ЗАМЕСТИТЕЛИ МЕСТОБЛЮСТИТЕЛЯ НА СТРАЖЕ КАНОНИЧЕСКОГО ПРЕЕМСТВА ПЕРВОСВЯТИТЕЛЬСКОЙ ВЛАСТИ 5 часть

У православного народа, духовенства и ссыльных архиереев в Ташкенте эта выходка вызвала огорчение. Епископ Ташкентский и Туркестанский Лука (Войно-Ясенеикий) после отступничества Сергия (Лаврова) заново освятил Ташкентский собор, в котором ранее служил раскольник. В Туркестане, как и на других окраинах страны, влияние обновленчества было более заметным, чем в исконно русских областях. Но и там оставалось много стойких борцов с расколом, особенно в среде ссыльного духовенства. В Туркестане отбывали ссылку митрополит Новгородский Арсений, архиепископ Никандр (Феноменов), там служил и епископ Лука, который одновременно заведовал городской больницей.

В 1927 году умер один из инициаторов обновленческого раскола — епископ Антонин (Грановский), который впоследствии отошел от обновленческого синода, сколотив вокруг себя немногочисленную секту. Эта секта, даже и по видимости, стала почти не православной, а Антонин не уставал печатно и устно язвительно потешаться над своими былыми сподвижниками по расколу, преуспевшими больше него. Но обновленческий «Вестник» великодушно простил покойному его отступничество и напечатал удивительный некролог: «Умер Антонин... Умер великий ум — глубокий, оригинальный, меткий Мысли и слова его были бесподобны, их можно было узнать всюду и везде, и сразу... Умер прозорливей и пророк... Умерла искренность и правота .. Умер Василий Великий наших дней... Умер Иоанн Златоуст наших дней... Умер Григорий Богослов наших дней. Умер Антонин! Слово это вмиг пронеслось на всю Русь — Великую, Белую и Малую!»

3. ОСВОБОЖДЕНИЕ МИТРОПОЛИТА СЕРГИЯ И ИЗДАНИЕ «ДЕКЛАРАЦИИ»

30 марта 1927 года был освобожден из заточения митрополит Сергий, до ареста исполнявший обязанности Заместителя Патриаршего Местоблюстителя. 7 апреля архиепископ Серафим (Самойлович) передал ему бразды церковного правления. Выйдя из заключения, митрополит Сергий получил наконец возможность жить в Москве, которой он лишен был в первую пору своего заместительства, до ареста.

7 мая он обратился в НКВД с ходатайством о разрешении ему на исполнение обязанностей по управлению Церковью. Начался завершающий этап переговоров с Тучковым — переговоры эти велись уже несколько месяцев, начались они еще в ту пору, когда владыку держали под стражей, и продолжены были сразу после его освобождения.

Из рассказов близкого к Заместителю Местоблюстителя в 30-е годы митрополита Сергия (Воскресенского) известно, что в тюрьме пленному иерарху угрожали расстрелом его сестры и многих арестованных архиереев и священников От узника требовали сделать заявление о поддержке советской власти с осуждением контрреволюционных выступлений внутри страны и за рубежом. Требовали церковных прещений против эмигрантского духовенства, требовали устранения неугодных властям епископов от управления епархиями. Требовали согласиться на то, чтобы выбор кандидатов на архиерейские кафедры согласовывался с НКВД. Требовали, наконец, чтобы впредь арестованные владыки увольнялись или даже запрещались в священнослужении церковной властью, требовали прекращения поминовения за богослужением заточенных исповедников. И настаивали на поминовении властей на Литургии в знак лояльности правительству.

8 свою очередь, митрополит Сергий просил о легализации высшего, епархиальных и уездных органов церковного управления, о разрешении на созыв Поместного Собора и выборы Патриарха, просил об освобождении заключенных и сосланных священнослужителей, карательные меры против которых принимались не по приговорам суда и даже без предъявления обвинений, в административном порядке; просил о разрешении на восстановление духовных школ и издание церковного журнала.

18 мая митрополит Сергий проводит совещание с подобранными им для помощи ему в осуществлении высшей церковной власти архиереями. В совещании участвовали митрополит Тверской Серафим (Александров), который был одним из членов Синода в последние годы патриаршества святого Тихона, архиепископы Севастьян (Вести), Сильвестр (Братановский), Филипп (Гумилевский), Алексий (Симанский), епископ Константин (Дьяков).

Из участников совещания митрополит Сергий образовал Временный Патриарший Священный Синод, полномочия которого, в отличие от Синода, избранного Собором, и по аналогии с Патриаршим Синодом, образованным Патриархом в 1923 году, проистекали из полномочий их учредителя. В состав Синода Заместитель Местоблюстителя включил также виднейшего архипастыря митрополита Новгородского Арсения, пребывавшего в многолетней ссылке в Туркестане и лишенного права на выезд оттуда. Некоторое время спустя в Патриарший Синод были введены также выпущенные на свободу архиепископы Анатолий (Грисюк) и Павел (Борисовский).

20 мая НКВД выдал справку о том, что препятствий к деятельности Синода впредь до утверждения его не встречается — обычная формула временной регистрации церковных органов. 27 мая митрополит Сергий и Патриарший Синод издают указ, предписывающий епархиальным архиереям подать заявления в местные органы власти с прошением о «регистрации их самих и состоящих при них епархиальных советов, каковые образовать временно путем приглашения указанных преосвященными лиц».

1 июля, исполняя одно из требований, поставленных Тучковым в качестве условия легализации, Заместитель Местоблюстителя и Синод принимают постановление о том, чтобы эмигрантское духовенство дало письменные обязательства о лояльности советскому правительству в своей общественной деятельности. Не давшие подписки или нарушившие ее священнослужители подлежали исключению из состава клира, подведомственного Московской Патриархии.

Постановление это вместе с письмом митрополита Сергия было выслано на имя митрополита Евлогия, управлявшего Западноевропейскими церквами. В своем ответе, присланном 23 августа, митрополит Евлогий заявил, что он обязуется не превращать церковного амвона в политическую трибуну. Такой ответ признан был Синодом равносильным письменному обязательству о лояльности. А карловацкая иерархия, Собор архиереев Русской Церкви за границей во главе с митрополитом Антонием (Храповицким), категорически отвергла требование Заместителя Местоблюстителя.

Главное требование властей к митрополиту Сергию заключалось в том, чтобы было обнародовано обращение к пастве с призывом к поддержке Советского правительства. И вот, 29 июля митрополит Сергий вместе с Синодом издают «Декларацию», которая в количестве 5 тысяч экземпляров рассылается по епархиям и приходам, а через три недели публикуется в газете «Известия»:

«Одною из забот почившего Святейшего отца нашего Патриарха Тихона пред его кончиной, — говорится в начале документа, — было поставить нашу Православную Российскую Церковь в правильные отношения к Советскому правительству и тем дать Церкви возможность вполне законного и мирного существования. Умирая, Святейший говорил: «Нужно бы пожить еще годика три». И конечно, если бы неожиданная кончина не прекратила его святительских трудов, он довел бы дело до конца. К сожалению, разные обстоятельства, а главным образом выступления зарубежных врагов Советского государства, среди которых были не только рядовые верующие нашей Церкви, но и водители их, возбуждая естественное и справедливое недоверие правительства к церковным деятелям вообще, мешали усилиям Святейшего, и ему не суждено было при жизни видеть своих усилий увенчанных успехом.

Ныне жребий быть временным Заместителем Первосвятителя нашей Церкви опять пал на меня, недостойного митрополита Сергия, а вместе со жребием пал на меня и долг продолжать дело почившего и всемерно стремиться к мирному устроению наших церковных дел. Усилия мои в этом направлении, разделяемые со мною православными архипастырями, как будто не остаются бесплодными: с учреждением при мне Временного Патриаршего Священного Синода укрепляется надежда на приведение всего нашего церковного управления в должный строй и порядок, возрастает и уверенность в возможности мирной жизни и деятельности нашей в пределах закона.

Теперь, когда мы почти у самой цели наших стремлений, выступления зарубежных врагов не прекращаются: убийства, поджоги, налеты, взрывы и им подобные явления подпольной борьбы у нас всех на глазах. Все это нарушает мирное течение жизни, создавая атмосферу взаимного недоверия и всяческих подозрений. Тем нужнее для нашей Церкви и тем обязательнее для нас всех, кому дороги ее интересы, кто желает вывести ее на путь легального и мирного существования, тем обязательнее для нас теперь показать, что мы, церковные деятели, не с врагами нашего Советского государства и не с безумными орудиями их интриг, а с нашим народом и с нашим правительством.

Засвидетельствовать это является первой целью настоящего нашего (моего и синодального) послания. Затем извещаем вас, что в мае текущего года по моему приглашению и с разрешения власти организовался Временный при Заместителе Патриарший Священный Синод в составе нижеподписавшихся (отсутствуют преосвященные Нижегородский митрополит Арсений (Стадницкий), еще не прибывший, и Костромской архиепископ Севастиан (Вести) по болезни). Ходатайство наше о разрешении Синоду начать деятельность по управлению Православной Всероссийской Церковью увенчалось успехом. Теперь наша Православная Церковь в Союзе имеет не только каноническое, но и по гражданским законам вполне легальное центральное управление, а мы надеемся, что легализация постепенно распространится и на низшее наше церковное управление: епархиальное, уездное и т. д. Едва ли нужно объяснять значение и все последствия перемены, совершающейся таким образом в положении нашей Православной Церкви, ее духовенства, всех церковных деятелей и учреждений... Вознесем же наши благодарственные молитвы ко Господу, тако благоволившему о Святой нашей Церкви. Выразим всенародно нашу благодарность и Советскому правительству за такое внимание к духовным нуждам православного населения, а вместе с тем заверим правительство, что мы не употребим во зло оказанного нам доверия.

Приступив с благословения Божия к нашей синодальной работе, мы ясно сознаем всю величину задачи, предстоящей как нам, так и всем вообще представителям Церкви. Нам нужно не на словах, а на деле показать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными к советской власти, могут быть не только равнодушные к Православию люди, не только изменники ему, но и самые ревностные приверженцы его, для которых оно дорого как истина и жизнь, со всеми его догматами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом. Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи. Всякий удар, направленный в Союз, будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие или просто убийство из-за угла, подобное варшавскому, сознается нами как удар, направленный в нас. Оставаясь православными, мы помним свой долг быть гражданами Союза «не только из страха, но и по совести», как учил нас Апостол. (Рим. 13, 5). И мы надеемся, что с помощью Божией, при вашем общем содействии и поддержке, эта задача будет нами разрешена.

Мешать нам может лишь то, что мешало и в первые годы советской власти устроению церковной жизни на началах лояльности. Это недостаточное сознание всей серьезности совершившегося в нашей стране. Утверждение советской власти многим представлялось каким-то недоразумением, случайным и потому недолговечным. Забывали люди, что случайностей для христианина нет и что в совершившемся у нас, как везде и всегда, действует та же десница Божия, неуклонно ведущая каждый народ к предназначенной ему цели. Таким людям, не желающим понять «знамений времени», и может казаться, что нельзя порвать с прежним режимом и даже с монархией, не порывая с Православием. Такое настроение известных церковных кругов, выражавшееся, конечно, и в словах, и в делах и навлекшее подозрение советской власти, тормозило и усилия Святейшего Патриарха установить мирные отношения Церкви с Советским правительством. Недаром ведь Апостол внушает нам, что «тихо и безмятежно жить» по своему благочестию мы можем лишь повинуясь законной власти (1 Тим. 2, 2), или должны уйти из общества. Только кабинетные мечтатели могут думать, что такое огромное общество, как наша Православная Церковь, со всей ее организацией, может существовать в государстве спокойно, закрывшись от власти. Теперь, когда наша Патриархия, исполняя волю почившего Патриарха, решительно и бесповоротно становится на путь лояльности, людям указанного настроения придется или переломить себя и оставив свои политические симпатии дома приносить в Церковь только веру и работать с нами только во имя веры, или (если переломить себя они сразу не смогут) по крайней мере не мешать нам, устранившись временно от дела. Мы уверены, что они опять, и очень скоро, возвратятся работать с нами, убедившись, что изменилось лишь отношение к власти, а вера и православно-христианская жизнь остаются незыблемы.

Особенную остроту при данной обстановке получает вопрос о духовенстве, ушедшем с эмигрантами за границу. Ярко противосоветские выступления некоторых наших архипастырей и пастырей за границей, сильно вредившие отношениям между правительством и Церковью, как известно, заставили почившего Патриарха упразднить заграничный Синод (5 мая /22 апреля 1922 года). Но Синод и до сих пор продолжает существовать, политически не меняясь, а в последнее время своими притязаниями на власть даже расколол заграничное церковное общество на два лагеря. Чтобы положить этому конец, мы потребовали от заграничного духовенства письменное обязательство в полной лояльности к Советскому правительству во всей своей общественной деятельности. Не давшие такого обязательства или нарушившие его будут исключены из состава клира, подведомственного Московской Патриархии. Думаем, что, размежевавшись так, мы будем обеспечены от всяких неожиданностей из заграницы. С другой стороны, наше постановление, может быть, заставит многих задуматься, не пора ли и им пересмотреть вопрос о своих отношениях к советской власти, чтобы не порывать со своей Церковью и Родиной.

Не менее важной своей задачей мы считаем приготовление к созыву и самый созыв нашего Второго Поместного Собора, который изберет нам уже не временное, а постоянное Церковное центральное управление, а также вынесет решение и о всех «похитителях власти» церковной, раздирающих хитон Христов. Порядок и время созыва, предметы занятий Собора и прочие подробности будут выработаны потом. Теперь же мы выразим лишь наше твердое убеждение, что наш будущий Собор, разрешив многие наболевшие вопросы нашей внутренней церковной жизни, в то же время своим соборным разумом и голосом даст окончательное одобрение предпринятому нами делу установления правильных отношений нашей Церкви к Советскому правительству.

В заключение усердно просим вас всех, Преосвященные архипастыри, пастыри, братия и сестры, помогите нам, каждый в своем чину, вашим сочувствием и содействием нашему труду, вашим усердием к делу Божию, вашей преданностью и послушанием Святой Церкви, в особенности же вашими за нас молитвами ко Господу, да даст Он нам успешно и богоугодно совершить возложенное на нас дело к славе Его Святого Имени, к пользе Святой нашей Православной Церкви и к нашему общему спасению.

Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любы Бога и Отца и причастие Святаго Духа буди со всеми вами. Аминь. 16/29 июля 1927 г. Москва».

Документ подписали: за Патриаршего Местоблюстителя Сергий (Страгородский), митрополит Нижегородский, члены Временного Патриаршего Священного Синода: Серафим (Александров), митрополит Тверской, Сильвестр (Братановский), архиепископ Вологодский, Алексий (Симанский), архиепископ Хутынский, управляющий Новгородской епархией, Анатолий (Грисюк), архиепископ Самарский, Павел (Борисовский), архиепископ Вятский, Филипп (Гумилевекии), архиепископ Звенигородский, управляющий Московской епархией, Константин (Дьяков), епископ Сумской, управляющий Харьковской епархией, управляющий делами Сергий (Гришин), епископ Серпуховской.

Необходимость издания этого или подобного ему документа вызвана была прежде всего тем, что в противном случае власти отказывались легализовать Высшее Церковное Управление и епархиальные органы церковной власти. По существу, вся организация канонической Церкви рассматривалась гражданскими властями как незаконная, а Православной Церковью они официально признавали обновленческую группировку. Но издание «Декларации» вызвало у части духовенства и церковного народа замешательство. Во многих приходах священники отказывались возглашать ее с амвона, отсылали обратно в Москву, в Патриархию. А в одном из северных приходов священник, читая «Декларацию», созорничал: сугубо пререкаемое место из нее получилось у него так: «Ваши радости — наши горести, а ваши горести — наши радости». Издание «Декларации» побудило некоторых епископов, священнослужителей и мирян порвать общение с митрополитом Сергием.

С тех пор, в течение десятилетий, «Декларация» 1927 года остается документом, вызывающим споры, поэтому есть необходимость внимательно рассмотреть его содержание.

Прежде всего, о статусе «Декларации». Вопрос о статусе и компетенции ее важен потому, что с ним связан другой вопрос: о том, насколько связывала она совесть русских архиереев, клириков и мирян. Для того чтобы оценить действия тех, кто разорвал евхаристическое общение с митрополитом Сергием, важно знать, ставил ли сам Заместитель Местоблюстителя непременным условием пребывания в составе подведомственного Патриархии духовенства полное и публично заявленное согласие с текстом этого документа.

Исчерпывающий ответ на этот вопрос дан самим митрополитом Сергием. В письме митрополиту Кириллу он впоследствии писал: «Главным мотивом отделения служит наша «Декларация». В ней наши противники, сами не отрицающие обязательности для каждого христианина гражданской верности, не совсем последовательно увидели заявление не таких же, как и они, земных людей, граждан СССР, а заявление самой Церкви, как благодатного учреждения. Отсюда крики о подчинении Церкви государству, Царства Божия — царству мира, и даже Самого Христа — Велиару». Итак, по аттестации самого автора «Декларации», она представляет собой всего лишь «заявление земных людей, граждан СССР, а не самой Церкви». Совершенно очевидно, что автором ее поэтому отнюдь не предполагалась и не могла предполагаться обязательность совершенного согласия с нею всех епископов и клириков.

«Таким образом, если «Декларация» послужила основанием для отделения от Заместителя Местоблюстителя, то вовсе не потому, что непременным условием сохранения общения с ним было заявление о полной поддержке всего, что выражено в этом документе: митрополит Сергий вовсе не требовал этого. Оправдать разрыв могло разве лишь наличие в «Декларации» таких идеи, таких положений, которые можно расценить как проявление вероотступничества или ереси. В противном случае действия разрывающих общение с Первым епископом подпадают под осуждение, предусматриваемое 14-м и 15-м правилами Двукратного Собора. 14 правило гласит: «Аще который епископ, поставляя предлогом вину своего митрополита, прежде соборного рассмотрения отступит от общения с ним и не будет возносить имя его по обычаю в Божественном тайнодействии, о таковом святой Собор определил: да будет низложен, аще токмо обличен будет, яко отступил от своего митрополита и сотворил раскол». И 15: «Что определено о пресвитерах и епископах и митрополитах, то самое и наипаче приличествует Патриархам. Впрочем, сие определено и утверждено о тех, кои под предлогом некоторых обвинений отступают от своих предстоятелей и творят расколы, и расторгают единство Церкви. Ибо отделяющиеся от общения с предстоятелем ради некия ереси, осужденныя святыми Соборами или Отцами, когда то есть он проповедует ересь всенародно и учит оной открыто в церкви, таковые, аще и оградят себя от общения с глаголемым епископом прежде соборного рассмотрения, не токмо не подлежат положенной правилами епитимий, но и достойны чести, подобающей православным».

Итак, на основании цитированных канонов оправданием для отделения от митрополита Сергия могла быть лишь всенародная проповедь ереси, осужденной Соборами и Отцами.

Рассмотрим внимательно текст «Декларации», который в церквах читался всенародно. Резкой критике оппонентов подвергается уже самое начало прорекаемого документа: «Одною из забот почившего Святейшего отца нашего Патриарха Тихона пред его кончиной было поставить нашу Православную Российскую Церковь в правильные отношения к Советскому правительству и тем дать Церкви возможность вполне законного и мирного существования».

Нелепо искать в этих словах ересь. Но вот один из самых непримиримых критиков митрополита Сергия протопресвитер Георгий Граббе (впоследствии епископ) находит тут иное преступление: предательство паствы. «Тут весь центр тяжести в установлении правильных отношений, — пишет он, — переносится исключительно на Церковь, как будто возможность ее вполне законного и мирного существования зависит только от нее, а не от гражданской власти. В этих словах «Декларации», как и в других местах ее, совершается предательство по отношению к пастве. Этими словами не только устраняется самая мысль о преднамеренности гонения на Церковь, но и утверждается справедливость недоверия правительства к церковным деятелям вообще. Здесь митрополит Сергий кладет клеймо нелояльности на всех церковных деятелей и тем самым отымает у себя возможность за них заступаться. Внесение таких слов в «Декларацию» возглавителя Церкви было не в интересах Церкви, а в интересах большевиков».

Возможность вполне законного и мирного существования Церкви зависела тогда и в самом деле прежде всего от гражданских властей. Но было ли умолчание об этом обстоятельстве в «Декларации» направлено на то, чтобы выгородить большевиков ценой предательства паствы или на то, чтобы этим умолчанием защитить паству? Для ответа на этот вопрос представляется достаточным сравнить процитированное место с заявлениями Патриарха Тихона. В «Декларации» 1927 года, изданной в ничуть не более легких обстоятельствах и для всей Русской Церкви, и для ее иерархии, и лично для ее автора, только что освобожденного из заключения, чем те обстоятельства, в которых святой Тихон делал свои заявления в 1923 году, едва ли можно обнаружить больше предупредительности по отношению к гражданской власти, чем в документах Патриарха Тихона? Но добросовестно ли применять разные критерии, разные мерки для оценки действий и заявлений двух иерархов?

Прямой повод издания «Декларации» — известить всероссийскую паству об образовании легализации Синода как органа Высшего Церковного Управления, но у противников митрополита Сергия и сама эта легализация, и стремление к ней со стороны Заместителя Местоблюстителя вызывают острую критику. Протопресвитер Георгий Граббе писал: «Дошедшая до нас подпольная церковная литература часто касается вопроса о легализации Церкви не только с принципиальной, но и с практической стороны. В ней подробно разъясняется, что легализация и соглашение Церкви с тою властью, которая ставит себе прямою целью уничтожение религии, не может идти на пользу Церкви». Обильно цитируемые рассуждения по этому поводу митрополита Сергия (Воскресенского), который вполне убедительно объясняет причины, побудившие Советскую власть легализовать Высшее Церковное Управление, протопресвитер Граббе обращает против Заместителя Местоблюстителя, и самую мысль о легализации объявляет в корне порочной».

Но обратимся к примеру предшественников митрополита Сергия. Разве не на то, чтобы обеспечить Церкви легальный статус, были направлены заявления, послания, газетные интервью святого Патриарха Тихона начиная с 1923 года? Разве мысль о легализации Высшего Церковного Управления не была одною из главных забот Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Петра?

Протопресвитер Василий (Виноградов) писал: «Я целых шесть лет был ближайшим сотрудником Патриарха Тихона, сначала в качестве члена Московского епархиального совета, а по освобождении Патриарха и председателем этого совета. Я свидетельствую, что как Патриарх Тихон, так и Сергий были великими страстотерпцами за Русскую Церковь. Бранят Патриарха Сергия за то, что будто бы он ввел поминовение властей за богослужением, но ведь это установил именно Патриарх Тихон тотчас после освобождения его из тюрьмы со своим Синодом. А указы об этом по приходам рассылал именно я. Сергий только подтвердил распоряжение Патриарха Тихона, сделанное при давлении епископа Илариона. В своем послании от 28 июля 1925 года митрополит Петр обратился к пастве с призывом: «Будем пребывать в союзе мира и любви между собою, будем охранять нашу Православную веру, являя везде и всегда пример доброй жизни, любви, кротости, смирения и повиновения существующей гражданской власти, в согласии с заповедями Божиими».

Немало иронии и сарказма излито в многочисленных публикациях о «Декларации» 1927 года по поводу слов: «Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской/ Родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи».

Слова «ваши радости — наши радости» стали в устах насмешников своего рода девизом «Декларации», в который злонамеренно вкладывается саморазоблачительный смысл, будто авторы «Декларации» выражают радость по поводу любых успехов Советского правительства, в том числе и связанных с распространением неверия в народе.

А в действительности в этом месте «Декларации» митрополит Сергий вместе с членами Синода всего лишь называют своей Родиной Советский Союз; нет тут ничего, кроме вполне естественного проявления гражданской лояльности по отношению к новому государству. Но на позициях такой лояльности стоял и святой Тихон с 1923 года, и этой же линии придерживался митрополит Петр. О своей лояльности гражданской власти заявляли и авторы знаменитой «Памятной записки» соловецких епископов, которая хотя многими критиками «Декларации» противопоставляется ей, на деле послужила одним из проектов ее. «Церковь, — говорится в «Памятной записке», — не касается и политической организации власти, ибо лояльна в отношении правительств всех стран, в границах которых имеет своих членов. И в ином месте «Записки»: «Патриарх Тихон заявил в своем воззвании к пастве о лояльности в отношении к Советскому правительству, решительно отказался от всякого влияния на политическую жизнь страны. До конца своей жизни Патриарх оставался верен этому акту, не нарушили его и православные епископы».

Называя Советский Союз своей Родиной, митрополит Сергий далее заявляет о том, что ее, Родины, а не советской власти, «радости и успехи — наши радости, а ее неудачи — наши неудачи». О том, какой смысл вложен в эти слова, существует его же, митрополита Сергия, вполне обстоятельное разъяснение: оно дано в «Деянии Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и Временного при нем Патриаршего Синода» от 29 марта 1928 года. В нем говорится, что под успехами подразумевается внешнее благополучие, например, хороший урожай, а под неудачами народные бедствия. В самой «Декларации», правда, к числу бедствий причисляются и террористические акты против представителей советской власти: «Всякий удар, направленный в Союз, будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие или просто убийство из-за угла, подобное варшавскому, сознаются нами, как удар, направленный в нас». Но есть ли и в этом заявлении нечто сомнительное с христианской точки зрения? Неужели христианину надлежит радоваться, а не печалиться убийству из-за угла даже и откровенного врага и гонителя Церкви? Думать и чувствовать иначе, может быть, и свойственно человеку, ослепленному страстью политической борьбы, но не естественно пред лицом правды Божией, и уже совсем неуместно по поводу таких убийств выражать иные чувства, кроме горечи, служителю алтаря.

А разве не справедлив укор, направленный «Декларацией» в адрес не желающих понять «знамений времени»? «Таким людям может казаться, — сказано в «Декларации», — что нельзя порвать с прежним режимом и даже с монархией, не порывая с Православием». Можно что угодно думать о богоустановленности монархической власти, но бесспорно и то, что Христианская Церковь жила и живет в самых разных государственно-политических условиях; всерьез спорить тут, очевидно, не о чем.

В статье «Митрополит Сергий и раскол справа» Д. Поспеловский, касаясь раздела «Декларации», посвященного церковной жизни российской эмиграции, писал: «Перечисление последовательности преемственности от Патриарха Тихона до Сергия можно продолжать дондеже, но по крайней мере в одном действии Сергию не найти обоснования в действиях его предшественников, а именно в требовании, чтобы все духовенство юрисдикции Московской Патриархии за рубежом принесло присягу или подписку о лояльности советской власти. Это требование, во всяком случае, в той форме, в какой оно появилось в «Декларации», было совершенно неприемлемо и абсурдно. Абсурдно потому, что полной лояльности можно требовать только от граждан данной страны, а заграничное духовенство состояло или из белых эмигрантов, не являвшихся гражданами СССР, о чем было объявлено Советским правительством специальным декретом, или из русских меньшинств, большинство из которых были уже гражданами стран, в которых они проживали. Неприемлемо это требование было и психологически для людей, ушедших от Советского правительства с оружием в руках».

Заметим, прежде всего, что в этом суждении есть и некая странность, очевидно, просто оговорка; имеются в виду слова об «ушедших с оружием в руках», требование митрополита Сергия дать подписку о лояльности (разумеется, не присягу) относится к заграничному духовенству, которому, равно как и незаграничному, держать оружие в руках категорически запрещают каноны. Позволительно усомниться и в совершенной неприемлемости и абсурдности этого требования, ибо для многих весьма видных и заслуженных иерархов оно оказалось приемлемым. Например, митрополит Евлогий совершенно справедливо интерпретировал требование о лояльности всего лишь как требование воздерживаться клирикам от политических выступлений, дал такую подписку сам и собрал аналогичные подписки у духовенства возглавляемой им Западноевропейской епархии Митрополит Платон, по словам самого Поспеловского, формально последовал примеру митрополита Евлогия.