкви в пределах СССР, питает недоверие к их законопослушности и мешает установлению нормальных отношений между Церковью и государством. Тем не менее мы были бы поставлены в большое затруднение, если бы от нас потребовали выразить свое неодобрение в каком-нибудь церковном акте судебного характера, так как собрание канонических правил, как было сказано, не предусматривает суда за политические преступления.

Но если бы даже православная иерархия, не считаясь с этим обстоятельством, по примеру обновленцев решилась приступить к такому суду, то встретила бы целый ряд специальных затруднений, создающих неустранимые препятствия для закономерной постановки процесса, при которой единственно определения суда могут получить непререкаемый канонический авторитет и быть приняты Церковью.

Зарубежных епископов мог бы судить только Собор православных епископов, но вполне авторитетный Собор не может состояться уже потому, что около половины православных епископов находятся в тюрьме или ссылке, и, следовательно, их кафедры не могут иметь законного представительства на Соборе.

Согласно церковным правилам вселенского значения, необходимо личное присутствие обвиняемых на суде, и только в случае злонамеренного уклонения их от суда разрешается заочное слушание дела. Зарубежные епископы тяжкие политические преступники в глазах советской власти, в случае их прибытия в пределы СССР были бы лишены гарантии личной безопасности, а потому их уклонение и не могло бы быть признано злонамеренным.

Всякий суд предполагает судебное следствие. Православная Церковь не располагает органами, через посредство которых она могла бы расследовать дело о политических преступлениях православных епископов за границей.

Но она не могла бы произнести свой суд и на основании того обвинительного материала, который собран правительственными учреждениями, и если бы даже он был представлен на Собор, так как в случае возражения против него со стороны обвиняемых или представления ими новых данных и оправдывающих документов Собор был бы поставлен в необходимость пересмотра правительственного расследования, что со стороны Церкви было бы совершенно недопустимым нарушением гражданских законов.

Обновленческий собор 1923 года, сделавший опыт суда, которого от нас требуют, и пренебрегший церковными законами, которые его не допускают, тем самым сделал свои постановления ничтожными и никем не признанными. Закон об отделении Церкви от государства двусторонен: он запрещает Церкви принимать участие в политике и гражданском управлении, но содержит в себе и отказ государства от вмешательства во внутренние дела Церкви и ее вероучение, богослужение и управление.

Всецело подчиняясь этому закону, Церковь надеется, что и государство добросовестно исполнит по отношению к ней те обязательства по сохранению ее свободы и независимости, которые в этом законе оно на себя приняло.

Церковь надеется, что не будет оставлена в этом бесправном и стесненном положении, в котором она находится в настоящее время, что законы об обучении детей Закону Божию и о лишении религиозных объединений прав юридического лица будут пересмотрены и изменены в благоприятном для Церкви направлении, что останки святых, почитаемых Церковью, перестанут быть предметом кощунственных действий и из музеев будут возвращены в храмы.

Церковь надеется, что ей будет разрешено организовать епархиальные управления, избрать Патриарха и членов Священного Синода, действующих при нем, созвать для этого, когда она признает это нужным, епархиальные съезды и Всероссийский Православный Собор.

Церковь надеется, что правительство воздержится от всякого гласного или негласного влияния на выборы членов этих съездов (Собора), не стеснит свободу обсуждения религиозных вопросов на этих собраниях и не потребует никаких предварительных обязательств, заранее предрешающих сущность их будущих постановлений.

Церковь надеется также, что деятельность созданных таким образом церковных учреждений не будет поставлена в такое положение, при котором назначение епископов на кафедры, определения о составе Священного Синода, им принимаемые решения, проходили бы под влиянием государственного чиновника, которому, возможно, будет поручен политический надзор за ними.

Представляя настоящую памятную записку на усмотрение правительства, Российская Церковь еще раз считает возможным отметить, что она с совершенной искренностью изложила перед советской властью как затруднения, мешающие установлению взаимно благожелательных отношений между Церковью и государством, так и те средства, которыми они могли бы быть устранены. Глубоко уверенная в том, что прочное и доверчивое отношение может быть основано только на совершенной справедливости, она изложила открыто, без всяких умолчаний и околичностей, что она может обещать советской власти, в чем не может отступить от своих принципов и чего ожидает от правительства СССР.

Если предложения Церкви будут признаны приемлемыми, она возрадуется о правде тех, от кого это будет зависеть. Если ее ходатайство будет отклонено, она готова на материальные лишения, которым подвергается, встретит это спокойно, памятуя, что не в целости внешней организации заключается ее сила, а в единении веры и любви преданных ей чад ее, наипаче же возлагает свое упование на непреоборимую мощь ее Божественного Основателя и на Его обетование о неодолимости Его создания».

Осенью 1926 года среди епископов обсуждалась мысль о тайном избрании Патриарха. С таким избранием архиереи связывали надежду на прекращение церковных нестроений. Невозможность в условиях гонений созвать для этой цели Поместный Собор была всем очевидна. Инициатива избрания принадлежала архиепископу Корнилию (Соболеву) и епископу Павлину (Крошечкину). Кандидатом в Патриархи намечен был первый из кандидатов в Местоблюстители по завещанию святого Тихона митрополит Казанский Кирилл, срок ссылки которого истекал. Мысль об избрании Патриархом митрополита Кирилла была поддержана архиепископом Иларионом (Троицким) и другими архиереями, вместе с ним томившимися в Соловецком концлагере, — авторами «Памятной записки».

От лица инициаторов тайного избрания с Заместителем Местоблюстителя митрополитом Сергием говорил епископ Рыльский Павлин (Крошечкин). Митрополит Сергий высказал вначале сомнение в целесообразности этой акции: «Мы можем этим избранием возбудить недовольство гражданской власти», — но в конце беседы согласился с доводами сторонников тайного избрания, поставив, однако, непременным условием известить обо всем Местоблюстителя Патриаршего Престола, который находился в заключении. Но условие это выполнено не было. Практическое руководство проведением выборов поручено было проживавшему тогда в Москве епископу Павлину. Четыре посланника епископа Павлина, и среди них иеромонах Таврион (Батозский), отец и сын Кувшинниковы, миряне из купцов, объезжали православных архипастырей и собирали от них подписи с их волеизъявлением о кандидате на Патриарший Престол.

К ноябрю 1926 года было собрано 72 подписи об избрании Всероссийским Патриархом митрополита Казанского Кирилла.

Но сохранить эти выборы втайне не удалось. Двое из четырех посланников епископа Павлина, отец и сын Кувшинниковы, были схвачены с документами. По всей России прокатилась волна массовых арестов архиереев, поставивших свои подписи под избирательными бюллетенями. В тюрьмы, лагеря и ссылки отправлено было 40 архипастырей. Арестован был епископ Павлин. В ссылке, в Зырянском крае, схватили и бросили в Вятскую тюрьму кандидата в Патриархи митрополита Кирилла. В Нижнем Новгороде взят был Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий, на этот раз не под домашний арест, как дважды уже за время его заместительства, но этапом отправлен в Москву и заточен в тюрьму ГПУ на Лубянке.

Во время допроса в ГПУ архиепископ Корнилий (Соболев) на вопрос: «Что вы можете показать по делу избрания в Патриархи митрополита Кирилла?», ответил: «Инициатива этого избрания принадлежит мне, и о себе я говорить могу, а других называть не буду, потому что считаю это непорядочным. Говорить о других везде, где результатом этого могут явиться неприятные последствия для названных лиц, не позволяет моя этика». — «Почему все это избрание проходило так секретно?» — спросил следователь. — «Чтобы ОГПУ не проведало и не помешало бы нам».

Епископ Павлин, отвечая на вопрос следователя: «как вы решились избрать Кирилла, не спрашивая его согласия?», — сказал: «Я об этом не рассуждал». — «Почему это избрание Кирилла вы проводили в такой тайне, беря слово не говорить никому?» — «Потому что это дело касается только Церкви и делалось в частном порядке». — «По вашему мнению, Церковь в целом должна следить за благонадежностью своих членов?» — «Не должна, потому что она преследует религиозные цели, и если ее член подходит к ней с религиозной точки зрения, ей нет дела до его политической физиономии. Последнее является личным делом каждого, и дело государства иметь дело с его политической деятельностью». — «Вам известно, что выдвинутый вами кандидат в Патриархи подвергался репрессиям за антисоветскую деятельность?» — «Я не знаю, за что он был наказан».

Допрошен был и арестованный ГПУ епископ Афанасий (Сахаров): — «Вы знаете епископа Павлина. Давно ли он был у вас?» — спросил следователь. — «Епископа Павлина знаю.

Он был у меня в октябре или ноябре, хорошо не помню, прошлого года.» (Этот допрос проведен был 20 января 1927 г.). — «Зачем он к вам приезжал?» — «Вы знаете», — ответил епископ Афанасий. — «А все-таки?» — не унимался следователь. — «Насколько я представляю, я по УПК имею право и не давать показаний». — «А Павлин заставлял вас поклясться, что вы никому не скажете о причине его приезда?» — «Клятвы мы не употребляем вообще. Само собой разумеется, что то, о чем мы говорили, говорилось не для того, чтобы стать всеобщим достоянием». — «А каково ваше личное мнение об избрании митрополита Кирилла в Патриархи?» — «Я считаю его наиболее достойным кандидатом». — «А не является ли, по вашему мнению, несколько неудобным для этого кандидата то, что он за антисоветскую деятельность подвергался репрессиям?» — иронизировал следователь. — «При отделении Церкви от государства, оформленном законом, я полагаю, для государства безразлично, кто будет стоять во главе Церкви. В данном случае я думаю, что политическая деятельность Кирилла нас, церковных деятелей, не касалась. Достаточно того, что он подходил, по моему мнению, для возглавления Церкви. Кроме того, я знал, что в последнее время власть облегчила его положение, а раньше отзывалась о нем, как о человеке лояльном».

Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия допрашивали 20 декабря 1926 г. «Почему все дело по избранию Патриарха велось так секретно?» — спросил следователь. — «Во-первых, мы не хотели до времени предавать огласке вопрос об избрании Патриарха в церковных кругах, пока он не выяснится среди хотя бы епископов, — ответил митрополит Сергий. — Во-вторых, исходили из соображений, что гражданская власть может в самой технике работы (разъезды и т. д.) усмотреть какой-нибудь заговор, и предпочитали, чтобы она узнала об этом после, когда вопрос примет практически серьезный характер».

Положение митрополита Сергия отягощено было тем, что против него, кроме обвинения в проведении нелегальных выборов Патриарха, выдвигалось еще одно обвинение — в преступной связи с эмигрантами. Доверительное послание митрополита Сергия Карловацкому Синоду, не предназначенное для печати, сразу после ареста архипастыря, 13 декабря, было опубликовано в «Ревельской газете», потом перепечатано в Париже.

Таким образом, в конце 1926 года от управления Русской Церковью, лишенной Патриарха, с временным Главой ее, митрополитом Петром, томящимся в неволе, был устранен и Заместитель Местоблюстителя митрополит Сергий.

После ареста митрополита Сергия, обязанности Заместителя взял на себя митрополит Петроградский Иосиф (Петровых). В распоряжении, сделанном митрополитом Петром, Местоблюстителем Патриаршего Престола, он назван был третьим, после митрополитов Сергия и Михаила, кандидатом в заместители Местоблюстителя.

Митрополит Иосиф остался в Ростове Великом. Он не мог выехать оттуда ни в Москву, ни в свой кафедральный город. Предвидя, что и он вскоре будет лишен свободы и, значит, всякой возможности управлять церковными делами, владыка Иосиф 8 декабря обращается к Церкви с посланием, в котором назначает временных заместителей на случай своего ареста: архиепископов Корнилия (Соболева), Фаддея (Успенского) и Серафима (Самойловича). В том критическом случае если и эти владыки лишены будут возможности принять на себя управление Церковью, «таковое управление, согласно тексту послания, - в отдельности, в пределах возможности и законных прав и велений чувства долга, возлагается на архипастырскую совесть ближайших иерархов, каждого в отдельной епархии». Митрополит Иосиф предусматривал возможность совершенного уничтожения Высшей церковной власти и вынужденную в этом случае полную административную самостоятельность отдельных епархий что соответствовало Постановлению Патриарха 1и-хона, Священного Синода и Высшего Церковного Совета от 7(20) ноября 1920 г.

Через несколько дней после издания Послания с распоряжением о преемниках митрополит Иосиф был действительно арестован. В это время в заточении находились владыки Корнилий и Фаддей; поэтому 13 декабря 1926 года обязанности Заместителя Патриаршего Местоблюстителя принял на себя архиепископ Угличский Серафим (Самоилович).

Владыка Серафим не был маститым архипастырем, он был не епархиальный, а только викарный епископ, в архиерейском сане состоял лишь с 1920 года. Но его ценило и уважало духовенство и любил простой народ. В пору, когда будущий Патриарх святитель Тихон возглавлял Северо-Американскую епархию, отец Серафим служил там миссионером, был близок к архипастырю и пользовался совершенным его доверием. Когда святой Тихон был переведен на Ярославскую кафедру, он взял с собой в епархию отца Серафима, назначил его настоятелем Толгского монастыря. Архимандрит Серафим спас свою обитель от разорения в 1918 году после подавления восстания в Ярославле. В борьбе с обновленческим расколом он был непреклонен и бескомпромиссен.

В Послании от 29 декабря 1926 года архиепископ Серафим известил всероссийскую паству о своем вступлении в должность временного Заместителя Местоблюстителя Патриаршего Престола. В этом Послании он просил архиереев как можно реже обращаться к нему и управлять, по возможности полагаясь на самих себя. Владыка Серафим был убежден, что в условиях гонений децентрализация создаст более благоприятные возможности для существования Церкви и исполнения ею своего назначения. Самостоятельность епархиальных архипастырей, думал он, даст им больше свободы действий.

Через три месяца, в начале марта, НКВД вызвало архиепископа Серафима из Углича в Москву. Там его подвергли трехдневному задержанию в ГПУ. Тучков предложил Заместителю Местоблюстителя принять поставленные им условия легализации Церкви. На это владыка Серафим ответил, что он не может рассматривать условия легализации в отсутствии старших иерархов.

Тучков и следователи ГПУ во что бы то ни стало хотели узнать, кого он оставит своим заместителем, если его не выпустят на свободу. На этот вопрос архиепископ Серафим ответил: «Господа Бога». — «Все у вас оставляли себе заместителей, — сказал раздраженный следователь, — и Тихон Патриарх, и Петр митрополит». — «Ну, а я на Господа Бога оставлю Церковь», — повторил владыка. Через три дня допросов архиепископа Серафима выпустили из застенка и разрешили ему вернуться в Углич.

Между тем для заточенного Первосвятителя Русской Церкви в декабре 1926 года началась его мученическая одиссея — нескончаемые тюремные этапы. В декабре узника доставили из Суздальского узилища во внутреннюю тюрьму ГПУ на Лубянке. Там начались новые допросы и переговоры с Тучковым. Тучков предлагал митрополиту Петру отказаться от Местоблюстительства в обмен на свободу. Заключенный Первоиерарх решительно отверг предложение снять с себя возложенный на него крест Первосвятительского служения. Через сидевшего с ним в одной камере ксендза, вскоре выпущенного на свободу, исповедник передал для всероссийской паствы, что он никогда и ни при каких обстоятельствах не оставит своего служения и будет до самой смерти верен долгу перед Церковью

В конце декабря узника отправляют по этапу из Москвы в ссылку, в Тобольск На этом скорбном пути остановками были вятская, пермская, свердловская, тюменская тюрьмы. В пермской тюрьме Местоблюститель Патриаршего Престола смог довольно точно узнать о церковных событиях первой половины истекшего года, связанных с учреждением ВВЦС и выступлением митрополита Агафангела

И вот 1 января 1927 года в Перми Первосвятитель составил послание пастве, в котором осудил выступление «григорьевцев». О действиях архиепископа Григория и своей временной условной поддержке его митрополит Петр пишет теперь: «Тогда я и не подозревал, что сей архиепископ уже давно бесчинствует» Первосвятитель оставляет в этом послании Местоблюстительство за собой, а заместительство — за митрополитом Сергием. Узник не знал в это время ни об аресте митрополита Сергия, ни о том, что Церковью тогда управлял уже архиепископ Угличский Серафим.

Через три недели, 21 января 1927 года, в свердловской тюрьме в камеру к узнику снова впустили архиепископа Григория, председателя ВВЦС. В беседе с ним владыка Петр сообщил о совершенном разрыве с ВВЦС, потребовал распустить этот орган и безусловно подчиниться ему и его Заместителю митрополиту Сергию.

В феврале 1927 года узника привезли в Тобольскую тюрьму, а в начале марта — переправили оттуда на поселение в село Абалацкое на берегу Иртыша, в 50 верстах к северу от Тобольска.

Все это время в тюрьме на Лубянке сидел и митрополит Сергий, которого там подвергали непрестанным допросам и одновременно вели с ним переговоры, предлагая свои условия легализации высших и епархиальных органов церковного управления. По делу митрополита Сергия и группы возглавляемых им архиереев (подразумевалось тайное избрание Патриарха) в тюрьмах сидели архиепископ Корнилий, епископ Афанасий, епископ Павлин и другие архипастыри. И все они подвергались усиленным допросам.

В конце 1926 года в Соловецкий концлагерь была этапирована новая большая группа заключенных архиереев. В эмигрантском журнале «Китеж» в 1929 году были опубликованы сведения о местах заключения 117 епископов Русской Православной Церкви по данным на 1 апреля 1927 года. Смерть на воле была в ту пору редким уделом для русского архипастыря.

Между тем «григорьевский» ВВЦС и священнослужители, увлеченные в это сообщество, находились в ту пору в несравненно более спокойной и безопасной обстановке. И они не стыдились похваляться этим перед гонимыми каноническими архиереями и священниками, верными Патриаршему Престолу.

После окончательного и недвусмысленного разрыва с ними Первосвятителя Петра ВВЦС возымел надежду на то, что к ним примкнет и их возглавит второй кандидат в Местоблюстители по завещанию святого Патриарха — митрополит Агафангел. Но все их просьбы, обращенные к владыке Агафангелу, остались тщетными.

В начале 1927 года «григорьевцы» предпринимают с дозволения властей издание двух брошюр. Одна из них появилась в Новочеркасске; называется она «Правда о ВВЦС» и напечатана была по благословению митрополита Митрофана (Симашкевича). В брошюре излагаются события, связанные с появлением ВВЦС, причем утаивается один капитальный факт — осведомленность участников совещания в Донском монастыре о том, что Местоблюститель Патриаршего Престола митрополит Петр уже назначил к тому времени своим Заместителем митрополита Сергия и тот приступил к исполнению своих обязанностей. Главным аргументом в защиту ВВЦС в брошюре выдвигается идея соборности, словно митрополиты Петр и Сергий имели возможность, но не хотели созывать Поместный Собор.

Митрополиту Сергию достается в этой брошюре особенно крепко. В ней старательно собраны и перечислены по пунктам его действительные и мнимые ошибки. Автор брошюры не забывает, конечно, напомнить о поддержке им в 1922 году обновленческого ВЦУ. Другие обвинения против митрополита Сергия связаны уже с его вполне обоснованными решительными действиями против ВВЦС и против притязаний митрополита Агафангела на Местоблюстительство в обход митрополита Петра. Упомянут в брошюре и сравнительно давний эпизод 1917 года, когда при Временном правительстве митрополит Сергий, единственный архипастырь из старого состава Синода, вошел в новый Синод. Об этом в брошюре сказано так: «нарушил клятвенное обещание, данное в 1917 году членам старого Синода, что он не войдет в состав нового Синода, созданного Львовым». Под редакцией самого архиепископа Григория вышел также сборник документов, связанных с учреждением ВВЦС и борьбой ВВЦС против митрополита Сергия.

Но увлечь за собой ту часть Церкви, которая хранила верность Патриаршему Местоблюстителю и его Заместителям, «григорьевцам» не удалось. Большинство верующих не соблазнилось ни мнимой, неканонической и весьма ограниченной «соборностью» ВВЦС, ни его дорогой ценой купленной легализацией. Храмы «григорьевиев» оставались такими же пустыми, как и у обновленцев, но многократно уступали обновленческим числом. Почти все приходы, считавшие себя тихоновскими, оставались в юрисдикции Патриархии. Случалось, правда, и так, что при виде некоторой неразберихи в делах Высшего Церковного Управления верующие чувствовали растерянность и не знали, за кем идти и кого признавать теперь законным Предстоятелем Церкви.

Нечто подобное произошло в Барнауле на съезде духовенства в феврале 1927 года. В съезде участвовали и сторонники Заместителя Местоблюстителя, и приверженцы ВВЦС. Ждали посланцев из Москвы: из Патриархии и от ВВЦС. Но посланцы эти приехать не смогли. Тогда съезд запросил бывшего Бийского архиепископа Иннокентия (Соколова) и архиепископа Томского Димитрия (Беликова) о том, кто же в настоящее время является законной церковной властью. Владыка Иннокентий ответил уклончиво, а многоопытный владыка Димитрий, в прошлом Председатель Учебного Комитета при Святейшем Синоде, дал несколько странный для архиерея ответ, что он и сам не знает, какая теперь власть. Тогда председательствовавший на съезде протоиерей Завадский объявил, что законной церковной власти нет вовсе, что все Местоблюстители и их Заместители неканоничны, ибо каноны запрещают передачу власти по завещанию, но незаконен и ВВЦС, потому что власть он захватил своевольно. И все же протоиерей Завадский решил предпочесть юрисдикцию ВВЦС, поскольку он был легализован и потому имел возможность созвать Собор. По его предложению съезд постановил: подчиниться ВВЦС. И только после назначения епископом Барнаульским новохиротонисанного Владимира (Юденича) приходы Алтая снова вернулись в Патриаршую Церковь.

Уклончивый ответ архиепископа Томского Димитрия вопрошавшим его участникам Барнаульского съезда духовенства объяснялся тем, что несколькими месяцами раньше он, ссылаясь на частую смену Заместителей Местоблюстителя, объявил Томскую епархию самостоятельной, автокефальной. За эту акцию Заместитель Местоблюстителя архиепископ Серафим (Самойлович) запретил его в священнослужении, но архиепископ Димитрий запрещению не подчинился и продолжал самовластно управлять епархией.

Радуясь нестроениям в Тихоновской Патриаршей Церкви, обновленческие главари с вожделением ждали новых ударов по ней со стороны карательных служб и, как заведено у них было с самого начала раскола, подстрекали эти службы на православную иерархию, на священнослужителей и самоотверженных мирян. С этой целью они поместили в своем «Вестнике» статью с рассуждениями о том, из каких элементов состоит тихоновская Церковь:

«Монашеский епископат, сплотившийся во имя спасения себя как правящего класса в Церкви... аристократический слой белого духовенства, не способного оторваться от мечты о сладком прошлом... штаб — интеллигентный слой Церкви, внутренне не принимающий социалистической революции и через Церковь ищущий реванша, рядовая масса духовенства, желающая быть в стороне от жизни, пассивная, всецело подавленная массой кулаков... обрядоверная, запуганная, запутанная масса верующих».

Из этой статьи совершенно прозрачно проступает настоятельное домогательство, обращенное к властям: устраните, истребите три первых элемента, а два последних — рядовую массу духовенства и обрядоверную массу верующих — мы сами приберем к рукам. И устраняли, и истребляли, а «масса» все-таки не поддавалась, сторонилась захваченных раскольниками храмов или вытесняла, выгоняла их оттуда.

Новые отпадения в обновленческий раскол случались не часто, но все же случались, и порой особенно горестные. Ссыльный епископ Сергий (Лавров) в Ташкентском кафедральном соборе неожиданно для своих собратий и паствы вдруг объявил о переходе в обновленчество, произнес «покаянное» слово с осуждением староцерковничества, напечатал это «слово» в обновленческом «Вестнике» и вслед за этим освободился из ссылки, а вскоре, на первой неделе Великого Поста 1927 года, произнес проповедь уже не в Ташкенте, а в Москве, в храме захваченного раскольниками Троицкого подворья.