В объятьях, сладостном лобзаньи

И в чувстве...

(Ю — 27 ).

Вскоре она уезжает в Крым. Этим летом в Крыму ее сопровождала первая настоящая любовь, «Чарма». Настоящее имя этой молодой женщины — Надежда Павловна Полякова. О ней известно только то, что ее «чары» по крайней мере пять лет направляли эмоциональную жизнь Парнок. Она вдохновила самые яркие ее юношеские любовные стихи. Полякова — это первая «муза-возлюбленная» у Парнок. В ее поэтическом образе воплотились те черты, которые влекли поэта к женщинам и романтически, и творчески.

Седьмого июля Парнок пишет первое стихотворение, обращенное к Н.П.П. Она сравнивает Надю с изменчивой музой:

Твоя муза посещеньем

Тебя скоро ль осчастливит?

Как Надюша, наслажденьем

Опьянит, и вновь покинет...

(Ю - 28 ).

В конце августа, по дороге в Таганрог, Парнок остановилась в Ростове-на-Дону повидать родственников. Все это время мысли ее были заняты только любовью. 20- го августа она написала три стихотворения, обращенные к Наде, в которых описывала силу своей страсти и упрекала возлюбленную в жестокости:

Но ты даешь все упоенья рая,

Хоть в ад толкнешь своею же рукой!

Надины «безумные ласки» «опьяняли», «сводили с ума», но Соня не могла зависеть от них и обвиняла Надю в том, что та играет ее любовью. В стихотворении «Прошла любовь... увяли туберозы..», поэтесса жалуется, что Надя не любит ее, а хочет только ее страдания. Поэтому

Страдая без конца и без конца любя

И встречу первую с тобою проклиная,

Рыдаю я из-за тебя...

(Ю — 31 )

Гордость не позволяла ей плакать при Наде, но стоило только капризной возлюбленной намекнуть на возможное свидание, и она могла мучить поэтессу сколько ей было угодно.

Наде посвящена и более таинственная «Элегия», аллегорическое повествование о черных розах и белых лилиях в южном саду.28 Накануне свадьбы принцесса сорвала розы и лилии. Она вплела лилии в волосы и приколола розы к корсажу так, чтобы прикрыть маленькие, но заметные груди (прелестная живая деталь, столь характерная для застенчивой девушки-подростка). Вдыхая благоуханье роз, принцесса отправилась в волшебный замок к принцу, где они предались любви. Розы остались на ее измятой одежде, но роса на них высохла. А лилии поникли, уже не нужные принцессе. Украсив ее мягкую теплую постель, они потеряли свое благоухание.29

Несмотря на все мучения и глубину своей, как она полагала, настоящей любви, Соня на протяжении всею романа с Надей увлекалась и другими женщинами. Такое непоследовательное поведение было характерно для нее до тридцатилетнего возраста К началу следующего года Парнок заинтересовалась сразу тремя женщинами и посвятила стихи каждой из них.

Первое, «Вакханка», обращено к Э.Т. Вейсберг; в ней Парнок нравился «блеск… чудных глаз». Далее шла некто Е.Д.Ш., женщина, видимо, постарше. Она любила читать Соне «нравоучения» по поводу ее непокорности, но «строгая Фемида» не могла заставить поэта раскаяться в грехах. Как только Парнок понимает, что и у той «рыльце в пушку», ей после этих лекций только и «хочется ее расцеловать». «Поэта успокаивало то, что следовало за ее увещеваниями:

И сколько слов совсем других,

И сколько чудной женской ласки,

И сколько чувств, хоть и благих...

(«Женщине». Ю — 32 ).

Не все увлечения в то время были счастливыми. Тяготение к властным и капризным женщинам приводило к страданиям: ей нанесла рану девица «холодная и беспечная», которая «играла ею как пешкою». Соне она казалась воплощением Судьбы: «дитя, которое в игрушку-жизнь играет / И вдребезги ее, шаля, / ...нередко разбивает» (Ю — 35 ). В этом стихотворении проявляется любовь Парнок к поэтической аллегории, которая впоследствии станет характерной для ее поэзии послегимназических лет.

Зимой, в самокритическом настроении, молодая поэтесса дает оценку своему творчеству в начале стихотворения «Ответ на послание». Это очередная из ее многочисленных эпистол, на этот раз обращенная местному bon vivant’y [ Бонвиан, жуир (франц.)] и «плодовитому автору», который, вероятно, проявил интерес к ее поэзии:

Ни прелестью необъяснимой,

Ни нежным запахом цветов,

Ни красотой неотразимой

Не веет от моих стихов.

В них нет гармонии чудесной,

Глаза их режет пестрота;

И нет той чистоты прелестной,

Которой блещут небеса.

Но можно, право, как-нибудь

Убогой роскошью блеснуть...

Тем более, что я в долгу

Никак остаться не могу.

Парнок гордилась своей независимостью от других. Как добрая мать любит своих детей, несмотря на все их недостатки, потому что это ее дети, так и Парнок любила свои стихи, потому что они были ее стихи. Даже в самых красивых и любимых поэтических произведениях она ощущала чужие гены и относилась к ним как к «приемным» детям.

Шли последние месяцы учебы в гимназии. Отец Сони все больше и больше беспокоился за дочь. Его тревожило отсутствие у нее честолюбия и явной цели в жизни. У нее были хорошие отметки, но желания учиться дальше она не проявляла. Ей нравились только стихи имузыка, но всерьез, как ему казалось, она и этим не занималась.

Еще больше его волновали «вкусы» дочери. У нее было много знакомых среди молодых людей, некоторые из них, включая сына их друзей Йофов, делали ей предложение, но было ясно, что ее это не интересует. Ее постоянные увлечения старшими женщинами и подружками уже не казались отцу совершенно «нормальными». Он обнаружил, что не может найти общий язык с дочерью. В чем-то она была похожа на него: такая же страстная, гордая, упрямая. Она была обижена на отца и не считалась с ним.

Между ними начались ссоры по поводу ее безответственности, несдержанности, своеволия, а главное, по поводу ее увлечения женщинами. После одного из таких особенно неприятных объяснений в конце февраля 1903 года Соня гордо удалилась к себе в комнату и излила гнев в стихотворении «Судьям». Жалобы, доводы, обвинения неслись потоком в захлебывающиеся строчки:

Мне больно. Я не в силах говорить…

Пусть я жалка, пусть я ничтожна…